И будет он один в своем лесу бродить,
Стенать и выть..." [4]
Джонни всегда казалось, что пифия — это огромная змея, но Бонни сказала, что это жрица, которая предсказывает судьбу в рифму.
"Твой лес всегда с тобой, — объявила она Джонни. — Но ты его будешь видеть лишь в полнолуние".
Она что-то пробормотала про себя и подняла глаза к небу.
И в час, как полная луна засеребрится в тучах,
Ты будешь волк — лесной король, всевластный и могучий... —
пообещала она ему в конце концов.
ДАВНЫМ-ДАВНО В БЫЛЫЕ ДНИ... — яростно закричал ансамбль Джонни в ухо, когда он свернул на другую улицу; выпитое снова ударило ему в голову — пришлось сесть и подпереть руками голову.
Ночной ветер, пролетая над городом, набросился на него, ударил лапами в грудь, лизнул лицо ледяным языком. Джонни ожил, поднялся на ноги и, повернув против ветра, добрел до главной улицы; напротив маячил еще один перекресток. Уличные фонари взирали на него с высоты, казалось, верхушки столбов гнутся под их тяжестью. Фабричные фасады были ярко освещены. Вывески на заборах предостерегали, что они находятся под охраной электроники, собак, сторожей. В цепких лучах света Джонни съежился, затосковал. Ветер лениво шуршал мусором в канаве. Сухие бумажки дергались, взлетали, замирали. Понаблюдав за их неторопливой пляской, Джонни глянул на название улицы — и кивнул, словно так и предполагал, что окажется именно здесь, единственным человеком в ненастоящем, призрачном мире. Он перешел на другую сторону, свернул за угол и пошел по улице, вдоль которой тянулись какие-то строения, площадки для разгрузки товаров, ограды из стальных труб и металлической сетки. Песчаный берег или склон горы остаются сами собой, даже если там нет ни души, но городская улица зависит от людей и машин. Без них ее подлинное назначение теряется до утра, она становится жутковатой и жалкой. Кассета кончилась, но Джонни не стал ставить новую, а просто скинул наушники. Хватит с него на сегодня.
Внезапно заборы исчезли. Джонни увидел огромную автостоянку, а за нею несколько магазинов и возвышающееся над ними просторное здание супермаркета. Он почувствовал себя человеком из космоса, вернувшимся на Землю после атомной катастрофы, во время которой люди погибли, а здания остались. Он не решался войти в это огромное пустое пространство, где был бы единственным живым существом во всем мертвом городе.
Чуть впереди светофор сменил красный свет на зеленый. В предрассветной тишине Джонни с удивлением услышал щелчок автомата.
"Иди!" — велел ему город. Джонни двинулся по обезлюдевшей площади. Дойдя до середины, тревожно оглянулся — ему показалось, рядом кто-то движется. Это стекла витрин отражали его движения — дергающимся темным силуэтом. Краем глаза Джонни продолжал следить за ним, хотя и удалялся от магазинов все дальше и дальше.
Вдруг, испугавшись, словно ребенок, он увидел, как в стекле что-то еще сдвинулось. Что-то, дрожа отражением, направлялось ему навстречу. Невероятно, но каменная пустыня изрыгнула еще одного обитателя. Им предстояло встретиться посреди пустой автостоянки, освещенной мутными огнями безлюдного города. Он повернул голову. С другого конца площади навстречу ему брела невысокая фигура, толкая перед собой тележку из супермаркета. Через минуту он увидел, что это была худощавая старушка в шляпке, похожей на красный ночной горшок без ручки. Из-под шляпки выбивались пряди седых волос, свисавшие на уши. Джонни подумал, что сам он в своем полосатом блейзере, закапанной кровью рубахе и синих джинсах тоже может показаться ей странным — лицо распухло, темные волосы всклокочены.
Он шагнул в сторону, чтобы ей легче было с ним разминуться, но и она повернула и пошла прямо на него, будто собираясь сбить его тележкой с ног, а потом подхватить и уволочь. Город нацелил их друг на друга — так, по крайней мере, показалось Джонни. Одно хорошо — он не знал этой старухи. Может, пока он спал в кустах, прошло сто лет, может, теперь он встретит мать или одну из своих сестер-двойняшек, обезображенных временем. Он разглядел глубокие морщины на лице старушки; глаза скрывала шляпка в виде горшка.
Джонни застыл на месте, давая ей возможность пройти мимо, но она направилась прямо к нему и поглядела на него с улыбкой, словно ожидая, что он с нею заговорит. Джонни молчал. В конце концов она сама прервала молчание.
— Это ты? — спросила она.
Голос у нее был старческий, но выговор ясный, четкий, интеллигентный, словно она принадлежала к той же компании, что и супруги Бенедикта.
— Это вправду ты? — повторила она.
— Не знаю, — ответил Джонни. И тут же добавил: — Меня зовут Джонатан Дарт.
Она удивилась.
— Я и не знала, что ты сменил имя, — спокойно заметила она, а потом вдруг проговорила решительно и властно: — Ну ладно, я не собираюсь всю ночь здесь торчать. И никому не позволю решать за меня. — Она нахмурилась, многозначительно закивала, а потом пошла дальше. Пройдя несколько шагов, обернулась.
— Так ты идешь или нет? — спросила она. — Не знаю, как ты, но я не отказалась бы от чашечки горячего чая. За покупками сейчас отправляться бесполезно. Магазины все заперты! Должно быть, воскресенье. — И, отойдя, снова повторила: — Так ты идешь?
Мимо с ревом пронесся белый фургон — первая машина, которую Джонни увидел за все время ночных скитаний. Судя по реву, выхлопная труба у него отсутствовала. Кто-то закричал и швырнул пустую пивную жестянку из темного окна фургона. Она подскочила раз... два. Шум мотора затих вдали, а банка все катилась, рождая негромкое металлическое эхо. При одной мысли о пиве Джонни опять замутило, спас только страх опозориться в присутствии свидетельницы. Он пришел в себя — жестянка еще катилась. Видно, отведенный под стоянку участок хотя и казался совсем ровным, имел небольшой уклон.
"Доведу ее до угла, — подумал Джонни. — Просто чтобы убедиться, что она в безопасности". Однако, спеша за ней, словно послушная собачонка, он чувствовал, будто добровольно поддается какой-то магии.
— А тебя-то как зовут? — спросил он нарочито небрежно и неуважительно, чтобы она не подумала, что он теперь в ее власти.
— Все так же, — удивилась она. — Имя меняешь, только когда замуж выходишь.
— Подскажи хотя бы, — предложил Джонни, шагая рядом с ней.
— Софи! — вскричала она. — Я ангел мудрости. София! Вспомни доброе старое время!
— Иди ты! — помолчав, отозвался Джонни. — Господи, до чего же я рад, что наконец тебя встретил. Ты можешь мне очень помочь.
Но она только улыбнулась, словно не сомневалась в том, что они друзья, и, не выпуская тележки, вывела его со стоянки и свернула на какую-то улицу с односторонним движением.
Глава третья
По пути Джонни размышлял о том, кто же кого ведет, он эту ночную птицу или она его. Впрочем, в такую рань — половина четвертого утра — конторы и магазины существовали только для каких-то своих непостижимых целей, и никаких убедительных доказательств человеческой жизни кругом не было.
Узкую надпись на кирпичной стене "Изделия из пластмасс" можно бы запомнить как ориентир. На дорожке кто-то написал: "Барри любит Кармен" и алой краской из пульверизатора нанес вокруг расплывшийся контур сердца. Джонни, Робинзон Крузо с "островка безопасности", нашел себе довольно странного Пятницу.
"Пятница", — вдруг пронеслось у него в голове.
Мысль о суде не очень-то обрадовала, впрочем, после долгого беспамятства приятно было хоть что-то вспомнить.
Изящная вывеска гласила: "Системы искусственного интеллекта". Другая была попроще: "Улица Маррибел". Как на всех улицах, надпись была нанесена черной краской по белому фону и укреплена на телеграфном столбе. Джонни остановился и, хмуря брови, с удивлением уставился на надпись. В памяти что-то мелькнуло, забилось, но тут же исчезло во тьме, где была свалена в кучу самая разная информация. Старушка, опередившая его на несколько шагов, остановилась и с недоумением посмотрела на него, словно побуждая поторопиться. Джонни не сводил глаз с названия улицы, манившей его каким-то мучительным соблазном, но что она обещала — никак не мог вспомнить. Она же не раскрывала своей тайны — до поры по крайней мере. Наконец он сдался и, как завороженный, снова поплелся за своей призрачной проводницей.
Они прошли три квартала, миновали три перекрестка, на углу которых щелкали светофоры, регулирующие отсутствующее движение. Впрочем, старушка неизменно пережидала, пока красный свет не сменится на зеленый, хотя по всей улице, которая тянулась в обе стороны насколько хватало глаз, не видно было ни одной машины. Белые стрелы, нанесенные на мостовую, предупреждали, что движение по этой улице одностороннее. После третьего перекрестка они оказались возле старого торгового центра, попроще и пообшарпаннее того, что оставили позади. Некоторые лавки стояли пустыми, стекла в них были выбиты, окна забраны фанерными щитами. На углу расположилась почта, наискосок через улицу — пивная.
