размерами для небольшой квартиры нового хозяина явно не подходила. И потом, если бы главврач все подарки тащил в дом, его семье просто негде было бы жить. «Прекрати превращать дом в музей!» – ругалась жена Марья. Так музей переехал к Геннадию Ивановичу в кабинет, и ваза заняла в нем одно из самых почетных мест. Во всяком случае, внимание она на себя обращала. Но чтобы вызывать вот такие сравнения?!
– Это не урна! Это ваза напольная. Сотрудники на юбилей подарили.
– Выкиньте ее немедленно. Это же урна для праха, самая настоящая. Это же плохая примета. И вообще, я чувствую у вас здесь дурную энергетику.
– Как это?
– Потоки идут. Причем сплошные. – Гостья как можно шире раскрыла глаза.
– Да? – Главный неуверенно помотал головой. – Я проверю. А вы, собственно, по какому вопросу? Со здоровьем что? Может, помочь чем?
Пришла очередь Римме Игоревне удивляться.
– У меня все в порядке. Я за собой очень слежу. А вот на вверенном вам предприятии творится что-то невообразимое. – Женщина наконец села на выделенный ей стул, манерно закинув ногу на ногу. Геннадий Иванович еще раз посмотрел на мерно покачивающийся огромный каблук. Нет, женщины совершенно себя не жалеют! А эта еще утверждает, что думает о здоровье…
– Да и я вроде, как вы правильно выразились, за вверенным мне предприятием слежу. Никаких особых нареканий. Ни от пациентов, ни от местных властей.
– А вы глубже смотрите, глубже! – Эта, как ее, Игнатьевна опять вскочила и побежала прямо к столу Геннадия Ивановича. – Я вам на ваших сотрудников намекаю!
«Вот оно! – догадался Главный. – Допрыгался Алексей! Ведь все ему говорили, нельзя же думать, что все сойдет с рук. И как он ни шифровался – тайное все равно стало явным. Бедный Федька, чем малец провинился? Эх!»
Игнатьевна обеими руками оперлась о стол главврача.
– Я все знаю! Вы покрываете любовницу моего мужа. И это вы называете больницей?! Это бордель! Но вы поплатитесь! Да, да, вы лично! Нечего мне тут головой мотать! Я вас предупреждала, урна тут не зря у вас стоит. Скоро туда положат прах.
– Да типун тебе на язык! – не выдержал Главный. – Разошлась тут, понимаешь. И нечего меня в свои семейные дела впутывать. Я за больницу отвечаю, за медикаменты, за стерильность, за безошибочную работу врачей. Все остальное должно семью волновать. Вот и не доводи! Мужа должно домой тянуть.
– Вот и правильно, должно! Домой, а не на вашу выскочку Мельникову.
Геннадий Иванович аж поперхнулся: при чем тут Мельникова? Но вслух ничего не сказал, удержался. Стало быть, Федька вне опасности. И слава богу. А Алексея он предупредит, чтоб тот поаккуратней был. Это ж надо, нервная какая у него баба!
Главный слышал, что после того, как Леха Зайцев начал зарабатывать как следует да пару раз его на ток-шоу в телевизор позвали, у супруги снесло крышу. Работу бросила: я-де теперь фигура публичная, негоже мне за кассой в универмаге стоять, мужа-звезду позорить. Вот и пошла она на модные курсы не то астрологов, не то дизайнеров, чтобы соответствовать. Макияж, маникюр, что там еще? Пожалуйста, и грудь, и фигура – а муженек-то тю-тю. От маникюра да звездных разговоров к Гальке бегает. Как тут разобраться, кто виноват? Да, собственно, не его это, Геннадия Ивановича, забота. Ему важно, чтобы доктор на работе не нервничал, чтобы руки у него не тряслись, а голова светлой оставалась. С этим у Зайцева вроде ничего, справляется. На жену рукой махнул – видит, та своей жизнью живет, хотя и утверждает, что исключительно для имиджа мужа старается. А ему тепло нужно, ласка. Маникюр, стало быть, не главное.
Про Катерину Мельникову Главный сразу и не сообразил. Это уже потом, дома, в разговоре за ужином Марья ему напомнила:
– Гена, а Катя как же? С ней-то ты поговорил?
– Нет. Думаешь, надо?
– А как же?! Тем более раз эта Римма боевая такая.
– Неохота мне, Маша, в это дело впутываться, честно тебе скажу.
– Уже впутался. Давай-давай, завтра прямо после конференции с ней переговори, подготовь хоть ее к этим выпадам. Надеюсь, эта Римма еще не учинила с ней разборок.
Марья, как всегда, была права. Марья – она мудрая. Что греха таить, и у Геннадия Ивановича аккурат в пятьдесят лет случился стра-ашный роман. Сколько уже лет прошло с тех пор – больше десяти, а до сих пор с содроганием вспоминает он ту жутковастенькую историю. Все готов был бросить, все. Ради кого? Ради операционной сестры. Ну, ноги, ну, волосы до плеч, ну, русалочьи глаза. А ему казалось, что все – если сейчас к ней не кинется, то настоящего счастья в жизни не испытает, и вот с этим чувством неудовлетворенности жить ему все оставшиеся годы. И наплевать ему было и на верную жену, и на двоих детей. Ничего вокруг не видел.
Марья распознала эту страсть практически сразу. Нехорошо тогда получилось: приперла его к стенке, заставила здоровьем детей поклясться, что все в порядке. Рассказал все как на духу. Попросил дать время ему разобраться. Время ему Марья дала – два дня. И сказала так:
– Останешься – не пожалеешь никогда. Я тебе помогу, вместе бороться станем, болезнь эту победим, еще смеяться над собой будешь. Выберешь ее – так и знай, через пару лет приползешь. Я ее видела, жить с ней не сможешь. Но я тебя обратно не пущу никогда. Не прощу.
Ох, как тяжело ему было! Ох, как ломало. Но долг перед семьей возобладал. Он выбрал Марью. И Марья действительно помогла. То записочку напишет, то по телефону с теплыми словами позвонит. Сама на себя не походила, каждый день устраивала романтические ужины, организовала поездки по местам, где когда-то были счастливы. Короче, вылечился Геннадий Иванович от напасти за месяц. И действительно, с удивлением смотрел назад, вроде как это и не он тогда был. Сестричка та сразу же закрутила роман с новым завотделением. Некрасиво так, показательно, у всех на глазах. Да с пьянками, да с визгливыми разборками с бывшей женой. Бог Геннадия уберег. Бог и жена.
Марья, правда, потом захандрила. Его вылечила, а сама все поверить не могла, когда очнулась, что муж вот так легко думал ее на молодую променять. Тут уж сам Геннадий испугался. Понял, какое счастье мог потерять. Все делал для своей Машеньки, лишь бы она духом воспряла. И вот трудности позади, он не нарадуется и на детей, и на жену.
Молодежь не осуждает, нет, советов не дает: у каждого своя жизнь. А вот про Мельникову действительно не подумал. Зато про вазу подумал! И даже испугался! И впрямь урна, один к одному. Только этого еще не хватало. Потихоньку завернул ее в старый
