Потом Нур Ахмат увидел Дырявую Папаху, склонившегося над убитыми душманами.
Откуда-то сверху тихо щёлкнул выстрел, и эхо всосалось в камни. Дехканин припал на колено и, выронив оружие, качнулся в пропасть.
На тропу выскочил еще один душман; Видно, очень не хотелось Сайфуддин-хану, чтобы Нур Ахмат остался жить, раз послал в погоню четверых.
Уняв дрожь. Нур Ахмат зубами выдернул кольцо своей гранаты. Осторожно, стараясь не зацепить за ветки, он перебросил гранату через куст — точь-в-точь как это сделал Дырявая Папаха, тут же упал на дно пещеры и что было сил прижался к земле.
ДОРОГА
Сначала по тропе, потом по белому склону бежал Нур Ахмат и видел лишь раскинутые, как крылья, руки дехканина, падающего в пропасть.
Ещё со скалы мальчик увидел дорогу и движущиеся по ней машины. Силы, которых, казалось, уже не было, вдруг стали прибывать.
«Быстрее, быстрее», — стучало сердце. «Это свои, свои», — пел ветер.
Впереди, грозно задрав пушку, лязгал гусеницами танк. За ним плавно покачивался на ухабах бронетранспортёр, И дальше — знакомые Нур Ахмату «КамАЗы», «КрАЗы», «МАЗы», которые он мог бы отличить с завязанными глазами — по шуму двигателя. Машины были загружены мешками, ящиками, бочками…
Нур Ахмат стал посреди дороги, поднял руку.
Танк замедлил ход. Приоткрылся нижний люк, из него показался механик-водитель.
— Мне нужен командир! — прокричал Нур Ахмат, но его голос утонул в мощном шуме мотора.
Дверь первого «КамАЗа» распахнулась, и Нур Ахмата обдало тёплой волной — Джуманияз!
В раскалённой кабине Джуманияз то и дело прижимал мягкие усы к мокрому от слёз лицу Нур Ахмата.
— Дядя Джуманияз! Мне страшно… Человек из-за меня погиб. Понимаешь, человек!
— Знаешь, давай всё по порядку. — Одной рукой шофёр держал баранку, другой утирал Нур Ахмату слёзы.
Мальчик показал в сторону густо-синей горы.
— Там? — засомневался Джуманияз. — Ты был на Змеиной горе? Как же ты дошёл? Она весной кишит змеями, скорпионами, каракуртами…
— Бандиты там. Стреляют, разоряют кишлаки…
— Ты был у душманов?!
Джуманияз надвинул тюбетейку на лоб.
— Дядя Джуманияз… Я будто умер. Нет, я точно знаю — я умер…
— Погоди, погоди, — опешил шофёр. Он понимал, что такое в тринадцать лет случайно в голову не прихо-дит. — Я пока не знаю, что с тобой произошло и почему твои ноги чёрные от крови, Отдохни… Мы больше никому не дадим тебя в обиду. Ты вернулся, ты здесь, вокруг друзья. Видел танк?
Нур Ахмат уже не слушал. Он стал рассказывать…
Усы Джуманияза прикрыли уголки рта, как было, когда он пришёл к Нур Ахмату с вестью о гибели отца.
«Вот, оказывается, как, — думал он. — Грозное время не спрашивает, сколько тебе лет. Мальчишке пришлось взять оружие». Но вслух Джуманияз сказал другое:
— Солдатом, Нур Ахмат, стать непросто. Не сразу даётся эта наука даже взрослым. Тебя назначили наблюдателем, а не стрелком. Ты и должен был только наблюдать, как бы тебе трудно ни было. Наблюдать, а не стрелять. Ты получил страшный урок.
Они помолчали, каждый думая о своём.
— Поднимает голову наш крестьянин! — заговорил Джуманияз. — Раньше он о чём думал? Как бы расплатиться с долгами и не умереть с голоду до следующего урожая. А теперь… Как, ты говоришь, он сказал: «Душа не болит, потому что голова знает, куда ногам идти»? Видно, мудрый был человек. Жаль, что мы не знаем, из какого он кишлака и как его имя. Идёт, идёт дехканин за революцией!
Колонна остановилась. Джуманияз повязал Нур Ахмату чалму:
— Сядь в тени. Я — за доктором.
Оставшись один, мальчик перевязал чалму по-своему.
СЕРОГЛАЗЫЙ
Подошёл светловолосый курносый парень.
— Русский доктор, — сказал Джуманияз, — Если он сделает больно, значит, так надо. Доктор, да продлятся его дни, многим в этих горах вернул здоровье.
Доктор широко улыбнулся. Так могут улыбаться только добрые люди. Нур Ахмат вспомнил, что табиб,[10] который лечил маму, был совсем другим. Он тряс редкой грязной бородой, шептал непонятные слова, сыпал в огонь красный порошок. Потом, заверив, что злые духи покинули женщину, ушёл, волоча за собой блеющего ягнёнка и куль бобовой муки. А ночью мамы не стало.
Сероглазый, как про себя назвал Нур Ахмат русского доктора, хитро подмигнул и открыл свой маленький чемодан. Он положил ноги Нур Ахмата к себе на колени, присвистнул и что-то стал говорить Джуманиязу.
— Доктор сказал, — переводил Джуманияз, — что ты стойкий воин. Но надо ещё потерпеть. А ещё говорит, что когда-то на красивой реке Оке он поранил ногу, но тоже не плакал. Не потому, что не было больно, а потому, что рядом стояли ребята из его пионерского отряда.
Нур Ахмат зажмурился. Ступни ног будто окунулись в кипяток. Сероглазый промыл раны какой-то шипящей, резко пахнущей водой, положил на них заплатки и мягко, едва касаясь кожи, перевязал белоснежным бинтом. Руки у доктора были тёплые и ласковые.
Закончив перевязку, Сероглазый приложил холодную, как лягушка, и блестящую, как монета, штуку к сердцу Нур Ахмата и замер. Потом странный предмет заскользил по спине, останавливаясь то на лопатке, то на рёбрах. Доктор одобрительно кивал и, вынув из ушей провода, что-то сказал.
— Русский говорит, — Джуманияз чеканил слова, — что сердце у тебя не только крепкое, но и мужественное, как у орла. Жить, говорит, будешь долго. А ещё он говорит, что хоть ты парень и закалённый, но босиком тебе ходить сейчас нельзя. В караване запасных ботинок нет, и доктор просит тебя не обижаться и принять в дар его кеды. Он их купил в Москве, где учился искусству врачевания и занимался спортом.
— Что ответить? — растерялся Нур Ахмат.
— Скажи по-русски, как твой отец, когда хлеб за большой рекой грузили. Скажи: «Спасибо, брат».
Так, читатель, получилось, что один из первых советских людей, с кем мы встретились на земле Афганистана, был врач — со знаменитой русской фамилией Иванов. Анатолий Михайлович Иванов очень просил, чтобы мы передали привет его дочери, пионерке Свете Ивановой, которая с мамой живёт в Челябинской области, в городе Чебаркуле, Просьбу врача Иванова мы с удовольствием выполняем.
Чужая боль, читатель, всегда была для советского человека его собственной болью. Где бы ни творились несправедливость, беззаконие, у нас, советских людей, сердце переполняется гневом, возмущением. Поэтому и откликнулось Советское правительство на просьбу революционного руководства Афганистана — помочь защитить завоевания апрельской революции. Ещё в тяжелейшем для нас 1919 году Советская Россия первой признала независимость Афганистана. Основатель нашего государства Владимир Ильич Ленин писал, что наша страна всегда будет другом Афганистана.
ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТЫ
Змеиная гора в ровном предвечернем свете теперь не казалась такой угрюмой. А может, это было потому, что рядом шёл верный старший друг.
— Понимаешь, сев пора начинать, — говорил Джуманияз. — Пшеницу, ячмень. А в далёких кишлаках не то что зерна нет — есть нечего. Последние крошки отняли у крестьян душманы. В Кабуле сказали: провези, Джуманияз, хлеб в горы, во что бы то ни стало провези. «Есть! — сказал Джуманияз. — Не пройдут машины — на себе хлеб понесём…»
Помочь провезти хлеб в высокогорные аулы взялись советские солдаты, Джуманияз, проходя мимо светловолосых запылённых ребят, прижимал по-восточному руку к сердцу, с уважением говорил:
— Здравствуй, друг!
Он пожимал крепкие руки солдат и шёл вдоль колонны дальше. Нур Ахмат едва успевал за ним: побаливали ноги.
— Понимаешь, почему караван встал? — Джуманияз показал вперёд. — Душманы на дороге сделали завал и всё заминировали.
Огромный бульдозер был помят взрывами мин.
— Этой машиной, — Джуманияз перекинул автомат на левое плечо, — управляет богатырь, настоящий герой по имени Юра. Да, да, герой. Мины под его машиной четыре раза взрывались. Четыре раза Юру контузило. А он снова — за рычаги. Помнишь, ты спрашивал меня, кто такой комсомолец? Юра — комсомолец, понимаешь? Никогда не скажет «я», скажет — «мы».
Нур Ахмат вглядывался в веснушчатое лицо, пухлые губы. И не мог найти ничего такого, что сразу бы сказало — это герой. Он повторил слово «Юра» про себя, словно пробуя его на вкус, и память вынесла — Гагарин… Цепким умом Нур Ахмат улавливал ещё неясную связь между этими людьми. Не зная, в чём она именно, он догадывался: что-то большое, общее объединяет всех советских людей, делает их сильными, непобедимыми.
— Я говорю Юре, — прервал мысли Нур Ахмата Джуманияз, — ты герой. А он рукой машет и смеётся. Нет, говорит, это долг. Мой интернациональный долг. Комбайнер, говорит, я — хлебороб… Долг — это когда мне кто-то должен? Побежал к переводчику. Говорю: Юра мне ничего не должен, а он про долг говорит, жизнью рискует. А переводчик объяснил, что русское слово «долг» имеет ещё и другое значение…
