Иду навстречу
– Алло, я слушаю. – Алло, я здесь.
– Где – здесь? Она назвала место. Он прикинул – до угла было три минуты пешком.
– Иди навстречу!.. – Хорошо.
Он сунул телефон в карман пальто и понял, что не сказал – куда именно навстречу. Ускорил шаги. И вдруг в один миг увидел её всю: и прядь волос в вольном полете, и лицо, и кисть руки, полуприкрытую мехом, на ремешке сумочки…
Они пошли в кафе, пили чай с пирожными. Она курила. Он рассказывал, что только приехал из Парижа и что снова собирается туда – скоро. А если в этой стране и дальше все будет так же плохо, то, может быть, переберется туда навсегда. Она говорила о том, что приехала в Питер всего на несколько месяцев, может быть на год, что ей надо разобраться в себе и что ищет работу. А потом очень внятно произнесла адрес своей квартиры.
Вечером он пришел в первый раз. Она угостила его каким-то невероятно вкусным соусом из полуфабрикатов. Опять пили чай, он пересказывал анекдоты, и вдруг, глядя на её пушистый затылок (она сдавленно хохотала, уткнувшись в колени), отрешенно подумал, что ей нужны деньги. За эту убогую квартирку она наверняка отдала все свои сбережения, а надолго ли их хватит? Уходя, спросил нерешительно: – Если тебе нужны деньги?.. Она удивилась: – Деньги? Да нет, не нужны, – а про себя подумала, что деньги берут с похотливых стариков и богатых придурков, а с друзей и любимых денег не берут.
Он был другом.
На следующий день она нашла работу. Не самую лучшую, но на жизнь хватит.
Он приходил раз в неделю, два раза в неделю, каждый день, иногда один, иногда с друзьями, которых она классифицировала как Принца и Профессора. Принц был красив, как узкая и породистая собака – гончая, например, или далматинец. В жизни у него была одна проблема – женщины. Умные и красивые женщины охотно с ним спали, общались и вообще пользовались. Глупые и красивые не могли придумать для него другого практического применения, как немедленно выйти замуж. Или, как минимум, переехать на его жилплощадь. После этого они разочаровывались в Принце – природа предназначала его для чего-то другого и хороший муж из него не получался. В основном разлад новоиспеченной семьи начинался с того, что на Принца вешались женщины вообще. «Но это же наивно – надеяться, что он может принадлежать только одной…» – сказала по этому поводу одна из его бывших любовниц, умная и красивая. Некрасивые Принцу как-то не попадались. По жизни. В этой своей основной жизни Принц был заместителем редактора не очень большой газетки и довольно ценный профессиональный кадр. Вот только женщины…
Профессор был, мягко говоря, непривлекателен внешне: плотный лысоватый коротышка в очках, всегда какой-то помятый. (В браке первый и наверняка последний раз, трое детей. Пока трое.). Но когда он начинал говорить, очень медленно, с обаятельным прибалтийским акцентом, хотелось смотреть только в его всегда усталые глаза и слушать только его печальный голос. В этом у всех троих было нечто общее: их слушали, не перебивая. Видимо, сказывался опыт педагогической деятельности. Принц до газеты успел поработать в каком-то ВУЗе, Профессор и был профессором. А он!..
Когда его друзья пришли в первый раз, она поняла: решено. И Принц, и Профессор относились к ней с неким старомодным уважением и интересом. Так мужчины уважают любимую женщину друга. Она могла бы легко сделать их своими, но зачем?.. Всё равно уезжать. Когда-нибудь. Хватит с неё одного друга-любимого, одной болезненно-прочной ниточки в сыром и сером городе.
Дождь шел, кажется, уже несколько недель, не переставая. Утром это была морось, которая приятно холодила лицо. Вечером – ливень, он мочил подол пальто и продукты в пакете. И это ужасное серое небо за квадратами окна. Она задергивала шторы, садилась в скрипящее кресло с ногами, читала и ела – бутерброды, семечки, фрукты.
Уже спустя пару месяцев её съемная квартира была точь-в-точь как она сама, нищета и роскошь. На стене с обоями грязноватой совковой расцветки – ажурный светильник, чтоб было удобно читать в постели. Пушистый темно-синий плед. Ни радио, не телевизора – зато пачками валяются газеты, журналы и книги. На одной стене юношеская акварель Принца в деревянной рамке. На столе подарок Профессора: очень приятный на ощупь плюшевый медведь с ладонь величиной. На кухне то же самое: очаровательная ведьма на метле, изделие каких-то дружественных славян, и мятые алюминиевые кастрюли, брошенные за ненадобностью прежними хозяевами квартиры. Воду для чая она долго кипятила в кружке, пока кто-то не принес ей миниатюрный электрический чайник. Ни одной картофелины и горы кожуры от мандаринов, в квартире всегда чуть-чуть пахнет Новым Годом. На работу она носила одни и те же непритязательные джинсы со свитером. А под джинсами – кружевное бельё. Зато домашняя одежда немаркая и практичная. Не считая, конечно, двух шелковых пеньюаров… которые она надевала после ванны.
В первый раз он остался ночевать как-то ненарочито, почти случайно: взял да заснул на диване. Только что листал альбом с видами города, только что говорил… – а вот она исчезла на минуточку в кухне, чтобы налить чаю… вернулась – он уже спит, полулежа, полусидя, и альбом на полу раскрытый. Она села перед ним на корточки, всмотрелась в лицо. Темные реснички лежат на щеках, как приклеенные. Дыхание спокойное. Тихо-тихо, чтоб не звякнула ложечка, поставила чашку на журнальный столик (сама смастерила из широкой доски и картонной коробки, накрыла куском ткани до пола, вот вам и стол). Любимый пеньюар лежал на другом конце дивана, под одеялом. Вышла из ванной, потушила свет и улеглась рядом. В квартирке не были предусмотрены другие спальные места.
Ночью они нашли друг друга. Подумалось было потом, ближе к утру: а не по ошибке ли. Мало ли кто и где заснул. Нет, нет. Всё так. Все правильно. Если б не сегодня, то – завтра.
Иногда не приходил день, два, три, неделю. Оставалось только гадать: в командировке? Заболел? Впрочем, разве она ждала, покупая свечу вместо перегоревшей лампочки.
Когда хронически не хватало денег и ужина, натягивала единственное платье и ехала в центр, шла по проспекту. Никогда не надо было идти слишком долго: всегда кто-то подходил. Представлялась первой частью своего имени, так её называли учителя, и то недолго, а больше никто. Едва подняв глаза, она уже знала, что будет, и честно платила по счету, если его предъявляли.
С самого первого раза она придумала себе историю, которую повторяла потом при необходимости, не запинаясь. Номер телефона не давала: домашнего не было, а мобильный с собой не брала. Жила якобы у родственников, якобы не работала. Как-то попала в эпицентр пьяной разборки, и то: замахиваясь на потаскушку, крутой вдруг оробел, увидев спокойное бледное лицо, и опустил руку. Видно, оттого, что не просила, в сумочку по утрам совали купюры, крупные и не очень. Она не отказывалась, а в чем же иначе была суть? Не огорчалась, когда купюр не было. Не встречалась больше со своими случайными любовниками, не привязывалась к ним после проведенной вместе ночи. Ехала домой, переодевалась и никогда не опаздывала на работу. Думала: приходил он накануне? Пропущенные вызовы на телефоне: от него никогда.
Он приходил на следующий день, с вином и апельсинами, курицей гриль и пакетом овощей. Иногда с цветами: роза на длинном стебле, сиреневые ромашки – именно ромашки, не герберы, мелкий букетик первых фиалок, строгие, плотно завернувшиеся в себя малиновые тюльпаны. Сначала она ставила их в литровую банку. Потом Профессор принес ей узкую серебристую вазу. Она чувствовала в нём родственную душу по отношению к красивым вещам, не имеющим большого практического смысла, будь то плюшевые медведи, вазы или роскошно изданные альбомы фотографий.
Они никогда не говорили о том, приходил ли он, когда её не было дома. Приходил. Звонил в дверь, стучал – звонок был тихий, в ванной она могла ведь его не услышать. Выходил на улицу, смотрел в тёмные окна. Сидел на площадке между этажами и жалел, что не курит. Чувствовал боль оттого, что не может спросить, просто спросить, где была она вчера. Возможно, на то была сотня благовидных причин. Где-то в пригороде живут родственники, ездила в гости, заболела племянница – мало ли? Не спрашивал. И она молчала.
Однажды он остался у неё на целую неделю. Она удивилась еще, когда он не поднялся по первой пронзительной трели будильника, обычно он вставал раньше. Попыталась поднять его завтракать, он лишь махнул рукой: «М-м-м». Прислушалась к памяти вечера накануне: да нет, все как обычно. Оставила на кухонном столе второй ключ.
На улице было по-прежнему серо и размыто, одно и то же что утром, что вечером. И жизнь похожа на сон.
