1912
Лето
Над высохшим ИнгуломС ружьем в руках бреду,Поля рабочим гуломПолны: косьба в ходу.
Блестят на солнце косы,Стучат о сталь бруски.Широкие покосыЛожатся до реки.
Мелькают часто грабли,Вязальщицы в поту.«Что, милые, ослабли?Жара невмоготу».
«Ништо!.. Вот ты бы, право.Прошел с косой хоть раз!»И смотрит так лукавоИ щурит черный глаз!
«Что ж думаешь, воструха?Аль не видал я ржи?!Дай косу мне, Петруха,А сам за мной вяжи».
Рукам от поту склизко.Мой первый взмах — высок.Пустил я косу низко:Коса вошла в песок!
«Умора!.. Фу-ты ну-ты!» —Смеются косари.На пальцах в три минутыНатер я волдыри.
Но боль сношу геройски, —Уж как ни есть — кошу.С крестьянами по-свойскиПод вечер — к шалашу.
Вкусна простая кашаИз общего котла.Бесхитростная нашаБеседа весела.
«Так завтра к вам опять я!Прощайте, земляки!»И любы мне пожатьяМозолистой руки.
1912
Дом
В шестиэтажном доме г. Торкачева, выходящем на Литовскую, Разъезжую и Глазовую ул. и Скорняков пер., произошла катастрофа: обвалились своды, потолки и балки всех шести этажей. Утверждают, что обвал произошел вследствие того, что из экономии большая часть дома построена из старого кирпича.
«Новое время», № 13056, 1912 г.
Знавал я дом:От старости стоял, казалось, он с трудомИ ждал разрухи верной.Хозяин в оны дни весьма любил пожить,И расточительность его была безмерной,А тут — пришлось тужить:Дом — ни продать, ни заложить,Жильцы — вразброд бежали,А кредиторы — жали.Грозили под конец судом.Хозяин их молил: «Заминка, братцы, в малом.В последний раз меня ссудите капиталом.Когда я новый домНаместо старого построю,Доходами с него я все долги покрою».Вранье не всякому вредит:Хозяин получил кредит.А чтоб вранье хоть чем загладить,Он к дому старому почал подпорки ладить,Подлицевал его немного кирпичом,Кой-где скрепил подгнившие устои.Переменил обоиИ — смотрит богачом!Дом — только б не было насчет нутра огласки —По виду ж — ничего: жить можно без опаски.Тем временем пошла охота на жильцов:Хозяин нанял молодцов,Чтоб распускали слухи,Что в «новом» доме все с заморских образцов:От притолок до изразцов;Покои все светлы и сухи;Жильцам — бесплатные услуги и дроваИ даже— Живи в подвале, в бельэтаже —Всем честь одна и та жеИ равные права.Порядков новых-де хозяин наш поборник:Он для жильцов — всего послушный толькодворник.Хозяева ж — они. А что насчет цены.Так дешевизне впрямь дивиться все должны.Для люда бедного вернее нет привадки.Как нагрузить ему посулами карман.Хоть были голоса, вскрывавшие обман:Снаружи, дескать, дом сырой, вчерашней кладки,Внутри же — весь прогнил, —На новые позарившись порядки,Жилец валил!Хозяин в бурное приходит восхищенье:«Сарай-то мой, никак, жилое помещенье!»Набит сарай биткомНе только барами, но и простым народом.Трясет хозяин кошельком,Сводя расход с приходом.Как только ж удалося свестьЕму концы с концами,К расправе приступил он с черными жильцами:Пора-де голытьбе и время знать, и честь,И чтоб чинить свои прорехи и заплаты.Ей вслед попроще бы искать себе палаты.Не забираться во дворец.Контрактов не было, так потому хитрецМог проявить хозяйский норовИ выгнать бедноту без дальных разговоров.А чтобы во «дворец» не лез простой народ.Он рослых гайдуков поставил у воротИ наказал швейцарам —Давать проход лишь благородным барам,Чинам, помещикам, заводчику, купцуИ рыхлотелому духовному лицу.Слыхали? Кончилась затея с домом скверно:Дом рухнул. Только я проверить не успел:Не дом ли то другой, а наш покуда цел.Что ж из того, что цел? Обвалится, наверно.
1912
Послесловие 1919 года
На днях, отдавши дань «очередным делам»,Ушел я с головой в бумажный старый хлам:Пред тем как сбыть его на кухню для растопки,Попробовал я в нем произвести «раскопки».И до чего был рад,Когда нашел пяток полузабытых басен,Что мною писаны «сто лет» тому назад.По скромности своей, конечно, я согласен,Что басни — не ахти какой великий клад.И все ж, считаяся со срокомИ с тем, какой я «дом» тогда имел в виду,Вы скажете, что я в двенадцатом годуБыл недурным пророком.«Дом» — сами знаете: стряслась над ним беда, —«Хозяин» и «жильцы» из благородной костиМахнули кто куда, —По большей части — к черту в гости;А уцелевшие, осатанев от злости,Досель еще чинят немало нам вреда.Но, вырвав все клыки из их широкой пасти,Мы барской сволочи вернуться снова к властиУж не позволим никогда, —Ни им самим, ни их лакеям,Всей «демократии» гнилой, —Мы знаем цену всей работе их былойИ «учредительным» затеям:В руке их — красный флаг, а белый — под полой.Глупцами лестно ли нам быть в глазах потомков, Быть осужденными суровым их судом?Дом старый рушился. Но мы наш новый домНе станем строить из обломков.Мы, «черные жильцы», дадим врагам ответ:Как их искусные строители ни бойки,Но скоро убедить сумеем мы весь свет,Что дома лучшего не может быть и нет,Чем дом советской стройки.
Лапоть и сапог
Через года полтора
Все уйдут на хутора.
Худо ль, лучше ль будет жить,
А нет охоты выходить.
«Псковская жизнь», М 557, 1911 г. «Деревенские частушки»
Где в мире найдем мы пример, подобный русской аграрной реформе? Почему не могло бы совершиться нечто подобное и среди тружеников промышленного дела?
«Россия», 17 августа 1912 г.
Над переулочком стал дождик частый крапать.Народ — кто по дворам, кто — под навес бегом.У заводских ворот столкнулся старый лапотьС ободранным рабочим сапогом.«Ну, что, брат лапоть, как делишки?» —С соседом речь завел сапог.«Не говори… Казнит меня за что-то бог:Жена больна и голодны детишки…И сам, как видишь, тощ,Как хвощ…Последние проели животишки…»«Что так? Аль мир тебе не захотел помочь?»«Не, мира не порочь.Мир… он бы, чай, помог… Да мы-то не миряне!»«Что ж? Лапти перешли в дворяне?»«Ох, не шути…Мы — хуторяне».«Ахти!На хутора пошел?! С ума ты, что ли, выжил?»«Почти!От опчества себя сам сдуру отчекрыжил!Тупая голова осилить не могла,Куда начальство клонит.Какая речь была: „Вас, братцы, из селаНикто не гонит.Да мир ведь — кабала! Давно понять пора:Кто не пойдет на хутора,Сам счастье проворонит.Свое тяглоНе тяжелоИ не надсадно.Рукам — легко, душе — отрадно.Рай — не житье: в мороз — тепло,В жару — прохладно!“Уж так-то выходило складно.Спервоначалу нам беда и не в знатье.Поверили. Изведали житье.Ох, будь оно неладно!Уж я те говорю… Уж я те говорю…Такая жизнь пришла: заране гроб сколотишь!Кажинный день себя, ослопину, корю.Да что?! Пропало — не воротишь!Теперя по местам по разным, брат, пойдуПохлопотать насчет способья».Взглянув на лапоть исподлобья,Вздохнул сапог: «Эхма! Ты заслужил беду.Полна еще изрядно сору Твоя плетеная башка.Судьба твоя как ни тяжка, —Тяжеле будет, знай, раз нет в тебе „душка“Насчет отпору,Ты пригляделся бы хоть к нам,К рабочим сапогам.Один у каши, брат, загинет.А вот на нас на всех пусть петлю кто накинет!Уж сколько раз враги пытались толковать:„Ох, эти сапоги! Их надо подковать!“Пускай их говорят. А мы-то не горюем.Один за одного мы — в воду и в огонь!Попробуй-ка нас тронь.Мы повоюем!»
1912
