Граф раскланивается и быстрым шагом уходит. Я пытаюсь заговорить с Ариэль — так, ни о чем, просто чтобы словами успокоить ее. На мое счастье через пару минут к нам спешит Маттео и кладет ей на руки маленькую Брайони. Ариэль все еще бледна, как смерть.
— Теперь можешь идти к себе в номер, — тихо говорю я. — Маттео тебя проводит, с тобой ничего не случится.
Они уходят. Граф Скорбей протягивает мне визитную карточку. На ней выгравировано его имя — Леандро делла Роббиа — и замысловатый фамильный герб.
— Мерзкий он человек, этот коротышка inglese, — говорит он. — Мне очень жаль. Люди за тем и приезжают на воды, чтобы их не беспокоили. Но война все переменила. Теперь здесь совсем мало гостей, только вульгарные иностранцы.
— Боюсь, мы тоже вульгарные иностранцы.
— Иностранцы — да. Вульгарные — нет, — говорит он. — Юная леди, которая приехала ко мне, тоже inglese, но я надеюсь уберечь ее от пристального внимания синьора Адлингтона. Не согласитесь ли поужинать с нами сегодня вечером?
— С удовольствием, — отвечаю я ему. — Но не могу ничего обещать. В настоящее время мы мало общаемся с людьми. Я оставлю записку для вас на конторке портье.
— Понимаю, — говорит он.
* * *
Вскоре они надежно укрылись наверху. Ариэль сидит на балконе со спящей Брайони на руках — она могла просиживать так часами; Маттео стоит на страже и обводит взглядом широкие, залитые солнцем горизонты долины Адиджи, подернутые дымкой, благоухающей цветами абрикоса, просторы, где взгляду не преграждают путь ни стены, ни темнота. Убедившись, что с ними ничего не случится, я отправляюсь на поиски синьора Гольдини и за стаканом граппы прошу рассказать мне, что он знает о Леандро. Сдается мне, что дражайший синьор будет рад случаю посплетничать, и он меня не подводит.
— Il conte? О, он настоящий джентльмен. Так любезно с его стороны нанести нам визит, — говорит синьор Гольдини. — Весть о приезде il Conte della Robbia пойдет по всему миру, люди начнут съезжаться сюда, как раньше. — Он просиял. — Многие богачи в войну покинули Италию, но только не il conte. И contadini он сохранил, и имущество в поместье спас — чудо! И сколько у него денег — больше, чем у Медичи! Морские перевозки, знаете ли. У греков разве корабли? По сравнению с нашим il conte — корыта! О, он один из самых богатых людей в Италии. Потому что никому не доверяет. Те, кто доверил свои деньги другим, — где они? Пуф-ф! Arrivederci! Конечно, дуче пытался — как это говорится? — конфисковать все, что смог найти, но il conte этому бабуину не по зубам. Слишком умен. Он отправил свои корабли прочь. Они разрушили два его дома, но самый большой, в Тоскане, остался. Он называется Са’ d'Oro.
Золотой дом.
— Не пытайтесь отнять у итальянца его деньги и его макароны, si? — продолжает он. — И его l'amore. О, такой позор. Такая трагедия. Его первая жена умерла в войну, у них была всего одна дочка, Беатриче.
Мне нравится, как итальянцы произносят это имя — Бе-а-три-че. Похоже на экзотический цветок.
— Но нет сына, некому продолжить фамилию. — Гольдини глубоко вздыхает. Его коробит такое оскорбление исконной итальянской мужественности. Не хотелось бы мне рассказывать ему, что произошло со мной и моим братом.
— Его Беатриче умерла в войну, когда рожала bambino. — Он снова глубоко вздыхает. — Bambino был — как это говорится — не дышал, когда родился. Che tragedia! Та юная леди, что здесь с ним, это подруга покойной Беатриче.
Я благодарю его за интересную беседу, и он гордо улыбается, радуясь, что сумел быть полезным. Я пишу Леандро записку, приглашая выпить после ужина. Мне любопытно. Хорошо, признаюсь: обожаю совать нос не в свои дела. Это всегда полезно. Немножко любопытства поможет мне решить ряд щекотливых вопросов касательно некоего Джаспера Джеймса Адлингтона, нашего драгоценного мистера Дрябли.
Через несколько часов, когда Леандро встречает меня у источника, я замечаю у него на пальце кольцо с большим камнем необычного зеленовато-желтого оттенка, цвета густого свежего меда. Не понимаю, как я мог не заметить его раньше. Наверно, слишком волновался.
— Хризоберилл, — поясняет он в ответ на мой вопрос. — Иначе называется «кошачий глаз». В самых лучших из этих камней есть как бы глаз, расположенный идеально по центру — вот, посмотрите. Когда свет падает под определенным углом, он напоминает кошачий зрачок в ярких солнечных лучах, то расширяется, то сужается, как живой. Их добывают на Цейлоне, там эти камни считаются могущественным талисманом против злых духов; люди также верят, что кошачий глаз сохраняет богатство и крепкое здоровье. В этом качестве он надежно охраняет меня от симпатий Джаспера Адлингтона.
— Мы прозвали его мистер Дрябли, — добавляю я. — Мы еще не придумали животное, с которым его можно сравнить.
— Очень подходящее прозвище.
— Сдается мне, что он обожает блестящие вещички. Вы не заметили? Следите за своими драгоценностями. Камень такой величины и прозрачности, наверное, очень редок.
— Да, очень. Но я уверен, что сумею защитить себя. — Он стукает тростью, увенчанной львиной головой, по твердым кафельным плиткам на террасе, и из нее выскальзывает тонкое, острое лезвие. Ударяет еще раз — лезвие исчезает. На это уходит не больше секунды. Я понимаю, что этот человек нравится мне все больше и больше. Да, дорогой Томазино, всегда доверяй своим предчувствиям. От Леандро, старика с негнущейся спиной, определенно веет чрезвычайной настороженностью. И эти губы, тонкие, плотно сжатые губы, они его выдают. Я уверен, он, если надо, может стать безжалостным, с молчаливого согласия своего хитрого сердца, но, тем не менее, с нами он держится, как безупречный джентльмен. Вряд ли человек сможет управлять судовладельческой империей, если не разовьет в себе инстинктов барракуды.
— Очень полезная вещь, — говорю я.
— Надо всегда быть начеку, — замечает он.
— Надо, — соглашаюсь я.
— Нет, — говорит он, глядя на источник. — От судьбы не защититься. Или от старости. Мало кто умеет стареть. Если волосы побелели, а лицо покрылось морщинами, означает ли это, что мы стали немощны или не способны быть самими собой? Я еще не устал, хоть сердце мое и поизносилось. — Он смотрит на меня и вздыхает. — Простите меня, пожалуйста. С самого приезда сюда я не испытывал потребности поговорить. Почти как ваш брат.
— Вы очень наблюдательны.
— Если молчишь, приходится наблюдать — ничего другого не остается.
Мы сидим в дружелюбном молчании, прислушиваясь к журчанию воды и смеху гостей. Вокруг нас вино льется рекой. Может, вода и полезна для телесного здоровья, но немного вина еще полезнее.
Ого, вскоре для нас многое может измениться. Я это чувствую. У меня приятно подергивается колено.
— Вы, наверное, заметили юную леди, которая приехала ко мне, — говорит Леандро. — Ее зовут Лора Гарнетт, она близкая подруга моей дочери Беатриче, которая умерла несколько лет назад. Школьная подруга, вместе учились в Швейцарии. Ей сейчас приходится нелегко. Она просит совета, но не желает ничего слушать. Она так молода. Рядом с ней я в полной мере ощущаю свой возраст.
— Но вы еще совсем не так стары.
— Что ж, ноги у меня крепкие. И то слава Богу. Я хорошо сплю и передвигаюсь на своих двоих. Секрет вечной молодости — в вечном движении.
Я смеюсь.
— Надеюсь, вы правы.
— Сомневаюсь, но тоже надеюсь. К сожалению, после смерти моей бедной Беатриче я растерял волю к жизни. Что может быть хуже для мужчины, чем растерять свою силу, свои ожидания, лишиться всего, что он любил. Теперь у меня можно отнять только одно — мое настоящее, хотя человек не может потерять то, что ему не принадлежит.
Нас прерывает взрыв хриплого смеха из-за столика Мадам Двадцать Каратов. Я с удивлением замечаю, что там сидит Лора с мистером Дрябли, оба потягивают мартини. Леандро тоже замечает их, но выдает свое недовольство лишь тем, что слегка поводит плечами.
— Как печально, что Мерано стал притягательным местом для придурков, — говорит он, не сводя глаз с мистера Дрябли. — В прежние времена здесь было куда больше роскоши. Мы с моей женой Алессандрой обычно приезжали сюда летом, когда дуют прохладные бризы. Но это было в другой жизни, еще до войны, до того, как она умерла. Интересно, как историки назовут эту войну?
— Шедевр разрушенной цивилизации, — улыбаюсь я. — Так называет меня Ариэль.
— Ваша Ариэль, она очень напугана, верно?
— Это так заметно?
— Нет, совсем не заметно. Просто, как вы сказали, я наблюдателен, хотя бы потому, что я здесь и вы тоже здесь, а она очень одинока и очень боится. La bella donna, pazzo di terrore.
Где-то далеко в горах залаяли собаки.
