Пробовал писать снова и снова. Может быть, в процессе работы что-то восстановится само по себе? Иногда мне казалось, что я снова начал видеть в каждом предмете необычное, оригинальное - одну из его скрытых сущностей, проявленных моим воображением. Я спешил перенести увиденное на полотно. Но, готовясь к выставке, ловил удивленные и жалостливые взгляды моих коллег, членов отборочных и закупочных комиссий. Они как будто спрашивали: ты ли это? Что за бездарная мазня? Куда исчез талант? Я пытался уговаривать себя, что это мне только кажется, что я неправильно истолковываю отношение ко мне других людей, - просто нервы не в порядке.
Наконец два моих небольших полотна все-таки попали на выставку. И случайно я подслушал разговор посетителей: "Неужели это автор "Каскадеров"? Что с ним стало?" - "Бывает. У многих оригинальности хватает лишь на одну-две картины. На этом талант иссякает". - "Но контраст уж слишком разителен. "Каскадеры" - первоклассное полотно. Это был триумф. А все эти "Пряхи" воспринимаются как откровенное подражание. Надо же докатиться до такого. За длинным рублем, небось, погнался?" А когда Сергей предложил мне место секретаря в Художественном фонде, я понял, что и ближайшие друзья поставили на мне как на художнике крест.
Что же делать? Примириться и ждать Ивана Степановича, надеяться, что он каким-то образом вернет прошлое - в крайнем случае, пусть даже с припадками, с кошмарами, но вернет мне МЕНЯ? Вернет время, когда мир вставал перед глазами, полный ярких сочных ассоциаций, когда краски сверкали, будто омытые благодатным дождем, а малейший оттенок прочитывался мной, как откровение, как отчетливая строка? Тогда на меня смотрели отнюдь не с жалостью, а с восхищением или с завистью.
Вчера, когда я вернулся с выставки, мне стало так худо, что показалось: вот-вот возобновятся припадки. Поверите ли, я обрадовался! Мелькнула надежда, что вместе с припадками вернутся прежнее видение и умение. Но вскоре я понял, что меня гнетет просто недостаток кислорода. Уходя на выставку, я закрыл окна и двери на балкон. Стоило открыть их - и дышать стало легче, сумрачное состояние прошло. А отчаяние придавило с новой силой.
Не могу понять, как это случилось, что я раньше забыл, нет, пожалуй, просто на время упустил из виду простую истину - внешний мир соединяется с внутренним миром человека через призмы, и у каждого они свои, особые. Может быть, в этом и состоит предназначение человека - пропуская природу через свои призмы, не только осмысливать ее, но и делать оригинальнее, наполнять своим видением, создавать все новые варианты действительности, своими сравнениями и ассоциациями обогащать ее... Когда-то я вносил в природу по-своему изломанные линии, свои смеси оттенков, измененные - как в комнате смеха - образы, новые сюжеты...
Я вспомнил, как писал портрет одного ученого. У него было очень обычное лицо с редкими бровями, невысоким лбом и тонкими злыми губами. Это был ответственный заказ. Но я старался не только ради заказа. Мне рассказали о работах этого человека в области волновой оптики. Он разработал теорию, согласно которой организмы обмениваются биоволнами. Этот человек был не только крупным специалистом в своей области науки, но и выдающимся философом. Он вторгался своим воображением в святая святых природы. Я хотел написать его как можно зримее и символичнее, но портрет не получался. Я посмотрел уже и фильм об этом человеке, узнал об его общественной деятельности, о том, что в молодости он служил в погранвойсках, был отличным солдатом... Я замучил его расспросами, усаживал перед окном и так и этак: чтобы свет падал на лоб, на глаза. Иногда мне казалось, что и поза найдена, и выражение схвачено. Но на холсте получался не живой человек, а его бесстрастная фотокарточка. Были те же глаза и брови, и губы, и каждая морщинка была выписана, и все пропорции соблюдены, и все оттенки переданы. А в целом - словно щелкнул объектом фотоаппарата, запечатлев на пленке лишь то, что принесли в данный момент лучи света. Получилось правдоподобие, а не правда, - лицо не оживало, как не оживает в колбе сам по себе полный набор аминокислот, составляющих живую клетку.
Мы оба - и он, и я - устали до изнеможения. И однажды, когда он неслышно ушел, а я уснул в своей мастерской, увидел его во сне. Он кричал: "Сколько можно терзать меня?! Я ведь живой человек!" Как сказал бы поэт, "лик его был ужасен", - и все же это был он.
Тогда-то, во сне, я понял, что надо делать, и, проснувшись, принялся лихорадочно набрасывать эскиз. Я сместил тень на нижнюю часть лица, и темные губы на холсте зашевелились нетерпеливо и властно. Я изменил пропорции, - и огромный лоб выплыл из полумглы, как белый корабль, и морщины на нем стали письменами, рассказывающими о замыслах; и глубоко посаженные, вовсе, не как у взаправдашнего, глаза "ушли в себя" - и появился ЕГО живой взгляд.
С той поры прошло много лет. И вот теперь подумалось: так, может быть, тот мир, который я видел во время кажущейся моей болезни, и был истинным, и люди - великаны и карлики - верно передавали соотношение и расстановку в нем? Если это так, то выходит, что припадки были благодатны? А теперь я излечился от самого себя, от видения истинного мира, от прозрения. Не зря же под увеличительным стеклом микроскопа мы видим истину, скрытую от нормального глаза, и не зря человек, обладающий микроскопическим зрением, мог бы показаться окружающим людям психически больным, так же, как казался ненормальным зрячий в уэллсовской "Стране слепых". Может быть, тогда, во время моей мнимой болезни, я и был по-настоящему ЗРЯЧИМ, и так называемые цветные кошмары отражали суть мира, а я проникал в сущность предметов и людей и мог быть художником, творцом? А теперь я обречен на _нормальное существование_. Зачем мне такая жизнь?
Неужели возврата нет? Но ведь из каждого положения должен быть выход. Даже лабораторная мышь находит его в искусственном лабиринте.
На сегодняшнее существование я не согласен. Да, "бытие определяет сознание", по сегодняшнее мое сознание требует соответствующего бытия, без которого я отвергаю жизнь!"
12
"Слишком поздно... А ведь я ему обещал... Обещал, обещал... Скольким людям я обещал избавление? А выполнил? Баланс не в мою пользу. В пользу Госпожи. Опять выиграла она и ее баловни. Они бы сказали этак небрежно: "Невозможно. Природа этого не допустит. Дает одно - отнимает другое". Выбирай, человече. Это и есть твоя грошовая свобода, живой автомат, робот из плоти, и крови, биохимическая машина, пытающаяся постигнуть себя и окружающий мир. Вот именно - ОКРУЖАЮЩИЙ. А возможно, наибольшее воздействие и на тебя и на этот ОКРУЖАЮЩИЙ оказывает иной мир, находящийся намного дальше и ближе, чем ты себе представляешь, до которого еще не дотянулись ни твои корабли, ни твои приборы? Это он задает тебе загадки. А поэтому и разгадки, и рычаги происходящего следует искать там. Но как искать, если до него не дотянуться?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
