1913
Цензор
Цензурный некий генерал(Спешу отъехать на прибавке,Что генерал давно в отставке)С великой жалостью взиралНа вислоухого сынишку.Уткнувшегося в книжку.«Что? Тяжело, поди, сынок?Да, брат, ученье — не забава;Про что урок?»«Про князя Ярослава…О „Русской Правде“…»«Что?.. Ахти!Тогда уж „Правду“ издавали?!А что? Не сказано, — прочти, —За что ее конфисковали?И как прихлопнули? Когда?Судом? Аль без суда?»
* * *
Ох, по спине ползут мурашки.Нам с этим цензором беда:Столкнется с «Правдою труда»,Так далеко ли до кондрашки!
1913
Бесы
К холуйским[3] мужикам пришло издалекаПисьмо Максима, земляка(Бедняга, числяся в «смутьянах».Спасал живот в заморских странах).Письмо гласило так: «Писал я вам не разОб удивления достойномИконном мастере, Феодоре покойном.Уж подлинно, что был на редкость богомаз;Ну, прямо, так сказать, светило:Я не видал ни в ком такого мастерства.Но от икон его, их сути-естества.Меня всегда мутило.Сиди три года, разбирай:Что это у него? По надписанью — „Рай“,А бесы лезут отовсюду.Без беса обойтись не мог он никогда.Про „Ад“ и говорить не буду,Да не в чертях беда, —Беда, что дьявольские рожи,По злому умыслу покойника, похожиНа тех, кому б должна молиться слобода.На тех, кто в черные годаЗа угнетенный люд терпел позор, глумленье,Ложился под топор и шел на поселенье.А нынче слух идет, что сделать их хотятПотехой уличных ребят,Что слободские скоморохи,Лишась последней крохиИ смысла и стыда,Не разобравши — что, куда,Ища занятности в зазорных небылицах,Хотят изобразить всю „чертовщину“ в лицах.Что ж это?! Не бранясь пишу и не грозя:Стыдитесь! Пошлости такой терпеть нельзя!»Чрез день-другой письмо Максимово гуляетПо всей по слободе.«Прав парень аль не прав, — заспорили везде, —Что дядю Федора он этак охуляет?»Но надо как-никак Максиму дать ответ.И вот сошелся на советДесяток богомазов местных,Всей слободе известных.«Максим нам, братцы, не указ!» —Решил так первый богомаз.«М-да, — промычал второй, — пришлось бы всемнам скверно,Будь у Максима власть».«Видать, что был бы яр».«Из наших бы икон костер сложил, наверно».«Что взять с него? Простой маляр».«Картинки не дал без изъяна:Что ни лицо, то облизьяна».«А дядю Федора поносит так и сяк».«Зазнался».«Сказано: босяк».«Хе-хе! А лез в „передовые“.„Ему б давно в городовые!“»
* * *
Всех выкриков не перечесть.Мужик на слово щедр, тем более — в обиде.Облает в лучшем виде.«Биржевку» лучше б вам, друзья мои, прочесть:Там жестоко Максим ославлен,Там на него поход объявлен,Там собран боевой народ.Ясинский — главный коновод.Забыли козырнуть, а надо бы для «форса» —«Профессором» из Гельсингфорса.
1913
Друзьям
Восходит день… И как там дальше?Не мастер я по части од.Не выношу нарядной фальши,Хотя бис маркою свобод.У одописцев — ну их к богу —Рассудок с сердцем не в ладу.Авось без вымыслов дорогуЯ к сердцу вашему найду.И вряд ли кто меня осудитИ горький мне пошлет упрек.Не говорю я — «дня не будет»,Но говорю, что «день далек».Утешен сказкою обманнойТот, кто свободу жадно «ждет»:Она — увы! — небесной маннойСама собой не упадет.Все, кто в тоске о сроке скоромГотов проклятья слать судьбе,Все обратитеся с укоромК самим себе, к самим себе.Вы, вы творцы свободной доли,«Судьбу» куете вы одни.От ваших сил и вашей волиЗависят сроки все и дни.От вас зависит: пить отравуИль гнать трусливую оравуТех, кто лукаво вам твердит:«Порыв несдержанный вредит.А — полегоньку, понемножку.Мы, глядь, и выйдем на дорожку».Да, говорю я, день далек.Но пусть не робкий уголек,Пусть ваше слово будет — пламяОгня, горящего в груди,Пусть, развернувшись, ваше знамяЗареет гордо впереди,Пусть гневом вспыхнут ваши очиИ с лиц сойдет унынья тень,Тогда скажу я, — нет уж ночи,Восходит день.
1913
«Поминки»
Салтыков, Гончаров и Чернышевский называли меня лучшим писателем моего времени.
Иер. Ясинский
Иероним Ясинский, по слухам, пишет литературные воспоминания
Однажды в час, когда дню знойному на сменуСошла на землю ночь, — в пустыне встретил БарсПроклятую могильшицу Гиену.«Куда ты?» — молвил Барс.«Да на кладбище в Тарс! —Ответила Гиена без заминки. —Ведь там, голубчик, у меняВся похоронена… родня,Так хочется по ней устроить мне… поминки!»
* * *
Когда, о господи, мне пресечешь ты дниИ отпоет меня смиренный поп иль инок,Мой прах — молю я — сохраниОт этакой родниИ от таких поминок!
Наказ
В непроезжей, в непролазной,В деревушке НедороднойЖил да был учитель сельский,С темнотой борясь народной.
С темнотой борясь народной,Он с бедой народной сжился:Каждый день вставал голодныйИ голодный спать ложился.
Но душа его горелаВерой бодрой и живою.Весь ушел учитель в дело,С головою, с головою.
Целый день средь ребятишекОн ходил, худой и длинный.Целый день гудела школа,Точно рой живой, пчелиный.
Уж не раз урядник тучный,Шаг замедлив перед школой,Хмыкал: «Вишь ты… шум… научный…А учитель-то… с крамолой!»
Уж не раз косил на школуПоп Аггей глазок тревожный:«Ох, пошел какой учитель…Все-то дерзкий… все безбожный!..»
Приезжал инспектор как-тоИ остался всем доволен,У учителя справлялся:Не устал он? Может, болен?
Был так ласков и любезен,Проявил большую жалость,Заглянул к нему в каморку,В сундучке порылся малость.
Чрез неделю взвыл учитель —Из уезда предписанье:«Обнаружив упущенья,Переводим в наказанье».
Горемыка, распростившисьС ребятишками и школой,С новым жаром прилепилсяК детворе деревни Голой.
Но, увы, в деревне ГолойНе успев пробыть полгода,Был он снова удостоенПеревода, перевода.
Перевод за переводом,Третий раз, четвертый, пятый…Закручинился учитель:«Эх ты, жребий мой проклятый!»
Изнуренный весь и бледный,Заостренный, как иголка,Стал похож учитель бедныйНа затравленного волка.
Злобной, горькою усмешкойСтал кривить он чаще губы:«Загоняют… доконают…Доконают, душегубы!»
Вдруг негаданно-нежданноОн воскрес, душой воспрянул,Будто солнца луч веселыйНа него сквозь туч проглянул.
Питер! Пышная столица!Там на святках на свободных— Сон чудесный! — состоитсяСъезд наставников народных.
Доброй вестью упоенный,Наш бедняк глядит героем:«Всей семьей объединеннойНаше горе мы раскроем.
Наше горе, наши муки,Беспросветное мытарство…Ко всему приложим руки!Для всего найдем лекарство!»
На желанную поездкуСберегая грош последний,Всем друзьям совал повестку,С ней слетал в уезд соседний.
В возбужденье чрезвычайномСобрались учителишки,На собрании на тайномОбсудили все делишки:
«Стой на правом деле твердо!»«Не сморгни, где надо, глазом!»Мчит герой наш в Питер гордоС поручительным Наказом.
Вот он в Питере. С вокзалаМчит по адресу стрелою.Средь огромнейшего залаСтал с Наказом под полою.
Смотрит: слева, справа, всюдуПиджаки, косоворотки…У доверчивого людаРазговор простой, короткий.
«Вы откуда?» — «Из Ирбита».«Как у вас?» — «Да уж известно!»Глядь — душа уж вся открыта.Будто жили век совместно!
Началося заседанье.И на нового соседаНаш земляк глядит с улыбкой:Экий, дескать, непоседа!
Повернется, обернется,Крякнет, спросит, переспросит, —Ухмыляется, смеется,Что-то в книжечку заносит.
Франтоват, но не с излишком,Рукава не в рост, кургузы,Под гороховым пальтишкомТемно-синие рейтузы.
Тараторит: «Из Ирбита?Оч-чень р-рад знакомству с вами!»И засыпал и засыпалКрючковатыми словами:
«Что? Наказ?.. Так вы с Наказом?..Единение?.. Союзы?..Оч-чень р-рад знакомству с вами!»Распиналися рейтузы:
«Мил-лый! Как? Вы — без приюта?..Но, ей-богу… вот ведь кстати!Тут ко мне… одна минута…Дело все в одной кровати…»
Не лукавил «друг-приятель»,«Приютил» он друга чудно.Где? — Я думаю, читатель,Угадать не так уж трудно.
Съезд… Сановный покровитель…Встречи… Речи… Протоколы…Ах, один ли наш учительНе увидел больше школы!
1914
