Примерно в таких юмористических тонах описал он свои утренние пытки приятелю, свидетелю и активному участнику вчерашней юбилейной попойки, который позвонил ему с ранья с предложением продолжить празднество – клин клином, как говорится. Но Бросов категорически отказался и только положил трубку, как его в очередной раз стошнило.
Больше года он потратил на осмысление собственной пустоты. А по истечении этого срока вдруг вспомнил о пропавшем друге и приступил к сочинению романа о нём. Набросал несколько глав и наткнулся на неодолимую преграду – отсутствие импровизаций Кузьмы, без которых нельзя было обойтись. Стихом Вадим не владел, и никакое воображение не способно было их возместить. Кое-что из этого было когда-то записано Офелией. Но где её искать? А сам он помнил всего две строки: «Девочка бегущая к реке /Бабочкой мелькает вдалеке…» Да и замысел романа выходил за рамки общепринятой реальности и требовал всплеска воображения. Но ему чего-то не доставало для этого, нужна была кое-какая опора, дополнительные знания, и он закинул удочку в интернет.
В поисках подсобного материала он в течение месяца основательно погулял по интернет-пространству, перелопатил огромное количество сайтов с нужной ему тематикой и однажды утром, в воскресенье, случайно наткнулся на фотографию, на которой была изображена, как ему показалось, очень знакомая женщина. Её имя значилось под снимком в связи с какой-то нашумевшей в небольшом немецком городке в Нижней Саксонии фотовыставкой. Она стояла перед кирпичной стеной, увешанной шедеврами современного фотоискусства, и улыбалась. Красивая, белокурая, пышнотелая, но при этом довольно стройная. В роскошном зеленовато-изумрудном платье. Её шею обнимало колье в виде изящного растительного орнамента, усыпанного, как росой, мелкими бриллиантами, сверкающим треугольником ниспадающее на грудь и тонким ручейком стекающее в соблазнительную ложбинку. Левое запястье охватывал широкий, по-видимому, серебряный (он в этом не очень разбирался) браслет, украшенный драгоценными камнями в тон платью (похоже, изумрудами). Он вдруг вспомнил, как она (если это действительно она) однажды по телефону в ответ на его очередное любовное объяснение объявила, что выходит замуж за иностранца, и вскоре покинула страну. Красивая русская девушка, сочинявшая плохие стихи, нашла свою дорогу для возвышения «за бугром», как выражались в достопамятные времена. Неужели она? К своему удивлению, у него участилось сердцебиение, как у посрамлённого юноши, и запылало лицо. Он зашёл в skype и с необычным, давно не посещавшим его, волнением, путая клавиши, набрал в поисковике имя и фамилию, обозначенную под снимком. Компьютер сразу удостоверил существование искомого пользователя и выдал место его проживания – Германия. Однако там, где должна быть визуальная визитная карточка, «аватарка», изображение отсутствовало. А на его месте зиял серый безличный силуэт. Он помедлил. Она или не она? А потом решил: была не была, он ничего не теряет, и, зажмурившись, отправил сообщение.
Здравствуйте, Офелия Фетингофф! (возможно, ранее – Тардыкина, это ты?) Я хочу внести Вас в свой список контактов в skype. Вадим Бросов.
Ответа не последовало ни к вечеру того дня, ни через день, ни через три, ни через неделю. Значит, ошибся. Или она проигнорировала его, и такой вариант возможен. Но, что характерно, его приглашение не было отклонено. И это давало надежду. Возможно, она ещё не заходила в skype. И он терпеливо ждал. Она откликнулась только через месяц.
– Бог мой! Вадик! Держите меня! Тыщу лет ни слуху, ни духу! Ты меня слышишь? Алло! Эй!
Он по-прежнему видел перед собой серый безличный силуэт. Звучал только голос, несколько искажённый необычным акцентом, с лёгкой хрипотцой, видимо, со сна, взволнованный и в то же время томный, в котором не столько явственно проступали, но, скорее, угадывались прежние знакомые нотки. Он молчал в ожидании, когда появится изображение. Он не умел разговаривать с теми, с кем долго не встречался, не видя лица, и потому нервничал. Однако ничего не менялось. Разговор получался односторонним – она безумолку подавала реплики, а он молчал. Пауза затягивалась, и ему пришлось отвечать.
– Слышу. Здравствуй!
– Как ты меня нашёл, дорогой?
– Теперь это делается на раз. Прогресс неостановим.
– К счастью. Сколько же мы не виделись?
– Я и сейчас тебя не вижу.
– Извини. Только проснулась… в неглиже… и вообще… плохо выгляжу. Поэтому отключила камеру.
– Похоже на кокетство.
– Я не кокетничаю, поверь. Зато ты передо мной, как на ладошке. Возмужал. Появились морщины. Которые, я бы сказала, украшают тебя…
– А ты на фотографии… супер. Пятнадцать лет…
– Издеваешься?
– Я хотел сказать, не виделись пятнадцать лет.
– Ах, это… да! И мне уже далеко не двадцать пять, как ты понимаешь. А где ты видел мою фотографию?
– В интернете. На какой-то фотовыставке… Ты стоишь у кирпичной стены… Вся зелёно-изумрудная… Хозяйка медной горы…
– А, было, было. Знаю. Ну что ж, волшебство вечной молодости на снимках, Вадим, – неизменный фотошоп. Я тоже, кстати, увлеклась фотографией. И неплохо получается. Правда, сознаю, моих заслуг тут ноль целых ноль десятых. Всё дело в цифровой технике. Она сама за тебя делает. Но муж говорит, у меня талант. То есть, знаю, на что навести объектив и когда нажать на кнопку. Он известный в Европе фотограф. Его зовут Герхард Валмер, может, слышал.
– Фотограф? Разве? Помнится, ты вышла замуж за…
– Да, да… Всё давно изменилось, Вадик. Альбрехт Фетингофф был моим первым мужем. Он умер через два года после нашей женитьбы. Прямо на мне, в постели, извини за подробность. Представляешь! Сердце. Я так испугалась. У нас была разница в тридцать лет. Он был бароном.
– Сочувствую.
Она сдержанно рассмеялась.
– Я и до этого жила с ним в своё удовольствие. Он мне ни в чём не отказывал. Плюс ко всему ему принадлежал небольшой родовой замок в Саксонии… Ну, думаю, мне сказочно повезло!
– Даже как?
– А мне скрывать нечего. Альбрехт прекрасно знал, на что шёл. И это его нисколько не смущало. Главное, он получил, что хотел. Да… Но с замком у меня не выгорело. В завещании, как я потом узнала, он был отписан его сыну, живущему в Америке и о котором я и прежде догадывалась. Муж скрывал от меня его существование по какой-то причине. Оказалось, они были в ссоре. И всё остальное имущество, а также доходы… всё было поделено пополам. Что не так много, но в общем-то по меркам людей малосостоятельных и немало. Правда, при мне ещё оставались его многочисленные дары. Сын Альбрехта – его зовут Дитрих – оказался довольно развязным мужиком… Рыжий, долговязый… нашего возраста… Склонял меня к сожительству, звал в Америку… а в случае отказа, пригрозил отсудить мою часть наследства… И мог бы это сделать запросто. Наш брачный договор с Альбрехтом был составлен с незначительной ошибкой не в мою пользу. Допускаю, «ошибка» была преднамеренной. И при желании можно было найти лазейку в законе. То есть, Дитрих мог оставить меня ни с чем. На это он и давил. Но я не купилась. Ненавижу америкашек! Они хотят жить в комфорте, а остальные перебьются! Пусть, думаю, отбирает, тупой крохобор! А я и без этого проживу. Но Дитрих… надо отдать ему должное… решил не связываться с упрямой бабой и оставил всё, как есть. Вот так… Мои мужчины, были от меня без ума. Все без исключения.
– А ты?
– Что я?
– Ну…
– Нет. Я всегда любила только одного. И если бы наша любовь была взаимной, не польстилась бы ни на какое богатство.
– Понятно. А раз в любви облом, требуется компенсация.
– Очень рада, что ты всё понял.
– А если бы Кузьма ответил тебе взаимностью? Ты бы любила его всегда? Ведь он был… сложным человеком.
– Да что теперь говорить…
Она замолчала на какое-то время. Послышалось постороннее шевеление, будто она полезла куда-то за чем-то, затем лёгкое сморкание.
– А если честно, я довольна жизнью, Вадим. Будешь в Германии, дай знать. Свожу на экскурсию по стране… куда захочешь.
– Вряд ли буду… в ближайшее время.
– Учти, дорогу я тебе оплачу в оба конца. И здесь не оставлю. Обеспечу всем необходимым. Если затруднение в этом.
Основное затруднение состояло именно в этом, но он промолчал.
– Если бы ты заглянул в мой гардероб или в сундучок с драгоценностями, ты бы сошёл с ума от зависти. Хотя, нет. Ты бы не сошёл. Ты не женщина. К тому же богатство всегда, если мне не изменяет память, в лучшем случае, на тебя наводило скуку, если не социальный протест. Я права?
– Ну… в какой-то мере.
– В тебе ничего не меняется. Я помню, ты любил меня. Искренне любил.
– А можно любить неискренне?
– Не придирайся к словам. А может быть, всё ещё любишь, а?
