— Как за себя ручаюсь за него! — сказал Ананьев. — Я его хорошо знаю. Он был бухгалтером в Трипольской МТС.
Так под Черной горой появился еще один подпольщик — Никита Сорока.
Трое мужчин трудились от зари до зари. Никак не удавалось раздобыть типографскую краску, а друзья Бориса Загорного все еще мастерили станок для печатания листовок, — приходилось писать от руки.
Каждый листок бумаги, который покупали на базаре, разрезали пополам. Ничего, что листовки получались крохотные. Они сообщат советским людям, что коммунисты не сложили оружие, что они действуют, борются, призывают бить ненавистного врага.
На столике растет стопка листовок. Кочубей каждую перечитывал, следил, чтобы писали разборчиво.
«Товарищи железнодорожники!
Саботируйте работу на транспорте! Уничтожайте поезда с техникой и живой силой врага…»
Подпольщики торопились. Завтра должен приехать Ткачев, он повезет листовки в Нежин. А там Демьяненко и Черепанов понесут их в транспортные депо, на станции…
Кочубей плохо спит по ночам, курит всякую дрянь. Ему не дает покоя мысль о том, что происходит на фронтах.
До них доходят лишь слухи. Одни успокаивают, другие волнуют. Гитлеровское радио врет, будто немецкие войска уже около Севастополя, а люди говорят, что Красная Армия перешла в наступление под Харьковом и оккупанты несут большие потери.
Надо достать радиоприемник. Без радио они не смогут развернуть агитацию среди киевлян. Володя Ананьев что-то мастерит из старых деталей, но не хватает ламп. Где-то на Саперной Слободке друг Черепанова безуспешно возится со старым приемником. И Борис с Толей Татомиром тоже пытаются сконструировать приемник.
Через несколько дней Оксана Федоровна Тимченко с Лидой Малышевой отправятся на село. Будут менять мыло на хлеб. Надо и им хоть штук двадцать листовок дать. И Григорий сел писать свое первое воззвание к колхозникам.
Хотелось найти настоящие, сильные слова.
— А ну, хлопцы, послушайте, что я тут сочинил, — Григорий пододвинулся поближе к коптилке.
«Друзья, товарищи колхозники!
Не верьте клятым фашистам. Родная Советская Армия живет, борется! Она непобедима, она выстоит и прогонит гитлеровских бандитов с советской земли.
Держитесь, братья и сестры! Прячьте хлеб, чтоб он не достался гитлеровцам, скрывайте своих сынов и дочерей, чтобы оккупанты не могли угнать их в Германию. Там их ждет страшная каторга.
Смерть немецким оккупантам!»
— Правильно, Гриць! — сказал Сорока. — А я так не напишу, нет у меня нужных слов. Видно, мало учился.
— Не журись, Никита! Еще научишься, а сейчас давайте скорее переписывать, нет уже сил, — тяжело вздохнул Володя.
— Да, душно, — и Кочубей расстегнул ворот сорочки.
Коптилка судорожно мерцала — в подземелье под Черной горой почти нечем было дышать. Вдруг в тоннеле что-то зазвенело. Это Вера Давыдовна, как бы почувствовав, что хлопцы задыхаются, подала сигнал: на-гора!..
А в это время в домике Лиды Малышевой заговорил самодельный приемник. В комнату влетел голос родной Москвы. Над приемником с наушниками склонился Борис Загорный. Затаив дыхание, все слушали передачу.
Москва сообщала об ожесточенных боях на Керченском полуострове. Правда, сообщение неутешительное: наши войска отошли на новые позиции. Но Красная Армия борется! На Харьковском направлении наши войска перешли в наступление. Выходит, то, о чем киевляне говорили шепотом, — правда! Об этом надо немедленно написать листовку. Пускай знают люди, что лишь за один день 12 мая 1942 года советская авиация уничтожила 32 немецких танка, 220 автомашин с войсками и грузом, много оружия…
— О, теперь типография наша заработает! Есть о чем поговорить с людьми! — захлебывался от счастья Борис Загорный. — Пиши, Лида, пиши:
…уничтожены 43 немецких самолета… Советский корабль в Баренцевом море потопил транспорт противника водоизмещением 12 тысяч тонн…
А Москва говорила, Москва воодушевляла на борьбу!
Утром на Владимирском рынке встретились две женщины.
— Молодка, продаешь сухари?
— Продаю. Берите, бабуся. Не дорого возьму.
Даже самые опытные шпики ни в чем не заподозрили бы этих двух женщин — подобные сделки совершались на каждом шагу.
— Вот спасибо, молодка. Ай спасибо! — бормотала старушка, отсчитывая за сухари деньги.
Получив их, Лида Малышева шепнула «бабусе» — Оксане Федоровне:
— Под сухарями «подарочек». Осторожно, не выбросьте. И скажите Григорию: его ждет у меня Борис.
Женщины встречались на базаре ежедневно. У Кочубея и Загорного были расторопные, ловкие связные. С их помощью распространялись листовки, устраивались встречи, размножались сводки Совинформбюро, которые принимал по радио Борис Заторный.
А теперь дела пойдут еще лучше: Максим Федоренко принес от Станислава Вышемирского большой сверток. В нем — хорошая белая бумага и пять незаполненных аусвайсов.
Значит, работник генералкомиссариата решил сотрудничать с подпольщиками?!
Глава вторая.
НЕПОКОРЕННЫЕ УСИЛИВАЮТ СОПРОТИВЛЕНИЕ
1.
Ткачев нашел Михаила Демьяненко в комнате, где до войны был красный уголок. Теперь здесь собирались железнодорожники в ожидании вызова на работу, убивая время за игрой в карты и домино.
Инженеру Демьяненко повезло. Месяц назад он устроился в Нежинском депо машинистом и все отсиживался в резерве: движение пассажирских поездов только налаживалось, и для всех машинистов не хватало паровозов. Но Демьяненко времени не терял: то с одним, то с другим рабочим сыграет в подкидного. А во время игры и новостью поделится.
— В лесах, слышно, партизаны зашевелились… Вот это дело, хлопцы!
Немного помолчит, а затем опять:
— Эге, Петро, ты пики не подкидывай. У нас черви козыри…
А когда проигрывал, мрачно говорил:
— Ну чего радуешься, что меня в дураках оставил? Ты лучше хозяев попробуй!
Сдавая карты, он бросил мимоходом:
— Слыхали, в Прилуках машинисты научились хорошо концевые краны перекрывать…
Когда Ткачев подошел к столу, за которым сидел инженер, он услышал его тихий голос:
— Началось, хлопцы, началось… Под Харьковом наступают наши.
Рядом с Михаилом сидел человек лет тридцати, с продолговатым лицом и аккуратно причесанными русыми волосами. В его серых суровых глазах и во всем его облике было что-то привлекательное.
— А-а, Кирилл, привет! — обрадовался Демьяненко, увидев Ткачева. — Ну, братцы, завтра доиграем, — и поднялся.
Вслед за ним встал из-за стола и русый. Вышли во двор.
— Знакомься, Кирилл, это Жорж, — сказал Демьяненко.
Мужчины молча пожали друг другу руки.
Майская ночь встретила их крепким ароматом сирени. В небе пронесся самолет.
— Фашистский, — заметил Михаил.
— Да, наши сюда еще не залетают, — вздохнул Жорж и добавил — Погуляем, друзья… Тут хлопцы мои должны кое-что сделать, конечно, если только удастся.
Шли вдоль линии. Молчали. Ткачев старался припомнить, что ему рассказывал Михаил о русом Жорже. Кажется, его настоящее имя Николай. Да, вспомнил — Николай, а фамилия какая-то странная — Шешеня. Михаил Демьяненко бежал с ним из лагеря военнопленных, вместе и в Киев пришли. До войны майор Николай Шешеня работал в Нежинском военкомате. Теперь по поручению Демьяненко он создал здесь подпольную группу.
Группа Шешени была третьей, которую успел организовать на Нежинском железнодорожном узле Демьяненко.
Внезапно потемнело, точно с неба исчезли звезды. Мужчины оглянулись: погасли стрелочные указатели.
— Хлопцы действуют, — заметил Шешеня.
— Молодцы! — улыбнулся Демьяненко. — Черта лысого, а не поезд примут сегодня фрицы. Только давайте уйдем отсюда, подальше от беды.
Свернули в сторону паровозного депо.
— А я вам подарок из Киева привез, — и Ткачев похлопал по противогазной сумке. — Немного листовок. Товарищи их от руки писали.
— Давай, Кирилл, сейчас и развесим их. Чего зря таскать? — предложил Михаил. — Клей не забыл?
На дверях депо забелела первая листовка.
Ткачев и Демьяненко крепко спали в маленьком домике машиниста Александра Кузьменко на тихой Объезжей улице, когда нежинское железнодорожное начальство, словно очумелое, забегало, срывая со стен воззвание подпольной партийной организации «Смерть немецким оккупантам!».
А в депо, в мастерских, на вокзале рабочие тайно передавали друг другу маленькие клочки бумаги, на которых написано всего лишь несколько слов. Но какими дорогими были эти слова: они сообщали, что рядом живут, действуют свои — советские люди, коммунисты!
Днем возвратился хозяин дома — машинист Кузьменко.
— У нас гости, — встретила сына Мария Сазоновна и кивнула на занавеску, за которой спали Демьяненко и Ткачев.
