Пестрянка помолчала и глубоко вздохнула:
– Я его раньше видела. Года за два даже. Он мне нравился. Приглядный такой парень. Не разговорчивый, зато основательный. И собой хорош. Я едва заневестилась, все на него посматривала, да думала: где уж нам? И тут вижу: он тоже все на меня поглядывает… и еще на Утрянку, сестру мою, стрыя Чистухи дочку. А потом говорит: пойдешь за меня? Я аж не поверила. Чтобы такой парень, да воеводы старший сын, ко мне посватался? Говорили, что на этот год никто жениться не будет, потому что Князь-Медведь… А я уже взрослая была, ждать не хотела. И парень такой хороший, семья богатая. Я и пошла с ним. А там недели не прошло, собрались они в Киев, Уту замуж везти, Аська с ними поехал. Я думала, жалко, теперь, может, только зимой воротится, но что делать – он у них, Уты и Ельки, один был взрослый брат. Уехал… и все. И не возвращается больше. Я уж думаю: может, он и не хочет возвращаться? Может, забыл про меня? Такая я незадачливая…
Судя по глазам Хельги, он почти с самого начала утратил нить повествования и совсем не понял, кто куда уехал и кто кому кем приходился. Но главное он разобрал: Пестрянке грустно.
– Глэди мин[4]… – Хельги взял ее за плечи и бережно прислонил к себе. – Не надо много печаль иметь. Ты такая красивая. Тебе будет счастье.
Пестрянка уткнулась носом во влажный холст его сорочки, сквозь нее ощущая тепло тела. Хельги был лучше собаки: он мог ответить, пусть не слишком складно, зато именно то, что хотелось услышать. Но разве она не слышала таких же утешений? Ей говорила это и своя родня, и Аськина. Его родители тоже были недовольны тем, как сын поступил с молодой женой: привел, а сам пропал. Пестрянка даже слышала, как свекор упрекал свою хозяйку: ты, дескать, парня вытолкала на игрища и велела без жены не возвращаться, а у него сердце не лежало… Пестрянка даже испугалась тогда: не из-за нее ли Аська не вернулся из Киева? Может, не заставь его мать жениться, он бы приехал той же зимой и теперь жил дома? Иначе зачем пропадает на чужбине? Кто его там в неволе держит?
– Слушай… – сказал Хельги у нее над ухом. – Твой муж нет три лета. Когда нет три лета, он сказывается мертвый.
– Считается?
– Да. Когда муж ушел в море и три года нет, считает-ся, он мертвый. И жена найти другого мужа имеет право.
– Но Аська же не умер! – Пестрянка подняла глаза.
– Где видок, что не умер? – Хельги огляделся. – Ты имеешь право сказать его родичам: его нет, я вольна в себе… – Он отчаянно старался обойтись тем набором славянских слов, который знал. – И взять другой муж.
И пока Пестрянка соображала, о чем таком он говорит, Хельги снова привлек ее к себе и обнял крепче, уже так, как обнимают не просто из доброты.
– Хочешь, я буду твой муж? – шепнул ей в ухо.
От звука его низкого мягкого голоса с ней делалось что-то такое, будто нечто теплое тает в животе. Этот голос был будто пушистая лапа, что гладит прямо изнутри… Его губы прильнули к ее виску; у Пестрянки вдруг так сильно застучало сердце, что она испугалась и отшатнулась.
– Ты что это задумал? – возмутилась она. – Ты меня за кого принимаешь? За вдову гулящую? А ну давай мой короб и ступай домой!
– Фастрид, будь спокойный! – Хельги выставил вперед ладони, будто показывая, что в них нет оружия. – Не надо сердитый… ся. Я могу любить тебе вместо твой муж. Если ты хочешь. Если ты не хочешь… пойдем в лес.
Он кивнул на тропу, предлагая следовать прежним путем. Пестрянка с подозрением покосилась на него, подумав вдруг: не слишком ли беспечно было отправиться в безлюдное место с мужчиной вдвоем? Хельги жил у них уже почти полгода и считался ее близким родичем, поскольку приходился пропавшему мужу двоюродным братом. И был самым старшим из варягинских мужчин в поколении сыновей – племянников знаменитого киевского князя Олега Вещего.
Появление его оказалось большой неожиданностью для всех. С маленькой дружиной из десятка датских бродяг он прибыл в Варягино из Хольмгарда в поисках родни своего отца – Вальгарда. Тот был мертв уже два с половиной года, но, разумеется, послать об этом весть в далекий Хейдабьюр никому и в голову не приходило. Даже Торлейв давно позабыл о том, что много лет назад, еще когда они с братом служили в дружине ютландского конунга Кнута, Вальгард водил дружбу с девушкой по имени Льювини. Отец ее торговал железом и по полгода проводил в Свеаланде, а мать любила задавать пиры и слушать рассказы о дальних странствиях. Но в Хейдабьюре младшие братья Одда Стрелы прожили всего пару лет и отправились вслед за ним: в то время Одд прославился благодаря удачному походу на Константинополь.
О том, что у Льювини уже после их отъезда родился мальчик, Вальгард так никогда и не узнал. А Торлейв узнал о существовании племянника, когда двадцать пять лет спустя перед ним однажды предстал мужчина – и впрямь удивительно похожий на Вальгарда. Надеясь, что сын когда-нибудь найдет свой род, Льювини дала ему имя в честь старшего брата отца – того, о котором Вальгард так много и восторженно говорил в тот год[5].
– Пять лет назад Кнут конунг потерпел поражение от саксонца Генриха и даже согласился креститься, и жизнь стала скучной, – рассказывал Хельги. – Ни походов, ни сражений, ни добычи. Я хотел пойти во Францию с одним человеком, но мы не поладили. Тогда мне уже пришлось уезжать очень быстро, и я хотел отправиться в Бьёрко, но мой отчим – Гейрфинн Шишка, муж матери, – сказал, что лучше бы мне ехать туда, где мой родной отец. Ты представь, как я удивился! Я думал, моя мать вышла за него вдовой. А оказалось, мой отец ее пережил – но об этом я узнал, когда его уже не было, а я не знал…
О смерти Вальгарда Хельги услышал еще в Ладоге – именно там ему указали путь к последним живым родичам, о которых он знал только, что они «где-то в Гардах».
– Это было как в саге! – увлеченно рассказывал он Торлейву и тем из домочадцев, кто понимал северный язык. – Я сказал королеве Сванхейд, жене Ульва, кто я такой, и она сразу ответила: да ты наш родич! Оказывается, моя сводная сестра Эльга замужем за старшим сыном Сванхейд! Представьте, как я обрадовался! Королева так хорошо меня принимала и даже не хотела отпускать. Но я подумал, что мне стоит познакомиться и с более близкой родней, иначе остался бы там до конца зимы.
Торлейв понимал, почему Сванхейд, у которой тогда был тяжело болен старый муж – весть о смерти Ульва пришла уже после приезда Хельги, – хорошо принимала любезного молодого мужчину. И даже почти красивого – если смотреть на него с правой стороны или в полутьме: продолговатое лицо, высокий и широкий лоб, прямые густые брови. Несколько тяжеловесные черты смягчала дружелюбная, открытая улыбка. Хорошего роста и сложения, умный, наблюдательный, разговорчивый, уверенный, но не заносчивый, Хельги легко внушал людям привязанность и уважение.
И сам Торлейв, когда прошло первое удивление, обрадовался. С гибели Вальгарда шел третий год, но Торлейв все еще тосковал по брату. Родной сын Вальграда, пусть побочный, плод давно забытого увлечения, однако так похожий на него лицом, показался подарком богов. А к тому же его собственный сын Асмунд уехал в Киев и даже не обещал пока вернуться. Двое младших племянников, Эймунд и Олейв, были еще отроками. В усадьбе казалось пустовато, в делах дружины Торлейву требовался помощник, на которого можно положиться. Поэтому он охотно принял новоявленного родича в семью.
– Здесь у нас славных битв и богатой добычи не будет, – сразу сказал он, – но со временем ты заведешь свой двор, женишься на девушке хорошего рода с приданым, как мы с Вальгардом, и заживешь как состоятельный хёвдинг и уважаемый человек. Боюсь только, после Хейдабьюра не будет ли тебе скучно?
– Нет, не думаю, – Хельги не сводил глаз с Пестрянки, которая, не понимая их разговора, подавала на стол. – А кто эта милая женщина – твоя младшая жена?
Вид ее ясно говорил о принадлежности не к челяди, а к хозяйской семье, но Хельги не видел в доме никого похожего на ее мужа. Пестрянка была не так чтобы красива, но приятна на вид: довольно правильные черты скуластого лица, пушистые на внутреннем конце темно-русые брови, яркие губы, ровные, белые зубы. Высокий и широкий лоб придавал чертам внушительности, и нрава она была скорее сурового, чем резвого. Но, видя, что свекор гостю рад, приветливо улыбалась ему, отчего ее лицо становилось светлым и милым.
Домочадцев у Торлейва осталось не так много, чтобы в них трудно было разобраться, и очень быстро Хельги понял: эта молодая женщина – жена его двоюродного брата Асмунда, который уже давно не показывается в родных краях. Иная уже нашла бы, как утешиться, но Пестрянка не подавала ни малейшего повода в ней усомниться. Даже на Купалии со времени отъезда мужа она выходила с его родителями, смотрела за детьми и отправлялась домой, когда наставала пора класть их спать. На ней лежала половина обширного варягинского хозяйства, и она так хорошо справлялась, будто родилась воеводшей. И все же Хельги видел, что ее гнетет тоска. Ну не дурак ли его незнакомый брат Асмунд?
