– Вот, испей-ка, – поставила Ванда перед Романом большую керамическую кружку, – это мой квасок, энергетический!
Роман с подозрением покосился на посудину, но хозяйка, присев за стол рядом с ним, властно произнесла:
– Пей, не бойся, и тебе станет легче.
Невероятно, но несколько глотков прохладного и очень ароматного напитка вернули Роману способность мыслить и рассуждать логически.
– Я расскажу тебе, Ванда, всё с самого начала.
– Нет, Роман, это я тебе всё расскажу. Жил ты, не тужил, стихи пописывал, пером поскрипывал, книжонки почитывал, прожить лёгкую жизнь рассчитывал! Да не тут-то было! Свалилась снегом на голову девчоночка-красоточка, и закружилась головушка, и забухало сердечко, и пересох ротик, и заслезились глазки! И вот, подумал ты, пришла любовь-кручина безответная! Ан нет, а девчоночка-красоточка и сама тебя полюбила, да как! А ты взял, да и забил свою головушку всякою дребеденью о губительности возраста в любви! Всё это, пиит мой, я знаю. Но я ещё знаю то, чего ты знать не желаешь. Девчоночка-то эта действительно тебя любит, и страсть её куда твоей жарче, а решимость – прочнее!
Ванда умолкла, а чувства, переполнявшие её, раскрасили смуглые щёки алыми полосками. Пышная, безукоризненно правильная грудь живописно вздымалась под расшитым сарафаном, и Роман невольно залюбовался ею:
– Красивая ты, Ванда!
– Неужели? – зло выгнула она бровь. – Что-то раньше ты этого не замечал!
Роман не ответил на упрёк, он схватил кружку обеими руками и жадно прильнул к ней.
– Люби её, Роман, люби и ничего не бойся!
Поэт, осушив посудину, отставил её к краю стола и спокойно, почти холодно отчеканил:
– Вот видишь, Ванда, не всё ты знаешь, хоть и колдунья. Не за советом я пришёл к тебе. Мне нужно ТО средство!
– Ну почему ты такой упрямый?! Кому ты хочешь сделать лучше? Ты губишь себя, и её ты хочешь погубить?!
– Нет, я всё решил, и доказывать мне что-либо глупо. А она… Она просто ребёнок, это у неё всё возрастное, оно быстро пройдёт. А у меня не пройдёт никогда. Жить же с этим я не смогу.
– А ты хоть представляешь, что ты хочешь с собою сделать?
– Да, я представляю. Память моя умрёт, и я начну всё с чистого листа.
– Как просто ты рассуждаешь! – Красотка всплеснула руками и звонко хлопнула ладонями по своим округлым коленям. – Умрёт не только твоя память, но и рассудок! И кем ты станешь, обычным человеком или безвольной плесенью, даже я сказать не смогу!
– Пусть! – упрямо скрипнул зубами Роман. – Что будет – то будет! Так или иначе, а рассудок свой я всё равно потеряю!
– Нет, – печально покачала головой Ванда, – или ты её не любишь, или ты упрям, как сто миллионов ослов!
Но Роману надоел этот разговор:
– Так ты мне дашь то, что я прошу, или нет?
– То, что ты просишь, я тебе не дам! Но у меня есть средство другое. Я думаю, это как раз то, что тебе просто необходимо!
Ванда скрылась за низенькой дверцей, но очень скоро появилась:
– Вот! – и она поставила на стол маленький пузырёк.
Роман взял его в руки, открыл и высыпал на ладошку несколько белых горошин:
– Что это?
– Когда ты проглотишь эту конфетку, то исчезнешь из нашего времени. Я не знаю, куда ты попадёшь, но, глотая по одной горошинке, ты всегда будешь перемещаться в какую-либо эпоху. Кем ты там станешь, как сложится твоя жизнь, я тоже не знаю. Но держи этот пузырёк всегда под рукой, ибо, если ты его потеряешь, то останешься там навсегда! А последняя конфетка вернёт тебя сюда, если ты, конечно, этого захочешь.
Роман крепко сжал пузырёк в руке:
– Спасибо тебе, Ванда!
– За это не благодарят. Но я верю, пиит, ты поймёшь, что я была права! Я только верю в это, потому что, хоть я и колдунья, но такие вещи даже мне знать не дано!
О, какие гневные возгласы в свой адрес я слышу! Вот, мол, колдунью какую-то приплёл! Слабо самому придумать что-то оригинальное! Нет, вы просто не понимаете всей сути. Мне вам хочется показать не только любовь во всём её величии и божественности, но ещё и провести вас по разным эпохам, чтобы вы узнали, как жили ваши далёкие предки. А как, интересно, я отправлю героя туда, не прибегая к колдовству? Ну, и ещё, неужели же вам совсем не симпатична эта роскошная женщина?!
VII
В начале июля ночи белые, мягкие, тёплые. Как чудесно в такую ночь бродить вдвоём с человеком, который тебе ближе и дороже всех! Но как же тоскливо и тяжко, если этот человек не с тобою, не рядом, и вовсе не потому, что он где-то далеко или занят неотложными делами! Нет, он совсем близко, но сам, по своему непонятному хотению, не желает этой близости!
Ангелина долго и бесцельно бродит одна. Её не радует ни нежная прозрачная ночь, ни бестолковое радостное птичье пение, ни рождение нового дня. Что ей тёплая ночь, если любимый холоден, что ей птичье пение, если любимый молчалив, что ей светлый день, если любимый мрачен!
За неделю до этого Ангелина, устав от неопределённости, понимая, что ожидать от Романа каких-либо действий глупо, решилась сама всё расставить на свои места. Она, наивная, полагала, что, открывшись поэту в своих чувствах первой, снимет с него обузу условностей, которую он взвалил на себя, и он, увидев всю глубину и жар её любви, страстно раскроет свои объятия! Это решение ей казалось таким простым и очевидным, что она только недоумевала, почему же не пришла к нему раньше!
Бедная Ангелина, бедная девочка, как же мне жалко её! Чего только она не услышала от Романа! Она узнала так много интересной информации и о своём детском возрасте, так склонном к мимолётным влюблённостям, и о годах поэта, близящихся к финишу, и о приличиях, имеющих хождения в человеческом обществе! Она с ужасом, проникающим в каждую клеточку её сильного, жаждущего ласки и тепла тела, осознала, что не быть им вместе, не позволит поэт этого себе! Только что-то невероятное, что-то сумасшедшее сможет изменить устои Романа!
Дни и ночи сплелись для Ангелины в непонятный сюрреалистический клубок. Она бродила у речки, просиживала часами на хребте каменного мамонта, ожидая чуда и веря, что оно произойдёт. Но капли дней падали в океан вечности, и ничего не менялось. А Роман стал угрюмым, рассеянным, запирался в своей комнате, и что он там делал, Ангелина не ведала, лишь изредка до неё доносились не то хрипы, не то стенания. Она знала, что он любит её ещё страстнее, чем прежде, но признаться в этом не посмеет, даже если будет лежать на смертном одре! Ангелина за эти дни изменилась, она повзрослела, словно каждый прожитый день был для неё годом.
Солнце больно ткнуло своим слепящим перстом в глаза Ангелине, и она вдруг чётко поняла, что ей нужно делать.
Осторожно прикрыв за собою входную дверь, девушка вошла в свою комнату. Она быстро, рывками, скинула с себя всю одежду и посмотрела в зеркало:
– Я хороша! Я просто божественна! Если и это его не убедит, то я жить больше не буду!
Да, она была божественна! Я не смогу, хоть пожелай этого больше жизни, описать красоту её небольшой, но изящной груди, соблазнительную округлость бёдер, благоухающую чашу живота и нежный тёмно-русый шёлк, обрамляющий низ его!
– Я пойду к нему, я околдую его рассудок своими ласками, и он не устоит, он упадёт в мои объятия!
Ангелина решительно распахнула дверь и шагнула в комнату Романа.
Комната была пуста. На столе, как одинокое облачко в небе, белел листок бумаги, исписанный неровными строками. Ангелина взяла его задрожавшей рукою и, с чётким осознанием непоправимой беды, вгляделась в эти строки:
«Ангелина, ты уже не ребёнок, завтра тебе исполняется семнадцать, поэтому всё должна понять. Я не могу, хоть и желаю этого больше жизни, оставаться с тобою рядом! Я уезжаю, может быть, на год, может быть, больше, я ничего не знаю! Но, что бы ни было, и где бы я ни был, я буду жив только тобою!
Дом я оформил на тебя, все деньги тоже.
Прости глупого и старого поэта! Будь счастлива!
P.S. Искать меня не нужно, это бесполезно, но, поверь, жизни я себя не лишил».
Листок затрепетал в руке, а из глаз Ангелины покатились жемчужные горошинки и забарабанили по последнему сочинению поэта.
– Впервые в жизни меня так поздравили с днём рождения! – печально улыбнулась она, и внезапно до неё дошёл весь трагический смысл послания. – Всё, это конец, его больше нет! Я его никогда не увижу!
И скорбь, горе траурными тенями легли на лицо девушки. И оно, и так прекрасное, стало ещё красивее, ещё прелестнее!
Силы покинули Ангелину, и она рухнула на диван.
Она уснула, или просто душа её умчала вслед любимому, хотя следов-то он и не оставил!
VIII
Дверь осторожно приоткрылась, и в комнату вошла Ванда.
Долго она смотрела на лежащую неподвижно обнажённую Ангелину, то ли изучая её безукоризненное тело, то ли любуясь им.
