– Никуда меня не отправят!
– Так ты согласен?
– Подожди, Бутаков, подожди… Я даже не предполагал, что ты такая сволочь!
– Да что ты, Женя, какая я сволочь, просто я профессионально выполняю свою работу. Мне за это деньги платят, и поверь, немалые, во всяком случае, получаю я в несколько раз больше, чем ты.
Бутаков все рассчитал. Он знал, что Самохвалов будет сопротивляться, всячески пытаясь оттянуть ответ, и поэтому прихватил с собой конверт с фотографиями, понимая, что это добьет полковника.
– И еще, Женя… Фотографии – мелочь, так, нервишки пощекотать твоей супруге, есть кое-что и посерьезнее.
– Что? – нервы Самохвалова были на пределе.
– Ты как-то полгода назад сообщил мне кое-какую информацию, и она оказалась верной, мы проверили ее по своим каналам. А информация-то была секретная, так что…
– Подожди, не мог я ничего такого сказать. По-моему, я тогда вообще о работе не говорил.
– Это ты так думаешь, но есть пленка, диктофон был включен, и весь наш разговор записан. А потом, помнишь, операция провалилась? Большая операция, в которой участвовали сотрудники не только из вашей конторы, но и из МВД, из налоговой полиции. И такая важная операция успешно провалилась.
– Так вот оно в чем дело! – вслух размышлял Самохвалов. – Вот почему!..
И он вспомнил, как они с Бутаковым напились, вернее, Бутаков его напоил. А может, что-нибудь насыпал в коньяк. Теперь он мог ожидать от бывшего сокурсника чего угодно.
"По-видимому, я тогда действительно наболтал лишнего. Об операции я знал немало, как-никак, аналитический центр занимался ее подготовкой…
Такого провала не ожидал никто".
– Да ты не кипятись, Жень, отнесись ко всему философски. Я тебе скажу, как на духу: за нами такие силы – все сметут. И пока не поздно, советую тебе сделать решительный шаг и согласиться сотрудничать с нами.
– Согласиться?
– Естественно, согласиться. Тем более что тебе не придется подписывать никаких бумаг, ровным счетом никаких. Просто ты будешь время от времени сбрасывать нам кое-какую информацию.
– Какую? – уточнил Самохвалов.
– Ту, которая представляет интерес для меня и моих… – Бутаков хотел сказать «хозяев», по махнул рукой. – В общем, для тех, кому я подчиняюсь.
– Кто они?
– Да успокойся, не на ЦРУ же я предлагаю тебе работать. Наши люди, между прочим, куда большие патриоты, чем сегодняшние правители.
– Ну ты, Бутаков, и мастер обделывать грязные делишки. А я-то все гадал, почему ты ушел из органов? Думал, по убеждению…
– Из органов я, допустим, ушел потому, что как хороший охотничий пес носом чую ветер, чую, где дичь. Пройдет год или немного больше, и Россия изменится, причем кардинально. Все будут решать деньги, большие деньги, которые уже на подходе.
– Деньги, говоришь? Кто их под тебя и твоих патриотов даст?
– Да, деньги. Они и сейчас все решают. Не в патриотизме, настоящем или липовом, дело. Банкиры вмиг перекрасятся, брюнеты блондинами за одну ночь заделаются. Запад тоже никуда не денется, они заинтересованы, чтобы в России сильная власть была и порядок, когда точно известно, с кем договариваться можно. Думаешь, ваш президент что-то решает? Ничего не решает. Он слаб, болен, почти беспомощен. Решают другие люди, и я с ними, а не с ним, не с выжившим из ума стариком, возомнившим себя всесильным и вечным…
– Вы что же, хотите переворот сделать? – ледяным тоном спросил Самохвалов.
– Зачем его делать, он и так идет – тихий, незаметный. По крупиночке, по осьминочке мы отъедаем и отъедаем власть и скоро поглотим все. А неугодных просто оставим на берегу, как корабль с толковым капитаном оставляет ненужный груз.
– Красиво говоришь, Бутаков! Но, думаю…
– Да не надо думать, Женя, не надо, делом надо заниматься. Так что, решай скорее.
– Нет! – резко выдохнул Самохвалов. – Нет, Бутаков! Нет! – уже почти кричал Евгений Ильич, – С вами я не пойду. Если у вас все такие мерзавцы, как ты, то мне среди вас делать нечего.
– Ax у тебя руки чистые, как у Феликса Эдмундовича? И сердце горячее? И голова холодная?
Или я ошибаюсь?
– Пошел вон! Уходи из моего дома!
– Ну дом, допустим, не твой, а твоего тестя, и тебе достался по недоразумению. Если бы генерал" был жив, то, поверь, пошел бы с нами. В отличие от тебя, он был человеком неглупым.
– Вон! Вон! – может быть немного театрально и истерично, но искренне закричал Самохвалов.
Сволочь ты, Бутаков!
– Так набей мне морду, помнится, один раз ты уже хотел это сделать.
– Я тебя убью! – Евгений Ильич схватил кочергу, стоявшую у печки, и замахнулся.
– Ну допустим, убьешь. И как ты это потом объяснишь? Скажешь, что пришел к тебе отставной полковник Бутаков и предлагал сотрудничать черт знает с какой организацией, а ты, как честный офицер ФСБ, взял да убил его кочергой? Вот уж все посмеются! Нет, не станешь ты меня убивать, не захочешь марать свои чистые руки.
Бутаков поднялся, понимая, что разговор практически закончен. Но основной вопрос, ради которого отставной полковник приехал на эту дачу, так и остался в подвешенном состоянии.
– Хорошо, – не сдавался Григорий Германович, – прекрасно. Не хочешь, черт с тобой! Разбирайся сам со своими проблемами, пусть тобой займется твоя же собственная контора. Поверь, они получат бумаги в самое ближайшее время. Так что готовься, мозги тебе будут промывать по полной программе. Уж тогда я посмеюсь.
Самохвалов поставил кочергу на место. Он понимал, что в своих предсказаниях относительно ожидающей его головомойки Бутаков прав. Впрочем, ответ у Евгения Ильича был готов, и ответ отрицательный. Но сейчас ситуация складывалась не в его пользу, компромат был нешуточный. Бутаков прижал его этим компроматом так, как грабли прижимают ужа к земле.
– Ну, так что скажешь? Мне идти или остаться? – Григорий Германович хотел все-таки прояснить ситуацию до конца.
– Уходи.
– Как знаешь.
Бутаков надел кожаное пальто с дорогим меховым воротником, напоминавшее те, в которых ходили немецкие генералы во время второй мировой войны.
– Жаль, конечно… А можно еще рюмочку водки? Холодно на улице.
– Пей, – Евгению Ильичу хотелось только одного, – чтобы его гость поскорее ушел.
– А ты не составишь компанию?
Бутаков разлил водку по рюмкам. Самохвалов нехотя подошел к столу. Неожиданно правая рука отставного полковника вынырнула из кармана, и Евгений Ильич увидел пистолет, который, описав дугу, застыл у его виска. Раздался выстрел, но Самохвалов его не услышал. Пуля вошла в висок.
Бутаков водрузил тело бывшего однокурсника на стул, вложил в правую руку Евгения Ильича пистолет, сжав уже начавшие деревенеть пальцы Самохвалова.
– Ну, вот и хорошо.
Шторы на окнах были задернуты. Полчаса у Григория Германовича ушло на то, чтобы уничтожить все следы своего пребывания на даче. После чего Бутаков не спеша покинул загородный дом несговорчивого полковника.
Часы показывали половину второго, шел густой снег, сухой, пушистый. Уже через минуту не было видно никаких следов.
"Дурак же ты, Женя, самый настоящий дурак!
Но у меня не было другого выхода. Если бы я тебя не застрелил, ты мог бы очень сильно нам навредить. А так ты безвреден".
Пройдя три улицы дачного поселка, заснеженные и пустынные, Бутаков закурил. Он дышал ровно, шел быстро, словно куда-то опаздывал. У высокого дощатого забора стоял черный джип с тонированными стеклами. В джипе Григория Германовича дожидались двое – один сидел за рулем, другой на заднем сиденье.
Бутаков открыл дверцу и сел рядом с водителем.
– Поехали.
– Что, не согласился? – раздался голос с заднего сиденья.
– Да пошел он, чистоплюй долбанный! Моральные принципы, понимаете ли, потомок Дзержинского…
– А фотографии ты оставил?
– Да, бросил три снимка, предварительно сунув их ему в руку, чтобы его пальчики хорошо просматривались.
Джип с выключенными фарами медленно двинулся по улице и уже скоро был на шоссе, ведущем в Москву.
Полковник ФСБ Самохвалов сидел, уткнувшись головой в стол. На столе стояла бутылка водки и одна рюмка. Рядом была разложена нехитрая снедь.
Правая рука Евгения Ильича свисала, сжимая пистолет. На полу, у ног, и на скатерти виднелась кровь.
Кровью были залиты и колени полковника. Рядом с тарелкой с бутербродами лежали три фотоснимка: Самохвалов, абсолютно голый, в гостиничном номере с молодой грудастой брюнеткой, естественно, тоже голой.
В печке, потрескивая, догорали дрова, за окном валил снег. Дачный поселок казался вымершим, только в доме полковника Самохвалова горел свет.
Где-то протяжно выла собака.
* * *
В восемь утра в загородном двухэтажном доме, где по-прежнему горел свет, зазвонил телефон.
«Может, вышел куда-нибудь?» – подумала жена полковника Самохвалова под аккомпанемент нескончаемых протяжных гудков, раздававшихся в трубке.
