Робеспьер. Дантон воображает, что одним словом может загладить нанесенные им оскорбления. Обидчику нетрудно позабыть обиды, которые причинил он.
Дантон. Я, по-видимому, ошибочно приписываю моим противникам свойственное мне великодушие. Но благо Республики для меня важнее всего: она нуждается и в моей энергии и в твоих добродетелях. Если тебе противна моя энергия, то мне отвратительны твои добродетели: мы квиты. Сделай, как я: зажми себе нос, и мы вместе спасем отечество.
Робеспьер. Я не думаю, что есть люди, без которых отечество не могло бы обойтись.
Дантон. Так рассуждают все завистники. Прикрываясь этими красивыми фразами, они выхолащивают все, что составляет силу Нации.
Робеспьер. Сила, не внушающая доверия, это уже не сила!
Дантон. Ты мне не доверяешь? Ты придаешь значение сплетням, которые ходят обо мне, бреду Билло-Варенна? Посмотри на меня. Похож я на лицемера? Ненавидьте меня, но не подозревайте!
Робеспьер. О человеке судят по его делам.
Дантон. Какие же такие за мной дела?
Робеспьер. Ты равно благожелателен ко всем партиям.
Дантон. Все несчастные вызывают во мне сострадание.
Робеспьер. Кто хвастается, что ни к кому не испытывает ненависти и в самом деле не испытывает ее к врагам Республики, тот подрывает мощь Республики. Жалость к палачам становится жестокостью по отношению к жертвам. Из-за этой снисходительности нам пришлось сровнять с землей целые города — один день снисходительности обойдется нам в тридцать лет гражданской войны.
Дантон. Ты всюду видишь преступления — это безумие! Если ты болен, так лечись сам, но не заставляй здоровых людей принимать лекарство. Республика сама себя губит. Еще есть время прекратить этот бессмысленный, дикий террор, истощающий Францию. Но если ты будешь медлить, если ты не присоединишься к нам, то сам потом не справишься с его разрушительной силой. Ты попытаешься, но будет уже поздно: огонь террора сожжет тебя вместе с другими, он сожжет тебя прежде других. Несчастный, неужели ты не понимаешь, что в тот день, когда не станет Дантона, следующий удар обрушится на тебя? Ведь это я до поры до времени защищаю тебя от пожара.
Робеспьер (отстраняется от Дантона; холодно). Ну и пусть он меня сожжет!
Камилл (тихо Дантону). Ты увлекся, Дантон, ты задел его самолюбие.
Дантон. Во имя отечества, Робеспьер, во имя того отечества, которое мы с тобой одинаково горячо любим и ради которого мы отдали все, даруем полную амнистию всем друзьям и недругам, лишь бы они любили Францию! Да смоет эта любовь все подозрения и все ошибки! Где нет любви, там нет и добродетели. Где она есть, там нет места преступлению.
Робеспьер. Без добродетели нет и отечества!
Дантон (настойчиво, с угрозой). Я еще раз предлагаю тебе мир. Подумай о том, чего мне стоит сделать первый шаг. Но я готов претерпеть любое унижение, если это ко благу Республики. Протяни мне руку, освободи Фабра, верни Вестермана в армию, защити Эро и Филиппо от тех, кто жаждет их крови!
Робеспьер. Я рожден бороться с преступниками, а не управлять ими.
Дантон (еле сдерживаясь). Так ты хочешь войны, Робеспьер? Подумай хорошенько.
Робеспьер (невозмутимо поворачивается к Дантону спиной и обращается к Демулену). Камилл, в последний раз: прекрати свои нападки на Комитет.
Камилл. Пусть не подает повода для нападок!
Робеспьер. Подчинись вместе со всеми воле Нации.
Камилл. Я тоже представитель Нации, я имею право говорить от ее имени.
Робеспьер. Ты должен быть для нее образцом законопослушания.
Камилл. Мы отлично знаем, как издаются законы. Все мы, Робеспьер, адвокаты, прокуроры, законоведы, и нам известно, что скрывается под величием закона. Я бы от души посмеялся над нашим с тобой словопрением, если бы не мысль о слезах, что льются из-за той комедии, которую мы разыгрываем. Слишком дорого мы стоим людям. Даже добродетель нельзя покупать такой ценой, не говоря уже о преступлении.
Робеспьер. Кто не в силах исполнять свою обязанность, тот не должен ее на себя принимать. А кто принял, тот должен молча идти вперед, пока не рухнет под этим бременем.
Камилл. Я готов пожертвовать собой, но не другими.
Робеспьер. Прощай. Вспомни Эро.
Камилл. Почему ты заговорил об Эро?
Робеспьер. Эро арестован.
Дантон и Камилл. Арестован? Он только что был здесь.
Робеспьер. Я знаю.
Люсиль. Но что же он сделал? В чем его преступление, Максимилиан?
Робеспьер. Его дом служил убежищем изгнаннику.
Камилл. Он не мог не исполнить свой долг.
Робеспьер. А Комитет исполнил свой.
Дантон (вскипев). Ты что же, негодяй, бросаешь мне вызов? Ты задумал перерезать нас всех, одного за другим? Сначала ты обламываешь могучие ветви дуба, а потом доберешься и до ствола?.. Мои корни уходят глубоко в землю, в самое сердце французского народа. Ты сможешь вырвать их только вместе с Республикой. Падая, я раздавлю вас всех, и те мерзкие крысы, которые сейчас меня грызут, погибнут первые. Вам, видно, придает смелости мое долготерпение? По мне нагло ползают паразиты... Это уж слишком! Лев взмахнет гривой... Да неужели ты не понимаешь, ничтожество, что если б я захотел, я бы тебя раздавил, как вошь?.. Хорошо, война так война! Во мне вновь пробудился пыл минувших битв. Я слишком долго молчал, но теперь мой голос зазвучит опять и двинет Нацию на борьбу с тиранами.
Камилл. Мы возьмем приступом новый Тюильри. «Старый кордельер» скомандует: «В атаку!»
Робеспьер, не поведя бровью, направляется к двери. Люсиль в смертельном страхе, не в силах выговорить ни слова, на секунду уходит в соседнюю комнату, сейчас же возвращается с ребенком на руках и подносит его к Робеспьеру.
Люсиль. Максимилиан!..
Робеспьер оборачивается, бросает нерешительный взгляд на маленького Горация, затем улыбается ему, берет его на руки и садится. Поцеловав ребенка, он поднимает глаза на Люсиль и Камилла. Затем, все так же молча передает ребенка Люсили и, ни на кого не глядя, уходит. Вся эта немая сцена ведется очень строго, никто из ее участников, за исключением Люсили, не обнаруживает никаких внешних признаков волнения.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Люсиль, Камилл, Дантон.
Камилл. Бедняжка Люсиль, ты обеспокоена?
Люсиль. Камилл, Камилл, как ты неосторожен!
Камилл. Ты же сама меня настроила.
Люсиль. Ах, я теперь раскаиваюсь!
Камилл. Надо говорить то, что думаешь. Да и потом... (Пожимает плечами.) А, мне бояться нечего! В глубине души он меня любит, он меня всегда защитит!
Люсиль. Мне страшно.
Камилл. Ему еще страшней, чем нам, — голос Дантона уже оказал на него свое действие. Робеспьер принадлежит к числу людей, которые непременно должны бояться тех, кого они любят. Идем! Нам надо повидаться с друзьями, сговориться с ними. Время не ждет... Пойдем, Дантон.
Дантон (не двигаясь с места, озабоченно). Да, да... Куда нам нужно идти?
Камилл. Пойдем к Филиппо, к Вестерману, спасем Эро.
Дантон. Завтра... завтра.
Камилл. Завтра будет поздно.
Дантон (очень печально и очень ласково). Люсиль! Почитай мне что-нибудь, поиграй, утешь меня.
Люсиль. Что с тобой?
Становится сзади него и опирается на его плечо; он берет ее руку и прижимается к ней щекой.
Дантон. О, Республика! Уничтожить самого себя! Уничтожить дело рук своих, уничтожить Республику! Победители или побежденные — не все ли равно? В обоих случаях — побежденные!
Камилл. В обоих случаях — победители, венчанные славой!
Дантон (решительным движением поднимается с кресла). Идем! И пусть грохот падения Республики Ужаснет весь мир!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Комната Робеспьера в доме Дюпле. Одно окно. Две двери. Белые голые стены. Кровать орехового дерева с пологом из камки, по синему полю которого вытканы белые цветы. Очень скромный письменный стол. Несколько соломенных стульев. Этажерка с книгами. На подоконнике стакан с цветами. На авансцене, посредине, маленькая печка; по одну ее сторону стул, по другую — скамейка. Дверь налево ведет в комнату Дюпле. Окно выходит во двор — там работают столяры. Слышно, как они забивают гвозди, строгают, пилят.
Робеспьер, один, сидит за письменным столом.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Госпожа Дюпле, Робеспьер.
Госпожа Дюпле (приотворяя дверь). Максимилиан, я тебе не помешаю?
