И он бросился за борт. Не успел Головин опомниться, как Нина схватила Вишнякова за ворот рубахи. Через минуту они втащили его назад в лодку. Он всхлипывал и тихо про себя бормотал.
На рассвете он умер.
В шлюпке осталось четверо.
И еще девять суток, не встречая пароходов, плыла шлюпка в океане. На двадцать. первый лень четверо моряков плыли уже под палящим солнцем тропиков. По единодушному заключению Головина и Бакуты, шлюпка очутилась в центре Тихого океана, и теперь в любую минуту можно было ожидать спасения. Штурман и боцман твердо надеялись встретить один из многочисленных пароходов, совершающих рейсы из Америки в Японию и Китай. К этому времени подошли к концу все запасы продовольствия, а от недавно прошедшего ливня у моряков сохранилось лишь полведра пресной воды. Нина печально распределила остаток сухарей. Пряча в карман последний паек, Бакута обратился к товарищам с удивительной речью. Пораженные, слушали его Головин, Андрей и Нина.
Глава четвертая. РУКА НА БОРТУ
Бакута положил свои огромные руки на колени и, устремив на Головина тоскующий взгляд, спросил:
— Скажите, Александр Павлович: как я выгляжу? Сделайте одолжение. Мне это очень нужно знать.
— Отлично, — недоумевая, ответил штурман. — Я нахожу, что вы выглядите лучше всех.
— Я так и думал, — печально кивнул боцман. На мгновение едва заметное самодовольство промелькнуло в его глазах.
— К чему вы это спрашиваете? — осторожно осведомился Головин.
— Я сейчас все расскажу, — чуть слышно прошептал Бакута, — но слушайте меня внимательно, потому что я сию же минуту должен получить ответ.
Боцман задумчиво потер ладонями колени и, вскинув голову, гордо заявил:
— Хотелось бы мне знать — кто представляет себе, что способен съесть в один прием боцман Иван Бакута, моряк советского торгового флота?
— О–о–о, — откликнулся Мурашев, — кто же не помнит, как вы на «Звезде»…
— Боцман Иван Бакута, — величественно остановил Андрея боцман, — это человек, который играючи съедает буханку хлеба, котел борща или такую миску щей, в какой можно свободно искупать годовалого ребенка.
После этого неожиданного вступления боцман, несколько оживившись, продолжал:
— Однажды, — хотите верьте, хотите нет — в тысяча девятьсот восьмом году в Гамбурге я навел ужас на весь Сан — Пауль, когда на пари выпил бочонок пива и закусил всем, что было в буфете. Впридачу я мог еще слопать хозяйку биргалки. Таков был Иван Бакута. Надо вам сказать, что немец берет кружку пива, сосиски, сигаретку и сидит королем целый вечер. Но разве это дело для русского моряка? И совершенно понятно, что, когда ко мне подошла медхен и поставила на стол одну кружку пива, три сосиски и кружок хлебца, я, конечно, не стерпел издевательств. Я хлопнул бумажником по столу и загремел: «Милостивые государи, если к вам пришел честный русский моряк, то он не потерпит насмешки и не позволит морить себя голодом». Все сидевшие в биргалке поднялись из–за стола. Один из немцев с почтением подходит ко мне и протягивает руку. «Хотите пари?» — предлагает он…
— Боцман, вы что–то хотели спросить у меня, — вставил штурман, воспользовавшись моментом, когда Бакута, проверяя действие своего рассказа, повернулся к Андрею.
— Совершенно верно, — спохватился боцман, — вы уже, я думаю, слыхали, как я выиграл пари и что я съел в буфете этой поганой биргалки. Уверяю вас, теперь мы с этим запасом могли бы плавать еще суток десять.
Простодушный Андрей в восхищении пододвинулся к боцману, но Головин жестом приказал ему не отвлекать Бакуту.
— И вот, — заключил боцман, — для такого человека, как я, это не житье. Я не навожу паники. Я надеюсь, что продержусь не меньше вас, однако я хочу просить у вас, Александр Павлович, честного слова на тот случай, если я раньше всех отдам концы…
— Что с вами? — воскликнул Головин. — Я не узнаю вас, Бакута.
— …если я отдам концы, — покачивая головой, повторил боцман. — Но… но, Александр Павлович, хотя вы и молодой человек, но я вас считаю настоящим моряком. Александр Павлович, я вам верю, как себе… И вы мне должны дать честное слово.
— В чем? — решительно потребовал штурман. — Говорите же наконец.
Неожиданно Бакута по–ребячьи заморгал глазами и вдруг взмолился;
— Дайте честное слово. Скажите, что вы, товарищи, не съедите меня, когда я…
— Боцман! Вы с ума сошли! — гневно прикрикнул на него Головин. — Да как вы смеете…
— Нет, нет… — засуетился на месте Бакута. — Не обижайтесь, дайте мне досказать. Я самый большой из вас. Мало ли чего на море не бывает! Я не боюсь за себя. Если я не выдержу и сыграю за борт, мне не страшно. Я боюсь за вас. Когда вы спасетесь… Вы, молодые советские моряки…
— Молчать! — окончательно вышел из себя возмущенный Головин. — Это подлость так думать.
— Подлость! Подлейшая подлость! — обрадованно подхватил Бакута. — Я этого и не думал про вас. Но море… Не обижайтесь, прошу прощения!.. Я просто потерял соображение.
В течение дня Головин не разговаривал с боцманом.
В безветренном, ослепительно синем океане, под горячим небом вяло опустился парус, и в тишине, изнывая от жажды, моряки лежали на дне шлюпки, пряча головы от солнца.
Над неподвижной водой проносились стаи легких серебристых летучих рыб. Сверкая на солнце, они, высоко взлетая, описывали дуги и неслышно исчезали, словно растаяв в прозрачном воздухе.
Защитившись парусом от опасных тропических лучей, Головин беспрерывно глядел в бинокль. И вдруг ему начинало казаться, что именно сейчас, через минуту, через секунду на горизонте прорежется бледно- голубая полоска земли или появится дым парохода. Бакута, следя за штурманом, убеждал Андрея:
— А мне не нужно бинокля. Я и за пятьдесят миль почую, если где пойдет судно. Бинокль ничего не поможет, и я, не глядя, скажу «земля», и вы все увидите берег или остров.
— Как же так? — искренне изумлялся Андрей. — Как это вы узнаете?
Боцман, испытывая величайшее удовлетворение от подобных вопросов, разъяснял свои чудесные свойства скромно и коротко:
— Надо быть Бакутой…
Ночью моряков разбудило удивительное происшествие. О шлюпку дважды ударилось что–то твердое. Проснувшись от толчков, друзья сначала подумали, что они попали на мель. Опустив весла, они сразу же убедились, что под лодкой прежняя глубина. На рассвете удар повторился снова.
В полдень опять раздался удар слева, и Бакута, перегнувшись за борт, в следующую секунду с радостным криком кинулся в воду.
Покинув шлюпку, боцман быстро поплыл по океану, точно кого–то догоняя. Откуда только взялись силы у истощенного старика! Он плыл, широко разбрасывая длинные руки, и внезапно нырнул.
Не менее минуты он находился под водой. Друзья уже стали беспокоиться. Андрей, ожидая разрешения штурмана, стоял, готовясь немедленно броситься за Бакутой, но тот как раз в этот момент вынырнул из глубины и, торжествующе отфыркиваясь, закричал:
— Ура! Гребите ко мне. Бросай конец!
Волнение и всплески над тем местом, куда второй раз нырнул боцман, показывали, что под водой происходит какая–то борьба. С канатом в руках Андрей прыгнул за борт, и вот наконец боцман выплыл у самой шлюпки с темно–зеленой черепахой.
С необычайной ловкостью Бакута обкрутил канатом непокорные скользкие черепашьи лапы. Однако силы уже оставили боцмана, и он, задыхаясь, с невероятными усилиями взобрался на корму. С трудом изможденные моряки втащили в шлюпку черепаху, которая весила не менее тридцати килограммов.
— На спину! Переворачивайте ее на спину! — командовал боцман. — Теперь у нас мяса хватит на целый век.
Отдышавшись, счастливый Бакута немедленно вскрыл панцьтрь черепахи.
— Не иначе как близко берег, — к всеобщей радости убежденно заявил боцман. — Они далеко не уплывают. Или, может быть, шторм ее загнал? Но… что бы там ни было, теперь мы наедимся, как кабаны.
Раздумывать не приходилось. Голод вынуждал есть мясо сырым. Боцман отрезал четыре куска и хотел было приступить к еде, как вдруг Головин, что–то вспомнив, остановил его.
— Боцман, — обрадованно приказал он, впервые после вчерашнего разговора, обращаясь к Бакуте, — настрогайте с банки[1] щепок. Как можно больше щепок!
— Есть настрогать щепок! — отозвался Бакута, не смея спрашивать, к чему это понадобилось Головину.
Штурман вывернул из капитанского бинокля большое стекло, и тогда его намерения стали понятны.
В ведре Нина сложила сухие, пропитанные масляной краской щепки, и через десять минут посреди шлюпки горел зажженный стеклом костер, а еще через полчаса моряки ели превосходное жареное мясо.
— Спасены! — беспрестанно твердил Бакута, на деле доказывая товарищам размеры своего аппетита. — Не так–то легко загибаются советские моряки!
