Конец XIX века
– Яшка, не доедем мы, останови! Плохо мне, родненький, ой как плохо! – Пузатая баба с блестящим от испарины лбом сползла в бричке на пол, упершись руками в край сиденья.
Возница глянул на нее через плечо, поморщился так, будто сам он сейчас корчился в предродовых муках. Помочь он ей ничем не мог, тут лекарь нужен. А откуда лекарю тому среди леса взяться? Вот и приходится пустыми словами успокаивать бедняжку. Не шибко оно помогает, да хоть что-то, чем ничего.
– Наталья Николаевна, недалече осталось, вон уж лесок редеет, а там до дому рукой подать.
Он врал. Лес и не думал расступаться. Напротив, стал вдруг еще темнее да гуще. А тишина опустилась такая страшная, что захотелось ему и вовсе оглохнуть, только бы ее проклятую не слушать. Тишину, стало быть, а не хозяйку. Страх прицепился репьем придорожным, не стряхнуть его, не оторвать от себя. Никак леший безобразничает? Слыхивал Яшка от других мужиков, мол, бывает так – не взлюбит тебя вдруг царь лесной и, как ни старайся, ужо не выберешься. Станешь служить ему до конца веку вороном, а то и пнем трухлявым.
Яшка перекрестился торопливо, молитовку зашептал. Наталья Николаевна к тому моменту вся на крик изошлась, примолкла. Вовсе чувств лишилась или попустило вдруг, все одно – облегчение. А средь деревьев мелькнул невзначай огонек. Мелькнул и снова потух. Точно манил его, Яшку, кто-то. Тут уж тот страх, что раньше был, плясками масленичными показался – чучело соломенное только с виду страшное, внутри пустое. Да и сожгут его в конце, всякому известно. А вот кто там в темноте огоньками светит, поди еще разбери. Станет ли добрый человек в сумерках по лесу шастать? – да не в жизнь! Чего бы ему тут делать, ежели только не разбойник али еще какой супостат?
Затрясло Яшку как от сквозняка, а руки будто и не его стали: правят кобылку прямиком на огонек. Язык так и присох к нёбу, не пошевелить им, не сплюнуть – морок окаянный. Ели как живые расступаться начали, со скрипами да стонами; бричка же точно на воду встала, таким мягким вдруг сделался ход.
Огонек разгорался все ярче, пока не показался из-за стволов вековых костерок, возле которого сидел могучий мужик да палкой угли ворошил. Угли шипели, потрескивали, выпуская к небу столп алых искр. Огонь, точно послушный велению мужика, то вспыхивал, то вдруг к земле ластился, к сапогам подбирался, будто лизнуть хотел.
– Вот ведь чертовщина! – оттаявшим языком выдал Яшка.
Мужик оглянулся, словно не слышал, что бричка к нему все это время катилась, лошадка под его тяжелым взглядом замерла каменным изваянием, всхрапнув напоследок.
– Черта без лишней надобности не поминай, – заговорил мужик хриплым голосом, – появится, сам не рад будешь.
Заросший по самые глаза седою густою бородой, мужик смотрел на Яшку раскосыми глазами-щелочками, в которых пламя от костра отражалось, вспыхивало и плясало словно живое. Яшка грешным делом решил – сам Леший перед ним явился, даже шапку с маковки стянул, приветствуя царя леса. А тот вдруг голову запрокинул, рассмеялся, за живот держась. Потом махнул на Яшку рукой и к бричке двинулся.
– Тяжелая. – Тронул живот Натальи Николаевны и тут же дернулся, как обжегся.
«Чудной! – подумал Яшка. – Только вот едва ли не угли жрал, а бабы беременной забоялся».
– Куда же ты ее повез в таком положении? Ей рожать срок пришел, а ты в лес. У, тетерев пустоголовый!
Яшка хотел возразить в ответ да только понял – прав этот странный мужик. Ведь мог он хозяйку отговорить и не увозить из города. А если бы та в дороге опросталась, чего бы он делать стал?
Точно услышав его мысли, Наталья Николаевна глазищи распахнула, уставилась на рожу косматую, как на чуду какую-то, и рот раззявила в немом крике. Яшка всполошился: вот сейчас она разволнуется, шум поднимет и уж точно родит прямо в бричке.
Может, и хотела хозяйка заорать, только мужик вдруг палец ей к губам приложил – она и присмирела, а в следующий миг уже взобрался на козлы, потеснив возницу. Выхватил у оторопевшего его вожжи, да так стеганул кобылку, что та едва ли не на дыбы встала и понесла. От испуга Яшка во все глаза уставился на бородатого, рассмотрев его наконец во всех подробностях. Был тот не из местных: кожа бледная, почти прозрачная, как первый ледок на реке; глаза узкие, будто щурятся постоянно, и цвета необычного – в красноту отдают; бородища белая, да не седая.
Яшку мороз пробрал, хоть и зной весь день стоял, не успела земля еще простыть. Парень зажмурился, не зная от чего больше: то ли от езды быстрой среди деревьев, то ли от своего страшного попутчика. Человек ли перед ним? Не к месту вспомнились дедовы байки про Дикую Охоту, когда сама Смерть – вот так же на конях по лесам скачет, жатву кровавую собирает. И только теперь Яшка догадался обернуться. Наталья Николаевна лежала в бричке, дышала ровно и улыбалась во сне. Как ее угораздило заснуть в такой час? Неужто околдовал ее бородатый? Как же быть теперь?
Долго ли они ехали, Яшка не понял, только лошадка вдруг встала. Мужик с козел на землю спрыгнул, посмотрел на Яшку будто с укором и заговорил:
– Чего расселся? Помогай давай барыню твою в дом затащить.
Дом у бородатого оказался добротный, с просторной терраской, крепким крыльцом. А ставни какие! Искусный мастер дерево резал: птицы да зверье того и гляди на тебя с этих ставень прыгнут. Яшка залюбовался, да чуть было не прозевал порожек, о который едва не споткнулся. Бородатый глянул насмешливо, перехватил Наталью Николаевну поудобнее под руки, шагнул в дом.
Внутри стоял тяжелый дух: смесь целого роя запахов, в котором Яшка сумел различить полынь и топленый барсучий жир. Кто же все-таки таков этот мужик? И почему Яшка его бояться совсем перестал? Вон и хозяйку без опаски вместе с ним в хату тащит.
Наталья Николаевна меж тем в себя пришла, застонала жалобно.
– В светелку не надо ее, давай-ка сюда. – Бородатый распоряжался Яшкой будто был он его личный холоп – не иначе. Но у парня внутри было спокойно, не чувствовал он больше опасности от здоровяка.
Бородатый толкнул неприметную дверцу, из-за которой тут же пахнуло какими-то травами, коих Яшка никогда не нюхивал. В полной темноте, ориентируясь только на голос хозяина дома, они уложили Наталью Николаевну на лежанку. Может, и не лежанка то была вовсе, но скрипнула вроде, и тут уж Яшка совсем успокоился. Размяк. Так бы и рухнул на пол, если бы сильные руки не подхватили уже его самого. От бородатого пахло табаком и кострищем, а силищи в нем оказалось, как у медведя. И чего просил подсобить, когда сам мог вместе с бричкой и им самим хозяйку в дом допереть.
– Ей полежать надо, – кивнул бородатый, подтолкнув Яшку к выходу и притворяя дверь. – Скоро уж от бремени разрешится. А мы с тобой успеем погуторить. – И, заметив голодный Яшкин взгляд, добавил: – В печи каша, сам себе положи, мне силы еще понадобятся.
Дождавшись, когда Яшка доест кашу, оближет ложку и с тоской глянет на полупустой чугунок, бородатый начал допрос:
– Ну рассказывай: куда ты с бабой беременной через лес потащился? Если бы я вас не перехватил, аккурат в трясину бы угодили.
– Так в Медвежьи Озера, усадебка там у Натальи Николаевны имеется, – пропустив мимо ушей упоминание трясины, бесхитростно делился Яшка. Он этот лес как свои пять пальцев знает – нет здесь трясины и не было никогда. – Я просил ее в городе остаться, она упрямая, ни в какую. Хочу, говорит, дома рожать и все тут.
– Медвежьи Озера говоришь. – Бородатый задумался. – Занесло тебя друже. Медвежьи Озера, почитай, в двадцати верстах отсюда, да по прямой дороге. Ты как заблудиться-то смог?
– Вы, верно, пошутить надо мной решили, дяденька? – Яшка раздулся индюком. – Какие двадцать верст? Мой батя в этом лесу зайцев стрелял, я все детство с ним прошатался. С закрытыми глазами отовсюду выйти смогу.
– Ты вот что, – примирительно поднял руки бородатый, – не петушись мне тут, а лучше подумай, если бы лес был тот самый, как бы ты в нем заплутал? Вспомни, может, свернул где не туда?
– Не мог я не туда свернуть, – продолжал упрямиться Яшка, а сам уже про себя смекнул: могло быть такое! Они же как выехали, Наталья Николаевна все смеялась, вспоминая, как в театру ходила. Будто какой-то граф до того перебрал в буфете коньяку, что сам на сцену полез да начал актерам советы раздавать. Вроде как не по правде они все говорят, не верит он им, хоть тресни. Ну и отвлекся Яшка от дороги. Но признаваться в этом никак не хотелось. – Не мог, и все тут!
