Важнейшим фактором устойчивости социального организма является такая форма его организации, как государство. Не случайно наука самых разных направлений рассматривала возникновение государства как своеобразный венец всего доисторического периода, как некую цель, к которой якобы стремились все народы. В нашей литературе отголосок таких представлений проявляется в своеобразной полемике по вопросу о времени возникновения тех или иных государств (у славян, германцев, народов Кавказа и Средней Азии и др.). Вместе с тем в работах, рассматривающих сущность государства, делается акцент на негативных сторонах его функционирования в классовом обществе: подчеркивается его репрессивное назначение в отношении основного класса производителей. Столь противоречивые и несогласованные оценки возникают иногда и на страницах популярных изданий, а также учебных пособий, причем не всегда это противоречие как-либо объясняется. Между тем для рассмотрения вопроса происхождения как раз одного из крупнейших государств Средневековья совершенно необходимо не просто оценить положительные и отрицательные слагаемые этого явления, но и представить роль его в общем процессе развития очерченного им региона.
Вопросу о государстве посвящены специальные работы Энгельса и Ленина. Энгельс прямо поставил вопрос именно о происхождении государства. Ленин заострил некоторые выводы Энгельса в популярной лекции «О государстве»[20]. Именно эти работы обычно привлекались у нас для оценки сущности государства. При этом, однако, не всегда делалось различие между сущностью и исторической ролью конкретного государства.
Нелишне напомнить, что работы Энгельса и Ленина были направлены против идеалистических и идеализированных представлений о государстве, как надклассовом или даже Богом данном инструменте, создающем гармонию в обществе. Ленину приходилось опровергать ревизионистов и «ортодоксов», противопоставлявших «демократическое», «общенародное» буржуазное государство молодому советскому. Энгельс и Ленин убедительно показали закономерный характер возникновения государства в результате процесса классообразования. Они показали, что, как правило, государство является машиной в руках господствующего класса и служит прежде всего интересам этого класса (даже если этот «класс» является криминальным по своей сути). В порядке исключения могут быть периоды, когда государственный механизм получает возможность лавировать между борющимися классами, как бы становясь над ними. Исключения эти (например, западноевропейский абсолютизм XVII–XVIII вв.) могли занимать и территориально, и хронологически заметный период. Будучи порождением общественных противоречий, государство с самого начала приобретает и относительную самостоятельность по отношению к обществу, поскольку и любой господствующий класс не является единым, распадаясь на соперничающие группировки.
Если говорить о роли государства в ранних обществах, то в большинстве случаев ее можно характеризовать как прогрессивную. Процесс классообразования, конечно, прогрессивен не сам по себе, а как формальное отражение и закрепление великого прогрессивного явления — разделения труда. В классовом разделении некоторые стороны этого явления оказались деформированными. Тем не менее на определенном этапе классовая дифференциация оставляет не только возможным, но и обязательным дальнейшее развитие. «Только рабство, — отмечает Энгельс, — сделало возможным в более крупном масштабе разделение труда между земледелием и промышленностью и таким путем создало условия для расцвета культуры Древнего мира — для греческой культуры. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и греческой науки; без рабства не было бы и Римской империи. А без того фундамента, который был заложен Грецией и Римом, не было бы и современной Европы»[21].
Цитированный текст нельзя, конечно, воспринимать как апологию рабства. Речь идет о том, что даже в форме рабства разделение труда может выполнять прогрессивную функцию. Что же касается государства, то в данном тексте о его прогрессивности Энгельс говорит как о чем-то само собой разумеющемся. Государство, безусловно, играет прогрессивную роль, пока прогрессивен класс, организующий производство. Именно государство и обеспечивает стабильность разделения труда на значительной территории. Государство периода восхождения формации в отдельные моменты способно подниматься и до решения задач, представляющих интерес для более широкого круга его подданных, а не только для социальной верхушки. Напротив, в периоды кризиса формации, в периоды, когда существующий способ производства становится тормозом для дальнейшего развития производительных сил, созидательные функции его отступают на задний план, подчиняясь функции удержания господства эксплуататорского меньшинства над основной массой производителей. Именно с такого рода государствами имела дело европейская буржуазия XVII–XIX вв., а с конца XIX в. такого рода государства представали перед пролетариатом.
Если вопрос о созидательной роли классовых государств в определенный исторический период представляется достаточно ясным, логически вытекающим из понимания процесса классообразования как прогрессивного явления, то в связи с характеристикой самого этого процесса можно столкнуться с некоторыми недоразумениями. Речь идет прежде всего об известном замечании Энгельса о том, что «государство никоим образом не представляет собой силы, извне навязанной обществу»[22]. Это положение нередко понимается слишком буквально как способность и даже обязательность для каждого конкретного общества самостоятельно, без внешнего вмешательства прийти к государству. В середине XX столетия на это положение смотрели в известной мере через призму автохтонной теории Марра, и одного этого тезиса казалось достаточным для опровержения всей теории норманизма. Между тем Энгельс имел в виду нечто иное: он противопоставлял диалектико-материалистический подход идеалистическому, для которого государство — нечто стоящее над обществом, вне общества, независимо от общества.
Энгельс рассматривал три наиболее характерных варианта образования государства: у греков, римлян и германцев. Своеобразным эталоном образования государства оказываются Афины. «Возникновение государства у афинян, — по Энгельсу, — является в высшей степени типичным примером образования государства вообще, потому что оно, с одной стороны, происходит в чистом виде, без всякого насильственного вмешательства, внешнего или внутреннего, — кратковременная узурпация власти Писистратом не оставила никаких следов, — с другой стороны, потому, что в данном случае весьма высоко развитая форма государства, демократическая республика, возникает непосредственно из родового общества»[23].
В чистом виде общественные явления встречаются, конечно, крайне редко. Эталоны обычно оказываются исключениями, что, разумеется, не принижает их значения для открытия и изучения закономерности. Энгельс оговаривает возможные варианты деформации процесса: насильственные вмешательства либо извне, либо изнутри данного общества (но отнюдь не вмешательство небесной силы). У римлян и германцев как раз и прослеживаются наиболее характерные варианты отклонения от «нормы». У римлян государство возникает в результате прежде всего противостояния (на первом этапе) «римского народа» и населения покоренных латинских округов — плебса[24]. «В Риме, — отмечает Энгельс, — родовое общество превращается в замкнутую аристократию, окруженную многочисленным, стоящим вне этого общества, бесправным, но несущим обязанности плебсом; победа плебса взрывает старый родовой строй и на его развалинах воздвигает государство, в котором совершенно растворяются и родовая аристократия и плебс»[25].
Расширение Римской республики и затем империи на все Средиземноморье должно рассматриваться уже с двух сторон: в плане эволюции собственно Римского государства и в плане тех изменений, которые римское завоевание приносит большому числу некогда самостоятельных народов, стоявших во многих случаях на довольно высоком уровне развития. «По всем странам бассейна Средиземного моря, — оценивал Энгельс этот процесс, — в течение столетий проходил нивелирующий рубанок римского мирового владычества. Там, где не оказывал сопротивления греческий язык, все национальные языки должны были уступить место испорченной латыни; исчезли все национальные различия, не существовало больше галлов, иберов, лигуров, нориков — все они стали римлянами. Римское управление и римское право повсюду разрушили древние родовые объединения, а тем самым и последние остатки местной и национальной самодеятельности… Для громадной массы людей, живших на огромной территории, единственной объединяющей связью служило римское государство, а это последнее со временем сделалось их злейшим врагом и угнетателем… Вот к чему пришло римское государство с его мировым господством: свое право на существование оно основывало на поддержании порядка внутри и на защите от варваров извне; но его порядок был хуже злейшего беспорядка, а варваров, от которых оно бралось защищать граждан, последние ожидали как спасителей»[26].
