— Может, по крайней мере, Вы хотя бы попытаетесь не оскорблять его?
Кандавир прихорашивалась перед зеркалом, поправляя свой шарф и мятое платье.
— Он — кустодий. Они, как мне всегда внушали, невосприимчивы к оскорблениям. Мы все для них как комары, и даже меньше — наши укусы не способны ранить их кожу.
Армина вставила последний тубус в катушку.
— И здесь есть чем заняться, — с упреком произнесла она, — Вы уже давно в разъездах, работаете над… над чем бы то ни было. У Вас есть обязанности, Высший Лорд.
Кандавир подошла к ней и взяла её за обе руки.
— Я знаю это. И только поэтому поступаю так. Продолжай наводить здесь порядок вместо меня.
Армина улыбнулась.
— Значит, Вы можете растормошить их.
— Это моя работа.
Армина убрала руки и вернулась к катушкам. Её пальцы плясали над пультом управления, и на декодерах начали мигать символы.
— По крайней мере, будьте осторожны, — произнесла она.
— Убедись, что ты держишь контакт с Офаром, — сказала Кандавир, направляясь к огромным дверям. — Если ты хочешь о ком–то беспокоиться, то беспокойся о нем. У меня же, в свою очередь, все будет отлично, как и всегда.
Это было не совсем так. Большую часть жизни Ювома Кандавир не чувствовала себя отлично. Те, у кого было все отлично, на Терре уже стали исчезающим видом. В недавней и еще живой памяти вся планета представляла собой усеянную преступниками скалу, раздираемую разбоем и пороками. Каждая её часть была такой дремучей и опасной, что остаться в живых было вопросом удачи или, может быть, хитрости, или же, как сейчас и потом, здравого смысла.
Кандавир родилась в относительно богатой семье Конфедерации Банда, расположенной в самом юго-восточном уголке Африки. Скромное богатство давало им некоторые привилегии — охрана по всему периметру их поселения, кое-какая регулярность в снабжении провизией, доступ к немногим атрибутам цивилизации, которые всё еще сохранились на протяжении пересохшей береговой полосы.
Она до сих пор помнила себя ребенком, сидящим вечером на пустынном пляже. Грязь с песком, высохшее старое дно океана всего в нескольких метрах от её босых ног, покрытых песчинками. На бесконечном горизонте плясали отблески далеких молний. Соседние жители называли океан, когда тот еще существовал, зофаза — то есть бесконечным, словно другого берега так и не нашли.
Кандавир знала больше. В библиотеке её матери было несколько видеокниг, в одной из которых находился атлас. Литографический блок давно сломался, но всё еще можно было посветить фонариком через апертуру, чтобы спроецировать размытый след береговой линии на побеленную стену. Как только девочка научилась этому трюку, она часами делала отметки, пытаясь прочитать крошечные названия и задаваясь вопросом, какие же люди живут в тех местах, которые она никогда не сможет посетить. Естественно, она представляла их всех похожими на нее саму. Может быть, многие из них были образованны и мудры, жили в городах, окруженных апельсиновыми рощами и фонтанами с водой. Но вполне возможно, что большинство из них были больше похожи на зооипа — северных дикарей с красными грузовиками и огнеметами, которые жили в лачугах, ели человеческую плоть, чтобы выжить, и совершали набеги за тем немногим, что им было необходимо.
Она вспомнила, как сидела по вечерам у тонких прутиков электрического обогревателя, и песок колол её сквозь платье. Отец водил костлявым пальцем по выжженным ею на стене отметкам от головни.
— Когда–то ты могла бы отчалить отсюда и причалить сюда, — он указал на острова и заливы, тянущиеся вдоль восточного побережья, — там, далеко-далеко, находились города. Огромные, громадные здания, возведенные на бетонных платформах, поднимались из морских глубин. Они высасывали воду подобно тому, как ты высасываешь козье молоко с помощью трубочки, и очищали её. Это был единственный способ уберечь людей от жажды и смерти.
— А что они теперь делают? — спросила девочка, широко раскрыв глаза и кусая ногти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я не знаю, — ответил ей отец, — теперь уже почти ничего не работает. Может быть, зооипа добрались и туда тоже. Я думаю, что сейчас эти города пустуют.
Это очень её разозлило — все эти истории привели её в бешенство.
— И почему там ничего больше не работает? — потребовала она ответ.
Кандавир всё еще помнила щетинистый подбородок отца, его худое от недоедания лицо и грустные умные глаза.
— Потому что нами руководит воин, кондедва[2]. Всякий раз, когда воин становится во главе, всё перестает работать. Для того чтобы вещи работали, воин должен быть слугой рабочего. Понимаешь? Рабочий может заставить вещи работать.
— А воин может устроить…
— Войны.
Но тогда могли хоть что–то сделать только воины. Только у них были деньги, оружие и энергия. Никто не мог противостоять им — когда у них было настроение, а такое случалось частенько, они разоряли длинный высохший берег, сжигали и ломали всё. Песок темнел от крови на несколько дней, красная почва становилась липкой от машинного масла, и никто не оставался сидеть в тени одиноких пальм и смотреть на пустое море.
Теперь, когда Кандавир вспоминала прошлое, она удивлялась, что ей удалось выжить. Её мать умерла от рака, который теперь легко можно было вылечить в больших имперских городах — это случилось, как Кандавир удалось выяснить позже, из–за радиационных боеприпасов, всё еще сокрытых в песке её родины. Отец тоже вскоре скончался; захватчики в конечном итоге прошли далеко на юг, дабы поглотить поселение так же, как они делали со многими другими, уничтожив несколько густонаселенных пунктов вдоль этого пустынного побережья.
Её спас Офар. Офар, с длинными конечностями и выпученными глазами. Он напоминал тряпичную детскую игрушку, поэтому его никто не воспринимал всерьез. Именно Офар вытащил её из кровати и постарался закинуть на последнее из сухопутных средств передвижения, прежде чем зооипа прорвались за периметр. Кандавир хоть и была смышленой, но отказалась уходить в безопасное место, топнула ножкой и настояла, чтобы мужчина спас и видеопроектор.
Она не вернулась за своим отцом. Не вернулась и ни за кем из слуг, которые развлекали ее и ухаживали за ней. Тогда, с чувством важности, присущим избалованному ребенку, она хотела ту единственную вещь, которая делала её счастливой и позволяла мечтать о других мирах и местах.
Кандавир поморщилась, вспоминая это. С тех самых пор это воспоминание не давало покоя и терзало совесть. По правде говоря, никому она и не смогла бы ничем помочь, но её раздражало то, что помочь она даже не попыталась. Всё, что у нее теперь осталось — воспоминания и обязательства.
Рабочий делает так, чтобы вещь заработала.
И теперь, поднявшись высоко над центральной частью дворца на своем роскошном аэрокаре, Кандавир перевела взгляд на пилота с накрахмаленным воротничком и расписными наплечниками. Она посмотрела на охранников по обе стороны от нее — мужчину и женщину в тяжелых кольчужных доспехах, которые придавали ей неуловимое ощущение физической безопасности. Свои обязанности они выполняли со спокойствием и вниманием к деталям, что хорошо отражалось не только на них самих, но и на системе, которая их создала. Кандавир стоило бы только поднять свой толстый палец с кольцами, и они тотчас же исполнили бы любой её приказ.
Воин — слуга рабочего.
Столь непрочный союз, который так легко расторгнуть.
— Пожалуйста, доставьте нас на малую платформу, — произнесла Кандавир.
Пилот кивнул, и аэромобиль начал контролируемое снижение. Впереди на обзорных экранах виднелся каркас Третьей запрещенной зоны, известной любому, кто имел достаточно информации, под именем башни Гегемона. Казалось, словно тяжёлая внешняя оболочка поднималась на свое место, скрывая толстое ядро фундамента из рокритовых свай. Самая высокая точка напоминала палец, с которого содрали кожу, или костяную иглу на фоне белого неба.
