– Вашими бы устами, господин доктор, – сказал один из экспертов, – вы даже не представляете, как мы обожаем такую работенку. Особенно в уик-энд.
– Фрау Кайзер ведь моя… или, вернее сказать… была моей пациенткой. Очень тяжелый случай. Она часто говорила о своем желании покончить с собой, – рассказывал врач.
– Нам постоянно приходилось держать таблетки в таком месте, чтобы она не могла их достать. Я совершенно уверен, что она… – Он откашлялся. – Что на сей раз, она осуществила свое намерение. Я очень сожалею, что не смог воспрепятствовать этому.
– Каким заболеванием она страдала? – спросил инспектор Крамер.
– Рассеянный склероз.
Члены группы по расследованию дел об убийстве отнеслись к словам врача с пониманием.
– Мучительная болезнь, – добавил господин Кобленц совершенно без надобности, – и неизлечимая.
– Она ведь сопровождается парезами, – задумчиво произнес инспектор, – и вы думаете, что у нее хватило бы сил перерезать самой себе горло?
– Да, бесспорно. Парез наступает не повсеместно. И носит спастический характер.
Господин Кобленц подошел к кровати, споткнулся о край овечьей шкуры и нервным движением ноги задвинул ее под кровать.
5
Как только в темноте резко зазвонил телефон, Михаэль Штурм тут же нащупал трубку, снял ее, выслушал сообщение и сказал:
– Все понял. Выезжаю.
В комнате с зашторенными окнами было темно.
Он включил ночник. Его невеста, Ева, лежала рядом с ним, свернувшись калачиком, как ребенок, разметав по подушке темные локоны, покрасневшие, вспухшие веки выдавали ее недавние слезы. Он с любовью поглядел на нее.
Известие, что из долгожданного вызова в Киль, приближающего день желанной свадьбы, пока ничего не выйдет, сильно огорчило ее. Она вышла из себя и выкрикивала нему в лицо несправедливые упреки. Как обычно, они сильно поссорились и также бурно помирились.
Наверное, ей снился хороший сон, потому что иногда она улыбалась.
Ему было жаль ее будить и возвращать, таким образом, к грубой реальности. Может быть, ему встать потихоньку и дать ей выспаться здесь? Его мать, хотя ничего и не говорила, но наверняка давно догадывалась, что он иногда приводит ее сюда. Он был уверен, что она отнесется к возникшей ситуации с пониманием. А вдруг так будет даже лучше, что женщины неожиданно встретятся ранним утром в его отсутствие! Может, напряжение в их отношениях исчезнет?
Он осторожно перевалился на край кровати.
Ева тут же проснулась или, вернее, почти проснулась.
– Что случилось? – пробормотала она.
Он склонился к ней.
– Ничего, – шепнул он, – спи дальше. Еще очень рано, – выдохнул он ей в ухо и мягко выскользнул из ее объятий.
Она тут же открыла по-детски наивные голубые глаза, удивленно заморгала ресницами и спросила:
– Почему ты встал?
– Мне надо уходить, Ева. – Он быстро поцеловал ее. – Не сердись, меня только что вызвали по телефону.
Она мгновенно села, прямая, как свечка, прикрывая грудь одеялом.
– И ты хочешь оставить меня здесь одну?!
– Мне было жаль будить тебя, любимая.
– Ничего себе, хорош кавалер! И как же, по-твоему, я должна была выйти из квартиры?
– Через дверь. – Оправдываясь и отвечая на ее вопросы, он быстро, заученными движениями одевался.
– И прямо тепленькой попасть в объятия твоей мамочки!
– Ну, не волнуйся так, – сказал он, завязывая галстук, – что бы такого случилось? Моя мать совсем не такая, как ты. Спорю, она не сказала бы ни слова.
– Но подумала бы обо мне черт знает что! – Ева одним прыжком выскочила из постели. – Подожди меня, пожалуйста, я сейчас оденусь!
Он оглядел себя в зеркале при слабом свете ночника и лишний раз убедился, что иметь бородку весьма практично в случаях вроде сегодняшнего, когда тебя выдергивают из постели и бриться абсолютно некогда.
– Я всегда чувствую себя ужасно, – выговаривала ему Ева, – когда приходится ночью красться к тебе на цыпочках! И после этого ты способен поставить меня в такое унизительное положение! Просто невероятно! Выходит, тебе все равно, что твоя мать подумает обо мне?
– Ты ей очень нравишься.
– Ты сам в это не веришь! Для нее было бы настоящим праздником застукать меня здесь с тобой! – Она натягивала через голову яркое платье в горошек.
– Если ты и дальше будешь так орать, – сказал он, – она наверняка придет сюда!
В ответ она поджала губы и бросила на него гневный взгляд.
Он подхватил сумку с инструментами и направился через прихожую к двери. Когда он снимал цепочку, та легонько звякнула.
– Михаэль! – тут же раздался голос матери.
Он умоляюще посмотрел на Еву, бесшумно следовавшую за ним по пятам, и, приблизившись к закрытой двери в спальню, отозвался: – Да, мама!
– Тебя снова вызвали, Михаэль?
– Да, мама.
– Убийство?
– Еще не знаю. Не беспокойся. Спи.
Он поспешил к двери, отпер ее и выпустил Еву. Когда они вместе сбегали по лестнице, Ева неожиданно рассмеялась.
– От твоей матери ничего не ускользнет, а?
– У нее чуткий сон.
– Мне бы следовало знать об этом раньше. Во всяком случае, тебе удалось заманить меня сюда в последний раз.
Он обнял ее за плечи и подтолкнул к выходу на улицу. И удивился, как было светло. Фонарь, под которым он поставил свой «фольксваген», уже не горел.
– Если ты воображаешь, что втянешь меня в очередное препирательство, то твое дело – дрянь, – сказал он добродушно, – отложи это занятие на вторую половину дня.
Его близость, тепло, исходившее от него, настроили ее миролюбивее.
– Так ты думаешь, что мы все-таки сможем поехать на Бальденейзе? – Она потерлась головой о его плечо.
– Я сделаю все возможное, – пообещал он.
Ровно через двадцать минут после звонка из полиции судебно-медицинский эксперт Михаэль Штурм прибыл на Рейналле 127. Свою невесту он высадил по дороге недалеко от родительского дома. Было шесть часов утра, когда он вошел в комнату, где лежала мертвая Ирена Кайзер.
– Ах, это вы, эксперт Штурм, – приветствовал его инспектор полиции, однажды уже работавший вместе с молодым врачом из Института судебной медицины, – возможно, вас напрасно потревожили – господин Кобленц, домашний врач умершей, убежден, что речь идет о самоубийстве.
– Это было бы лучше для всех нас. – Михаэль Штурм открыл свою сумку, вынул оттуда резиновые перчатки и натянул их. – Мне бы не хотелось стереть следы. Вы уже сфотографировали?
– Пару раз.
Штурм, не торопясь, осмотрел залитое кровью белье, ковер, наполовину задвинутую под кровать овечью шкуру на полу. Потом подошел поближе и откинул одеяло, чтобы было удобнее исследовать рану.
