Макс. — Ну, ну, после того, что мы пережили вместе!
Актер. — Мы не пили на брудершафт.
Макс. — Так давай выпьем! Старик, я тебе скажу откровенно. Ты действительно классный актер. Таких поискать. Ну кто у нас остался — Олег Меньшиков, Сережа Безруков, Женя Миронов и ты. Я других в упор не вижу.
Актер. — Правда?
Макс. — Вот те крест!
Актер. — На тебе ж нет креста.
Макс. — Я крещеный! Меня крестила бабка. Я был слишком мал и не мог помешать.
Актер. — Еще комедийные артисты есть.
Макс. — Ой, кому сейчас нужны все эти комедии! Шутки ниже пояса. Старик, люди разучились смеяться. Комедиографов не осталось. Все рубят бабло — или стоят в очереди за социальным пособием. Ну сам посуди, до смеха ли тут?
Актер. — Да уж.
Макс. — За рейтинг надо цепляться! Любой ценой. Вот сейчас у тебя все падает… Типа в падении. Я спасаю тебя для общества! Без популярности ты запьешь, станешь глотать «колеса», нюхать кокаин и развалишься за полгода. Не позволяй этому случиться. Отдай фото мне.
Отец Филарет. — Бесовская проповедь!
Макс. — А вы вспомните, батюшка, как в девяностые торговали сигаретами и водкой, ввозя их без пошлины? Как грехи отпускали за валюту? Как крестили детей бандитов? Как…
Отец Филарет. — Время было такое! Если бы не это — никого бы в церквях не осталось, и служить было бы некому. А кто бы тогда ныне с антихристом боролся?
Макс. — Ну да, и Иуда говорил: «А что я мог поделать? Время было такое!»
Отец Филарет. — Не богохульствуй! И не передергивай. Не о том сейчас.
Макс. — Ладно, о том, не о том. В общем я беру фото — и мухой в редакцию! (Выхватывает у Актера флешку).
Отец Филарет. — Хорошо… До вечера еще есть время. Устроим небольшое спортивное состязание, сын мой, и если ты победишь — так и быть, забирай себе фото вместе с его бессмертной душой, которую он наверняка загубит сим поступком!
Макс. — Да не смешите меня, батюшка! В каком это виде спорта вы сильны — в литроболе? А насчет души, так сейчас и не в таком снимаются. Вы знаете, в чем он снимался? Знали бы, вообще сюда бы никогда не зашли.
Актер. — Не надо, ничего такого не было. Там всюду работали дублеры. У меня не те кондиции. Да и когда это было.
Луиза. — А я помню! Я помню эти фильмы! Еще в школе смотрела. Легкая советская эротика.
Макс. — Легкая? Если это легкая, что же тогда тяжелая?
Актер. — Тогда тяжелую еще не снимали.
Луиза. — Нет, снимали!
Макс. — Снимали или нет, но он снимался. Он всюду успевал.
Отец Филарет. — Короче — устроим… Небольшой экстрим! Особенности национального фотошопа.
Луиза. — Как это?
Актер. — Да, вот с этого места поподробнее, пожалуйста.
Отец Филарет. — Вижу я, дети мои, что словом божьим вас мне не убедить… и не вразумить. Только воля божия, так сказать знамение, может на вас подействовать.
Макс. — Знамение? Какое это, позвольте спросить, знамение?
Отец Филарет. — А знамение вот какое: хозяин наш хоть и не алкоголик, но располагает, как мне известно, большим запасом алкоголя.
Актер. — Вы, батюшка, здорово осведомлены о моих скромных погребах… откуда?
Отец Филарет. — Да помилуй, сын мой, твой домашний схорон коллекционных вин известен по всей Руси великой! И мне ли, знатоку безакцизного алкоголя, не знать о нем!
Актер. — Ну допустим… продолжайте!
Отец Филарет. — Вот мы и устроим состязание. Если, грубо говоря, вы меня перепьете — несите вашу мерзостную пленку в редакцию, печатайте, пропадайте в грехе и тоните в разврате. Если же нет…
Макс. — Если же нет?
Отец Филарет. — Если же бог даст мне силы выстоять против бесовского наваждения, я выпью не менее вашего, но не опьянею. Сие будет знак свыше, что фотографии надлежит отдать мне! Для полного их в последующем уничтожения. Уразумели, чада мои?
Макс. — Уразумели, батюшка! Мы согласны! Суперпари!
Рекс. — Погоди, Макс, а если он у себя там в семинарии пил без роздыха? Да еще и после смены в церкви… как она у них там называется… после обедни добавлял? Кирял и даже без закуски? Алкоголь-то у них был безакцизный! Да ведь он тогда точно оставит нас без штанов… то есть без фоток!
Макс. — Не дрейфь, киря. Меня никому не перепить. Один раз мы с верстальщиком на двоих литруху водяры раздавили, и закусили одним огурцом. Малосольным.
Рекс. — Малосольным?
Макс. — Ага. Я после этого уже ничего не боюсь.
Рекс. — Ну тогда… ладно. Попробуем.
Макс. — Но у меня тоже есть условие. Проиграете, батюшка — так мы сделаем еще одну серию фоток — и на этот раз уже с вашим участием!
Отец Филарет. — Ах ты… Что ты сказал? Как у тебя твой поганый язык повернулся? Меня, слугу божьего в непотребном виде с блудницей и комедиантом на потеху всей стране выставить захотел, так что ли?!
Луиза. — Но-но, полегче! Я не блудница!
Актер. — А я не комедиант! Нечего меня называть на французский манер! Или я есть великий русский актер, или вы немедленно убираетесь из этого дома! Дошло, батюшка?
Отец Филарет. — Хорошо-хорошо. Не беспокойся, сын мой и не сотрясай попусту воздух. Ну, допустим, я соглашусь… Но и у меня есть условие!
Макс. — Интересно было бы знать, какое?
Отец Филарет. — Если я выстою в сем страшном испытании… я вас исповедую! Прямо тут же, не отходя от кассы.
Макс. — От кассы? Вы имели в виду, батюшка, от алтаря, или как там это у вас, церковников, называется?
Отец Филарет. — Ну да, сын мой… после причастия вином из подвалов господина Народного артиста, нашего щедрого хозяина. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, как говорит народ. Глас народа — глас божий, как известно. В трезвом виде мне не достучаться до ваших душ, вижу, слишком глубоко проник в них грех.
Рекс. — Да к нам стучи — не стучи, бесполезно. Глухо, как в танке. Я согласен.
Макс. — Я тоже. По рукам!
Макс, Рекс, Луиза, Актер и отец Филарет сцепляют руки.
Макс. — Заметано! Кто бежит за пузырем?
Рекс. — Конечно, самый умный!
Актер (жеманно). — Луиза, дитя мое, покажи джентльменам, где у нас погреб. И пусть они тебе помогут.
Луиза уходит, Рекс и Макс устремляются за ней.
Действие 5
Актер. — Удивляюсь вам, отец Филарет! Знаю вас недолго, это правда, но вы произвели на меня впечатление человека здравомыслящего и набожного. И как это вы, благочестивый и почти святой, согласились участвовать в непотребной пьянке, в этом странном пари? Зачем вам это понадобилось вообще по жизни?
Отец Филарет. — Также зная вас недолго, могу сказать то же самое и о вас. Вы, уважаемый господин артист, верный сын нашей церкви. И мне доставляет почти физическую боль видеть вас в полуголом и развратном виде на страницах нашей желтейшей и мерзейшей прессы, воистину издаваемой самим врагом рода человеческого. Чтобы спасти вас от позора, я решился на это жуткое состязание.
Актер. — Да от какого позора, батюшка? Сейчас это уже совсем не позор. Даже наоборот — показывает, что я еще в хорошей форме! Выдумали тоже. И бабы все снимаются постоянно… кто в чем… а кто и вообще без ничего. Вы поймите, отец Филарет, раньше самым лучшим актером считался тот, кто классически играл в классическом произведении. Ну например, кто лучше всех сыграет Гамлета. Великая трагедия. А сегодня самый востребованный комедиант тот, кто сумеет правдоподобно подать бред, который пишут наши сценаристы. Сыграл балбеса-полковника милиции, но зато похоже — вот ты и великий артист. И в этом наша сегодняшняя великая трагедия.
Отец Филарет. — Но почему они все в голом виде? И молодые, и старые? Это что? Кино или женская баня?
Актер. — Батюшка, вы меня сегодня уморите. Умру со смеху. Да чего им еще показывать-то? Раньше, при Совдепии, запрещено было показывать голое тело. А сегодня запрещено показывать голую душу. Не нужно это никому. И считается ужасно неприличным. Ну а раз душу нельзя…
Отец Филарет. — У многих нет уже души…
Актер. — Ай, ай, ай, безбожные слова, батюшка! Даже странно, мне, грешному, от вас такое слышать. Ну и вот, за неимением души приходится показывать тело… а что же остается?
Отец Филарет. — Дааа… не думал, что все так запущено…
