В этом же доме… Корь… мне плохо, слабость такая, что я не могу поднять голову от подушки, ощущение, что подушка проглотила меня всю… Мой любимый старший брат, с грустными ВСЕГДА глазами. Читает мне книжку Козьмы Пруткова. Я не понимаю смысла, но мне весело, наверно потому как он читает. Помню про клопа – был на шее… смешно… и мне легче…
Зима, огромные сугробы в которых моя старший брат выкопал ходы. Это волшебные пещеры, нас никто не видит.
Прожили мы в этом доме недолго… Маму в этом доме не помню совсем. Теперь я понимаю, что ее рядом не было НИКОГДА. Нет, не так… она была, появлялась только тогда, когда хотела и ВСЕГДА я хотела, чтобы она ушла. Нет, я ее не боялась, совсем не было страха, даже когда получила ремнем по руке, тоненьким ремешком, не помню за что. Было больно. Но страха не было. Как не было и любви и желания подойти и обнять свою мамочку.
В садик с папой или братом, из садика тоже. Маму не помню в садике совершенно. Повторюсь, в деревянном доме не помню ее вообще.
Мы переехали в большой дом, очень большой. У нас квартира на восьмом этаже. Огромная квартира для пятилетнего ребенка… три комнаты и кухня. Между мамой и братом что-то произошло, он бежит к балкону, мне страшно и жалко его, кричу «Коля! Не надо!» Возможно мой крик был только в моей голове, но я отчетливо вспоминаю этот ужас. Я всем своим маленьким существом почувствовала, что может случиться беда…
С папой и братом всегда было интересно, я благодарна им за то, что не оставалась одна НИКОГДА. Возможно эта привычка с детства так и осталась: кто-то всегда должен быть рядом…
Педагогический талант папы был именно талантом и призванием, а не способом зарабатывать деньги для семьи. Но никакой нищеты, о которой постоянно говорила мама, я не помню, значит ее и не было. У мамы всегда были новые красивые вещи. Она ни в чем себе не отказывала, хотя всегда жаловалась на то, что у других есть все, а у нас ничего. Дети замечают ВСЕ, просто дети всегда говорят о том, что волнует ИХ, а не окружающих людей. Жаль, что с возрастом это проходит.
Учим буквы с папой. Вот и происходит яркое появление мамы, сложно было понять, что произошло. Папа схватился за голову, кровь, дальше я плохо помню… был шок…
Со стороны папы НИКОГДА и НИЧЕГО плохого о маме сказано не было. До конца его дней. «Дочка, иди к маме, пожелай ей спокойной ночи…» – желания нет, но если папа сказал… в детском сердце всегда надежда на ласку, это как у собак… но приходит время и собака поджимает хвост и никогда уже не вильнет хвостом… но это собака. Человек вырастает, старается объяснить все, что происходило в его детстве. Иногда пытаясь вилять радостно хвостом… но… чудес не бывает, и хвост возвращается на свое место… он в привычном поджатом состоянии…
Захожу в комнату. Мама на кровати, забираюсь к ней и как-то захотелось обнять и прижаться к мягкому и женскому, пытаюсь ее поцеловать… Секунда, и я на полу. «Иди к своему любимому папочке». Больше желания обнять и поцеловать свою мать не возникало НИКОГДА. Даже если я это делала позже, в возрасте собственного материнства, то только ради социальной обязанности и русской традиции – целовать и обнимать своих родных.
…Мне лет 7—8… грузовик с вещами, подходит мама: «Дочка, я уезжаю». Я не помню что я ответила, помню чувство облегчения и тоски. Я уже понимала, что скандалов больше не будет, но и прекрасно понимала, что и мамы уже не будет. Даже в своем сочинении в первом или во втором классе к 8 марта я написала: «У меня нет мамы». Это было написано не для того, чтобы меня пожалели, нет, я никогда не любила чувство жалости. Это была констатация факта, моего факта…
Мама появлялась несколько раз. Папа объяснял мне, что мама соскучилась и хочет меня видеть, отпускал меня с ней. Лучше бы он этого не делал. При таких встречах особых эмоций мы не испытывали и не показывали. У меня возникали противоречивые чувства… я скучала по маме, но когда она приезжала, то через несколько минут, я уже хотела убежать. Мы шли к ее подруге, они сидели и обсуждали, не скрывая от меня, моего отца. Отца которого я любила… У меня возникал протест, я хотела домой, я не хотела слушать их злую болтовню…
В 15 лет я осознанно поехала в гости к маме… со своей школьной подругой, это было наше первое взрослое путешествие. Мама встретила нас не то чтобы с радостью, но посадила за стол и стала кормить с дороги.
Говорить с ней было не о чем, она не расспрашивала меня про мою жизнь, про девичьи моменты подросткового периода тоже… я уже все знала от подруг и из книг. Папа не мог мне все объяснить по женской линии. И все повторилось как и раньше, как в детстве… упреки, обида, и сплошной негатив…
…И вот мы с подругой встаем из-за стола и говорим маме: «До свидания»…
Я долго потом не приезжала к ней.
Вот наверно и все. Есть некоторые отрывки в моей голове, точнее обрывки ее слов и поведения, но защитная реакция моего организма стерла это из памяти.
Я думаю, что будь у нас с братом не такая большая разница в возрасте, возможно мы смогли бы противостоять такому давлению и унижению, огромные волны, цунами гнева, раздражения и злости обрушивались на братa, мне доставались только капли, которые не причиняли мне столько боли…»
Шли годы, Коля получил хорошее образование и стал работать в рекламе и маркетинге. Там пригодились его художественные таланты, изобретательность и исключительная работоспособность. Он часто навещал Валентину и всякий раз выслушивал жалобы и обвинения в адрес себя, отца и сестрёнки. Валентина по прежнему критиковала его художества, на этот раз дизайнерские, и как всегда сравнивала его с теми, кто на её взгляд добился больших успехов по сравнению с Колей.
Таня стала спортсменкой, но из-за проблем со здоровьем не достигла больших результатов в гимнастике, и стала работать тренером в фитнес-центре.
Таня навещала мать реже, чем Коля, потому что всякий раз Валентина обвиняла её в предательстве и эгоизме. И всякий раз доводила до слёз.
У Коли и Тани личная жизнь долго не клеилась. Оба развелись с первыми супругами, и много лет не могли устроить личную жизнь. Их дети иногда навещали Валентину на каникулах. Впоследствие это стало новым поводом для манипуляций и обвинений.
Хотя Валентина после развода сама дважды выходила замуж, и второй раз довольно удачно, её последний муж принял Колю и Таню и всех внуков Валентины как своих родных. Валентина же стала обвинять детей в том, что всё свое здоровье она потеряла из-за них, из-за прошлых проблем с их отцом, Юрием, из-за того, что нянчилась с внуками вместо того, чтобы отдыхать и наслаждаться жизнью.
Достигнув почтенного возраста, ушли из жизни все мужья Валентины: Юрий, второй муж, и последний муж тоже. Валентина превратилась в старушку, разбитую множеством болезней.
Коля сам стал дедушкой, а Таня молодой бабушкой. Со временем брат с сестрой сблизились и подружились так, что у Валентины появилась новая обида: мало того, что дети не живут с нею, не помогают ей, так они еще и защищают друг друга и своего отца.
Материнские обида, зависть и постоянные жалобы на здоровье и на них самих со временем отдалили Колю и Таню от матери настолько, что они перестали навещать её. Каждая встреча превращалась в мытьё косточек и обвинения.
Валентина иногда помогала детям, иногда на летних каникулах внуки жили у неё. Также она иногда дарила детям и внукам деньги. Впоследствие это становилось поводом для новыx манипуляций. Она словно покупала любовь детей и внуков и требовала за это благодарности и отдачи. Она говорила об этом прямо, но в третьем лице:
– Ласковый телёнок двух маток сосет.
– Кто матери помогает, тому мать поможет.
– Отольются детям материнские слёзы.
– Кто обо мне заботиться будет, тому и дом отпишу.
– Я ей (ему) дала …рублей, а она (он) такая (такой) неблагодарная (неблагодарный).
– Я ему (ей) столько помогала, а в ответ предательство и неблагодарность.
Валентине ничего не стоило написать одно завещание, потом уничтожить его и переписать на другого родственника. При этом она комментировала и «объясняла», что делает это для того, кто «заслужил». Слова «служить», «заслужить» были ключевыми в её лексиконе. Заслужи любовь, награду, помощь…
Было много издевательств. Она могла супругам своих детей рассказать о каких-то тайнах их предыдущих отношений. Могла высказать «правду» лишь затем, чтобы беспредельно унизить, обесценить и вызвать шквал негативных эмоций, после которых она словно расцветала и наполнялась энергией. Иногда формально извинялась, но при этом добавляла, что считает себя вправе говорить то, что думает, даже если кому-то это неприятно слышать.
