Максим Федоренко рассказал, что жена его младшего брата Дмитрия — по происхождению немка — записалась в «фольксдейчи» и стала уборщицей в общежитии работников генералкомиссариата. Бориса заинтересовала эта женщина, и он познакомился с Дмитрием… Про слесаря Дмитрия Федоренко было известно, что это честный человек, и Борис прямо спросил его:
— Не сможет ли твоя жена помочь мне устроиться на работу? Я инженер, а хожу без дела. Этак, чего доброго, в Германию угонят.
— Приходи ко мне домой, поговорим, — пригласил Дмитрий.
К Федоренкам, в фашистское общежитие, Борис пришел нарядно одетый, с бутылкой вина. Но Маргарита — жена Федоренко — неприветливо встретила Бориса. Она восхваляла немецкую власть, которая, мол, принесет украинцам настоящую свободу, говорила, что каждый украинец должен считать за счастье поездку в Германию, и отказалась помочь Загорному.
Во время этой неприятной беседы к Федоренкам зашел какой-то человек.
— Станислав Вышемирский, — отрекомендовался гость.
— Это сосед. В генералкомиссариате, в хозяйственной части, работает, — шепнул Борису Дмитрий.
«Тоже неплохо. Если с немкой не удастся кашу сварить, так, может, с этим чертом удастся», — подумал Загорный и подсел к Вышемирскому.
Домой они пошли вместе.
— А пропуск у вас есть? Ведь скоро комендантский час, — напомнил Станислав.
— Нет, — вздохнул Борис.
— Ну, со мной не пропадешь, — и Вышемирский остановил автомашину, мчавшуюся по улице. Шофер был знакомый, Станислав, словно хозяин, открыл перед Борисом дверцы автомашины:
— Садитесь, отвезу домой.
«Влиятельная особа, — подумал Борис и решил про себя — Я от тебя не отвяжусь. Ты мне пригодишься».
На другой день Загорный снова встретил Дмитрия. Тот смущенно сказал:
— Прости, что так с женой получилось. Испугалась она тебя… Боится, не провокатор ли.
— Молодец! — похвалил ее Борис. — А сейчас расскажи мне, что ты знаешь об этом Вышемирском?
Дмитрий рассказал Борису, что Станислав поляк, работает у гитлеровцев, чтобы сохранить жизнь своей жене-еврейке. Ему удалось даже устроить ее на работу, а старушку мать они где-то скрывают.
С тех пор прошел месяц Теперь Борис вспомнил о Станиславе Вышемирском и решил поручить ему достать бумагу, краску. «Вот и начнем с тобой, голубчик, кашу варить!» — подумал он.
Дмитрий Федоренко устроил встречу Борису с Вышемирским у контрольной будки. Василий Загорный и другие хлопцы прятались неподалеку; в случае чего Вышемирскому живым не уйти.
Борис сказал:
— Нам, Станислав, — понимаешь, не мне, а нам, — нужна твоя помощь. Достань кое-что в своем комиссариате.
— Что именно?
— Килограммов пять бумаги, немного краски и несколько чистых бланков аусвайсов.
— Понимаю. Как только достану — передам через Дмитрия. Вы не думайте, что я какая-нибудь паршивая дрянь… Рад, что встретился с вами.
5.
(Из дневника Григория Кочубея).
Решил кое-что записывать. Может быть, это противоречит правилам конспирации. А вдруг погибнем, вдруг нас схватит гестапо? Как же партия узнает, что мы не сидели здесь сложа руки, а вели себя как настоящие коммунисты? И пусть родным нашим не будет стыдно за нас.
То, что произошло вчера, окончательно убедило меня: вести эти записи я даже обязан.
Решил наведаться к жене моего друга. Нашел ее с тремя детишками и парализованной свекровью в комнате с выбитыми окнами, с проломом в потолке (на дом упала бомба). Подумал: «Надо будет прийти с ребятами и отремонтировать». Но несчастная набросилась на меня, стала обвинять в трусости. «Почему слоняетесь в Киеве? Разве так мы избавимся от Гитлера?.. Позор! Допустили, что он всю Украину захватил», — кричала женщина.
Она выгнала меня, и, когда я шел вниз по лестнице, в спину, словно палкой, били ее слова: «Предатели, отсиживаетесь, трусы. Ждете, пока наши мужья перебьют фашистов на фронте».
Бедняга не догадалась, что я не отсиживаюсь, не слоняюсь без дела. Хочется чтобы после победы она и все мои товарищи по партии узнали, чем мы в действительности занимались в оккупированном Киеве.
Борис познакомил меня с хозяйкой конспиративной квартиры Лидой. Артистка! Распустила про себя слух, будто варит самогон: это, чтобы к ней свободно могли ходить. У нее буду хранить свои записи. Договорились, что Лида спрячет их в старой печке. Если наскочит гестапо — одна спичка, и записей как не бывало.
5 апреля 1942 года. Валентин раздобыл еще немного шрифта. Касса Володьки пополнилась. Он уже может набрать целую листовку. Благо, успешно овладел профессией наборщика. Но… у нас сотни этих «но». Нет печатного станка. Советовался с Борисом, и он обещал придумать что-то вместе со своим братом — токарем какого-то гаража. Нет бумаги, краски, радиоприемника…
12 апреля. Вчера состоялось заседание Руководящего центра парторганизации. Приехали товарищи из Нежина. Собрались у нас (опять воспользовавшись тем, что артист был занят в спектакле). Распределили между собой обязанности. Михаил — мой заместитель. Его район — Черниговщина; будет организовывать там группы среди железнодорожников. Кириллу поручили заниматься снабжением, чтобы подпольщики не померли с голоду. Валентин будет руководить агитацией, распространением листовок. Ну, а Володя, разумеется, — заведующий типографией.
К слову, на этом заседании приняли Владимира в члены партии. Он вполне достоин. Рекомендовали Валя, Михаил и я.
Заседали чуть ли не всю ночь. Надо было обо всем договориться. Часто собираться не придется. Не следует, чтобы нас видели вместе даже свои. Отныне сходиться будем лишь по двое. Определили места свиданий. Кому из членов центра понадоблюсь — будут знать, где искать. Решили никого из членов центра не знакомить с Борисом. Пусть его группу знают лишь я и П. Л.[1] Да еще познакомил мою тещу с Лидой. Они будут связными между мной и Борисом.
Составили первый протокол нашего заседания. Изложили в нем задачи организации. Протокол положили в бутылку, запечатали сургучом, и Валентин где-то ее закопал. Вложили в бутылку и письмо такого содержания:
«Кому попадет это письмо, друзьям или врагам? Нас пятеро коммунистов, мы верим, что настанет время, когда советские люди возвратятся в почерневший от горя и оскверненный гитлеровскими изуверами Киев. На этой земле будут сооружаться новые красивые здания, и наше письмо найдут. Верим в это, и во имя этой веры в прекрасное будущее Советской Отчизны мы создали подпольную организацию, цель которой бороться со злейшим врагом, бороться до тех пор, пока хоть одна проклятая фашистская нога будет попирать священную советскую землю.
Если в этой борьбе погибнем, передайте нашим друзьям и близким, что мы до последних дней жизни с честью носили имя коммуниста.
Прощайте, товарищи!
Киев, Черная гора, 1942 год».
Под письмом поставили свои подписи…Потрескивает фитиль — в коптилке иссяк керосин. На дворе уже светает. Не заметил, как промелькнула ночь. Надо поспать. Впереди множество дел.
6.
В подземелье гнетущая тишина. Первым не выдержал Володя и затянул баском:
Ревела буря, дождь шумел…
— Тихо, ты… — оборвал певца Кочубей.
— Эх, товарищ секретарь, сухой ты человек. Как же без хорошей песни? Мы потихоньку. Давай, Никита!
И к Володиному баску присоединился тенор:
…Во мраке молния блистала,И беспрерывно гром гремел,И ветры в дебрях бушевали…
Три дня назад у Ананьевых появился новый жилец. Зашел в хату иссохший, с большими темными глазами, и сразу сел на скамью.
— Доброе утро, кума, — обратился он к Вере Давыдовне. — Не прогоните? Сейчас такое время, что человек человека, словно волка серого боится.
— Никита! — вскрикнула Ананьева. — Где же твоя семья, Федора, дети?
— Не знаю. Три месяца как из дому. Вот так и слоняюсь…
Вера Давыдовна посмотрела на Никиту и смахнула слезу. Она хотела было накормить его, но Никита покачал головой:
— Мне бы полежать немного. Четвертую ночь не сплю.
Когда вечером из подземелья вылезли Володя и Григорий, Вера Давыдовна сказала:
— А у нас гость, вон там на кровати. Как заснул утром, так еще и не просыпался.
— Кто это? — подскочил к кровати Володя.
— Не узнаешь свояка? Это же Никита.
— Что фашисты делают с людьми! Какой красавец был… Никогда бы его не узнал, — прошептал Володя, вглядываясь в спящего Никиту.
— Надежный ли человек? — спросил Кочубей. — Нам позарез сейчас нужны люди.
— Как за себя ручаюсь за него! — сказал Ананьев. — Я его хорошо знаю. Он был бухгалтером в Трипольской МТС.
Так под Черной горой появился еще один подпольщик — Никита Сорока.
