Но я-то знал, в чем дело, и несколько раз пытался объясниться с Рикки. Вы когда-нибудь пробовали обсуждать с подростком тему, на которую он не желает говорить? Честное слово, вы будете надрывать глотку в Эхо-Каньоне, но и в этом будет больше смысла. Наконец, я уверил себя, что все это пройдет, как только Рикки узнает, какая Белла милая и хорошая.
Пит был другого мнения и, если бы не любовное ослепление, я заметил бы это – ясный признак того, что мы с Беллой никогда не поймем друг друга. Она «любила» Пита – конечно же, конечно же! Она обожала котов, любила тонзуру, проклюнувшуюся на моем темени, восхищалась моими заказами в ресторане, словом, обожала все, что относилось ко мне.
Но любить котов трудно, ибо при этом нужно угождать им. На свете есть коты и есть все прочие, причем большинство из прочих терпеть не могут котов. Если они и говорят, из вежливости или по какой-то другой причине, что любят котов, то все равно не умеют с ними обращаться, а ведь кошачий протокол гораздо строже дипломатического.
Он основывается на чувстве собственного достоинства и взаимном уважении – равно как и гонор латиноамериканцев, на который можно покуситься, только рискуя жизнью.
Коты не принимают шуток, они ужасно эгоистичны и очень обидчивы. Если кто-нибудь спросит меня, за что я люблю котов, я, скорее всего, не смогу вразумительно ответить. Это все равно, что объяснять человеку, не любящему острых сыров, почему он должен любить лимбургер. И все-таки я могу понять китайского мандарина, который отрезал рукав халата, покрытого бесценной вышивкой, только потому, что на нем спал котенок.
Однажды Белл попыталась доказать, как она любит Пита. Она играла с ним, словно с левреткой… и он оцарапал ее. Затем, как и всякий благоразумный кот на его месте, он поспешил слинять – и правильно сделал, ибо иначе я был бы вынужден отшлепать его, а он никогда не знал от меня такого обращения. Бить кота – хуже, чем бесполезно. Его можно воспитать только терпением, но никак не побоями.
Я смазал царапины йодом и попытался объяснить Белл, в чем ее ошибка:
– Мне очень жаль, что так случилось, ужасно жаль! Но если ты будешь продолжать в том же духе, приготовься к новым царапинам.
– Но я просто играла!
– Да… но поставь себя на его место. Играть с ним нельзя, он не собачонка. И похлопывать нельзя, только гладить. Нельзя делать резких движений в пределах досягаемости его лап. Даже когда ты его гладишь, он должен тебя видеть… а ты должна гладить, чтобы ему при этом было приятно… Если он не пожелает, чтобы его ласкали, он все-таки потерпит немного из вежливости (коты очень вежливы), но лучше оставить его в покое, прежде чем его терпение иссякнет, – я немного помедлил.
– Ты ведь не любишь кошек?
– Что?! Фу, какие глупости! Конечно же, люблю. Правда, мне редко приходилось общаться с ними. Она у тебя обидчивая?
– Он. Пит – «он», кот-самец. Нет, он не обидчив, с ним всегда хорошо обращались. Но ты должна научиться вести себя с ним. И никогда не надо над ним смеяться.
– Никогда? Почему?
– Потому что в котах нет ничего смешного, хотя порой они бывают довольно комичны. Они не понимают юмора, и смех обижает их. Он не станет тебя царапать за это – просто спрячется, причем в самое неподходящее место. Но со временем обида проходит. Очень важно знать, как начать знакомство с котом. Когда Пит вернется, я научу тебя этому.
Но в тот день мне не пришлось учить ее. Пит так и не вернулся. Больше Белла ни разу не прикоснулась к нему. Она говорила с ним и вообще вела себя так, будто любила его, но держалась поодаль. Пит тоже соблюдал дистанцию. Я не придавал этому особого значения – не мог же я из-за такой чепухи сомневаться в женщине, которую любил больше жизни.
Проблема Пита снова встала, когда мы с Беллой стали обсуждать, где мы будем жить. Она еще не назвала дня нашей свадьбы, но мы, тем не менее, тратили массу времени, обсуждая всяческие детали. Я хотел завести небольшое ранчо неподалеку от нашей фабрики, а Белла предпочитала квартиру, пока мы не сможем купить виллу в Бель-Эр.
– Дорогая, это непрактично, – уверял я. – Мне хотелось бы жить рядом с фабрикой. Кроме того, где в городской квартире держать кота?
– Да-да, хорошо, что ты вспомнил об этом. Насколько я разбираюсь в котах, мы сумеем его перевоспитать, и он будет вполне счастлив в нашей квартире.
Я уставился на нее, не веря своим ушам. Перевоспитать моего старого драчуна? Превратить его в придаток мебели?
– Белла, ты сама не понимаешь, что говоришь.
– Мамочке лучше знать, – промурлыкала она и выложила обычный набор доводов, которые приводят люди, видящие в котах лишь деталь интерьера. Это, мол, для его же блага. Это ничуть ему не повредит. Она знает, как я люблю Пита, и никогда не решилась бы посягать на него. Она хочет только одного – чтобы всем было хорошо…
– «Хорошо» по-твоему, или как? – перебил я ее.
– Что ты имеешь в виду, дорогой?
– Может быть, тебе заодно хочется перевоспитать и меня? Чтобы я был послушен, ночевал дома, никогда с тобой не спорил. Мне это не повредит, я стану даже немного счастливее.
– Ты порешь чепуху, – краснея, сказала она и отвернулась.
– Равно, как и ты!
Больше она об этом не вспоминала. У Беллы была привычка доказывать свою правоту красноречивым молчанием. Чем-то ее манеры напоминали кошачьи… может быть, поэтому она была для меня столь неотразима.
Я был рад случаю замять этот вопрос. У меня родилась идея «Умницы Фрэнка»; «Вилли» с «Горничной» уже начали давать кое-какую прибыль, но мне приспичило полностью автоматизировать домашнее хозяйство, набить дом электрической прислугой. Конечно, это можно назвать и роботизацией, хотя здесь это определение будет неточным – ведь я не собирался строить механического человека.
Мне хотелось создать машину, которая могла бы делать по дому абсолютно все: чистить, готовить, а также более сложные вещи – менять подгузники или заправлять бумагу в пишущую машинку. Вместо «Горничных», «Оконных Вилли», «Нянек Пепси», «Гарри-на-побегушках» и «Огородных Гансов», дающих, правда, стабильный доход, я хотел осчастливить мир машиной, которая, как слуги-китайцы, известные моему поколению лишь понаслышке, могли бы делать все, хотя и стоили бы чуть меньше хорошего автомобиля.
Такая машина ознаменовала бы Второй Освободительный Манифест, полное освобождение женщины от векового домашнего рабства. Мне хотелось опровергнуть старинное суждение насчет того, что домашнюю работу вовек не переделаешь. Нудная, механическая, эта работа оскорбляла меня как инженера.
И вот, призвав на помощь всю мою фантазию, я спроектировал «Умницу Фрэнка». Он вобрал в себя все лучшее из прежних моих разработок и не требовал ни одной нестандартной детали. Конечно, такая работа – не для одного человека и, если бы не опыт «Горничной», «Вилли» и прочих, я бы с ней никогда не справился.
Опыта у меня, к счастью, хватало, о качестве пока заботиться не приходилось. Правда, агрегаты нужно было скомпоновать очень плотно, совсем как в управляемой ракете.
Что же входило в обязанности «Умницы Фрэнка»? Любая домашняя работа, обычно выполняемая людьми. Он не умел играть в карты, заниматься любовью, есть или спать, но должен был прибирать за картежниками, застилать постели, следить за детьми (по крайней мере, за их температурой и дыханием) и звать кого-нибудь, если они нездоровы. Не было нужды «учить» «Фрэнка» отвечать на телефонные звонки – такой прибор уже был в продаже – и открывать входные двери – ибо они, как правило, оснащались фотоэлементами и ответчиками.
Чтобы «Фрэнк» мог хорошо выполнять свои обязанности, ему нужны были глаза, уши, руки и мозг… достаточно большой мозг.
«Руки» можно было взять от «Горничной», то есть заказать компании, снабжающей атомщиков. Правда, мне хотелось бы сделать их лучше – снабдить обратной связью со множеством степеней свободы, увеличить чувствительность. «Глаза» можно было заказать там же, но их следовало изменить, чтобы «Фрэнк» не двигался на ощупь и не таранил все стенки.
В качестве «ушей» я планировал использовать дистанционное управление телевизором. Мне хотелось, чтобы «Фрэнк» управлялся не только кнопками, но и голосом.
Просто удивительно, сколько транзисторов и печатных плат можно впихнуть в столь ограниченный объем.
«Фрэнку» нужна была законченная форма, и я дал ему страусиную шею, а руки сделал длинными, как кузнечные щипцы. Еще мне хотелось научить его ходить по ступенькам лестницы.
Необходимый для этого узел имелся в инвалидных креслах – следовало только проследить, чтобы вес «Фрэнка» не превышал веса среднего паралитика, и чтобы его габариты не слишком выпирали за пределы колесной базы. Управлять этим узлом должен был сам «Фрэнк».
А вот с мозгом было сложнее. Можно изготовить сочленения наподобие человеческих суставов или даже лучше. Можно создать тонкую координационную систему – и механические руки смогут делать маникюр, скрести полы, разбивать яйца, или, наоборот, брать их, не разбивая. Но механизм – не человек, его мозг не засунешь промеж ушей.
