— Ну что у нас там? — преувеличенно радостно спросил Рэд, нависая над плечом Резчика. — Еще долго?
— Работы много. — Зубочистка перекочевала из одного края мерзкого рта в другой. — За один сеанс не сделаю. Блоков понаставили… с технической точки зрения она вся в цепях. И кто-то очень не хотел, чтобы их снимали. Будет больно.
Шестерка нервно покосился на Чес. Чес ответила ему кровожадной улыбкой.
— А что по анализам крови?
— Ее кормили необифреном и сибазоном. Еще псиобиз. В конских дозировках, раз до сих пор остаются в крови.
— Ясненько…
— Кстати, у нее нет АйСи.
— Чего-о-о?
Чес рассмеялась, едва уловимый электрический импульс щекотнул ей где-то за виском. П. Митчелл не верил, когда она говорила, что все чувствует. А она и правда чувствовала.
— Зовите меня Леди Инкогнито!
Шестерка нервно посмеялся. Вот трус. И чего он так боится? Она только разок лизнула его внутри головы, а до сих пор не может избавиться от привкуса страха на языке.
— Псионик без АйСи, на таких мощных колесах — хоть на рельсы ставь, не знаю, Рэд… Уверен, что Дику это понравится? — Техномедик понизил голос, но недостаточно, чтобы она не услышала: — Ее бы отключить к чертям собачьим и сдать куда надо.
Чес шутливо зашипела из кресла. Шестерка инстинктивно дернулся от нее, некрасиво припомнив свою матушку, и раздраженно бросил медику:
— Не болтай чуши, да? Дик в курсе. Она ему нужна.
Резчик пожал плечами.
— Ладно, крошка. — Шестерка шагнул к креслу и взял ее за руку. — Давай по-честному… ты хочешь стать крутой и сильной, как Капитан Бруклин?
Чес судорожно выдохнула:
— Чертовски, Рэд.
— Тогда, придется потерпеть немного боли. Ты готова, крошка?
Она улыбнулась и склонила голову на бок:
— А что такое боль?
* * *
Квартирка в Блоке 130 больше походила на чердак, но Чес здесь нравилось. До потолка можно было достать рукой, даже не вставая на цыпочки, сбоку постоянно кто-то ругался и колотил о стены, а сверху доносились стоны и толчки. Ее новая комнатушка ютилась среди сотен других таких же на самом дне гигантской воронки Бетельгейзе — младшей сестрички Ее Величества. Воронки, как узнала Чес по информационной табличке на краю Бетельгейзе, когда ее только-только сюда привезли, — следы войны десятилетней давности, глубокие незатянувшиеся раны, напоминающие йоркцам о том, что они снова отстояли свою свободу и независимость перед Союзом. Чес было приятно прикоснуться к знаменитым шрамам Йорка — это была своего рода великая честь, хоть и жилища, которыми обросло дно и стенки воронок, больше напоминали маргинальные притоны.
В ее прошлом доме было тихо. Стерильно. Пахло искусственной свежестью. Чаще всего окон не было, но когда были окна, то из них смотрели заснеженные горы и синяя громада неба. А здесь из окон призывно сверкает неон, доносится шум ночного города, запахи из закусочных — пряные соусы, острый перец, пережаренные моллюски, а еще масло и горелый пластик. Первые дни Чес не спала ночами, лежала животом на термопеновом матрасе, свесив голову из окна и дышала всем этим, всасывала город через ноздри, выдыхала через рот.
Ее допотопный комлинк характерно пискнул — запрос из закрытого канала связи. Чес плюхнулась на матрас и моргнула, принимая вызов.
— Да-да.
— Приветик, детка. Все путем?
— Ага.
— Точно? Ничего не болит?
— Неа.
После «процедуры» в ушах звенело, как от удара, только в десять раз сильнее. Резчик вначале выдал ей одну капсулу нейротина — простое низкодозированное обезболивающее, а она, смеясь, высыпала в рот весь флакон. Рэд тогда чуть слюной не захлебнулся, думал, придется откачивать. Дурак, она эти таблетки может жрать тоннами, как малолетка — леденцы. Если бы от тонны был хоть какой-то эффект, кроме легкого кайфа. Резчик сказал, что дело в привыкании.
— Тебе надо поспать. Завтра все начнется.
— Что начнется?
Шестерка шумно выдохнул.
— Не шути, ради Христова Пришествия.
Чес засмеялась. Рэд звучал очень серьезно, и она не знала, ее это больше нервирует или веселит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Слушай… ты же помнишь план, да?
— Ага.
— Помнишь, что от него нельзя отклоняться?
— Ага.
— Хорошо… Давай сделаем все красиво, Чес. Не подведи меня.
— Ты иногда такой зануда, Шестерка… Отбой.
Комлинк пискнул и затих. Чес зевнула и потянулась всем телом, каждой мышцей чувствуя волнение и трепет.
Завтра будет весело, да, подружка?
Плакат с промо-фото Капитана Бруклин глядел на нее с потолка, приклеенный на жвачку. У Брук был крутой супергеройский костюм из фиолетового пуленепробиваемого нейлона и самая топовая пушка Градин М6, производства московской корпорации «ЗимТех» — реклама, она везде. В новых фильмах Капитана играла Рейчел Бёрт, и она ужасно не подходила на роль, тут П. Митчелл был прав. Эллен Грейс из первых частей справилась куда лучше, жаль уже десять лет как умерла от старости. Для новых фильмов режиссеры полностью пересмотрели образ героини, отказались от электробайка, пары коронных фразочек, переименовали домашнего ассистента, но оставили Брук роскошное черное каре. Оказавшись в Нью-Йорке Чес первым делом состригла волосы под Кэпа. Взяла и срезала канцелярскими ножницами, украденными с прилавка в магазинчике у электрозаправки. Раз — и нет больше длинной косы. Вышло немного неровно, даже совсем неровно, но ей нравилось. П. Митчелл всегда говорил, что Чес очень похожа на Брук, такая же черноволосая оторва с огоньком во взгляде.
— Пора спать, красотка.
Чес послала Капитану воздушный поцелуй и почти мгновенно уснула.
Ей снился стерильный кабинет и кожаные туфли на худощавых мужских ногах, белые синтетические носки, мерное постукивание пальцев. Безвкусный протеиновый коктейль, капельница и ровный, как линейка, голос: «Не бойся. Скоро все кончится. Не кричи. Хорошо?». Все кончится. Все кончилось.
Чес проснулась от собственного крика и пульсирующей боли в виске. Стоило открыть глаза и совершить первый осознанный вдох, как голову по самые края заполнили голоса, ощущения, запахи, чужие мысли, машинный скрежет, привкус крови и дыма на языке.
— Тихо-тихо-тихо, — зашептала сама себе, — скоро все кончится, не кричи, хорошо?
Это тоже математика, так говорил П. Митчелл, код субъективных ощущений, сгенерированный мозговым компьютером. Машинка в твоей голове считывает людишек, как сетевую брошюрку или рекламный баннер, и преобразовывает их содержимое, согласно твоим собственным ассоциациям. Поэтому вдохни, систематизируй, распознай свое и чужое, зафиксируй, выдохни.
Людишки думают, что химия в их головах — это магия, непостижимая феерия чувств, но это бред для романтиков. Все это алгоритм, цифровой код. Это можно просчитать, починить, поставить на место или разнести вдребезги. Но у Чес был особый талант делать это… интуитивно. Звучит странно — интуитивная математика. Делать, не думая, оставлять холодные расчеты мозговому компьютеру, и все-таки в чем-то творить магию. Чес тоже нравилось думать, что это магия, но иногда проще было отключить чувства и систематизировать, чтобы собственная башка не вскипела.
В горле — гребаные американские каньоны и перекати поле. Надо что-то выпить и что-нибудь съесть. Рэд обещал заскочить за ней к часу, если, конечно, переборет страх высоты. Или глубины? Если повиснуть вниз головой на перилах смотровой площадки, то Бетельгейзе — высокая или глубокая?
— Можно жареных бананов?
— И синтоколу, тцаминин ёца?
— Да!
Толстый пожилой кореец, хозяин забегаловки «Бо-бо и Чу» — их там было двое, повар и сам хозяин, и Чес постоянно забыла кто из них Бо-бо, а кто Чу — первым из всех в Бетельгейзе запомнил ее предпочтения, поэтому тут «тцаминин ёца» завтракала чаще всего. Ну и жареные бананы в темпуре с шариком мятного соевого мороженного у корейцев были просто отпад.
— Спасибо, Чу!
Долговязый повар улыбнулся ей через плечо и поправил:
