– У вас на самом деле хороший помощник, проф. Он все правильно сказал – я действительно горелый. Окурок. – Шелихов даже немного улыбнулся, удивившись тому, как легко и просто дались ему эти слова. – Я отходил свое в Зону, крутые горки сивку укатали до полного хлама. Перегорел. Больше не могу. Просто погибну через пять шагов. Ты же в курсе, наука, как Зона сталкера ломать умеет и что из человека на выходе получается.
– Вот как… надо же. – Яковлев встал, подошел к окну и долго смотрел в небо. – А не похож ты на сломанного человека, Серый. Я ведь тебя знаю, не так ты прост, как кажешься. Это для всех ты по краешку Зоны ходил да разную бижутерию подбирал, однако были, точно были у тебя серьезные, крепкие выходы. Я ведь с одним опытнейшим товарищем до Припяти дошел, не без потерь, кстати, и проводник наш там сгинул. А потом в городе ты нас встретил и вывел, и еще я в курсе, что «черный хрусталь» именно ты ученым принес. И за три года, считай, ни царапины ты не получил. Специально очень интересовался вашей персоной, жаль только, что ты потом с нами работать отказался. Очень жаль, сталкер.
– Не люблю я рисковать, проф, сами знаете. На рожон несколько раз, пусть и удачно, слазил, а больше судьбу испытывать ни к чему. Зона и по мелочевке кормила меня неплохо, на хлеб с салом да на патроны хватало, а большего мне и даром было не нужно. Большее – всегда лишнее.
Яковлев хмыкнул, пожал плечами.
– Знаешь, друг мой, а ведь ты мог бы стать и в самом деле неплохим сотрудником, если б не эти твои… запросы, точнее, отсутствие оных. И все-таки почему ты почти всю свою Зону по краешку ходил и хлам собирал? Ведь начинал ты уже как опытный, а закончил, прости, как зеленый новичок.
– Говорю же, наука, что мне хватало. В курсе ты или нет, но у всех дельных бродяг имеется что-то вроде особого датчика на зонные пакости – интуиция там, особое шестое или там седьмое чувство, а вот у меня его нет, хоть тресни. В том, что выжил в нескольких опасных рейдах, так просто, считаю, повезло мне, бывает такое, что сталкеру изредка везет. Но только изредка, проф. Удачу даже один раз опасно испытывать, а уж рисковать раз за разом – это, не в обиду сказано, для дураков. Не верю я в счастливую судьбу или несчастливую просто потому, что знаю: нет судьбы, есть только случай. Кто этого не понял – до сих пор в Зоне лежит, костями светит, а я, как видишь, живой, и руки-ноги на месте.
Серый откинулся на спинку стула, сжал кулак и начал по очереди отгибать пальцы.
– Смотри, проф. Первое – по краю да по спокойным местам особо дорогого ничего не попадалось, сам сказал, один хлам, мелочь. И не только я и ты про это знаем, а все, кто в Зоне живет. И потому Серого грабить и убивать неинтересно – нет у него в рюкзаке никаких вкусных штук, на старый автомат да комбез-самоделку ни один мародер не позарится. Второе – серьезного зверья по моим знакомым, хоженым местам почти не бывает, а уж от мелочи я и своим стареньким автоматом отмахаюсь. Третье – хоженые места, знакомые, край Зоны – большая редкость встретить там особо паскудную аномалию. Очень большая редкость, факт. А те, что есть, я и слышу, и вижу без всякой там чертовщины вроде сталкерского чутья, которое еще и не факт, что существует. Четвертое – знаю я уже, чего от этих мелких, дешевых, но зато знакомых до боли штуковин ожидать, что ни одна из них меня не убьет, не облучит и не поломает.
– Что, так-таки и ни разу не находил ничего редкого? – поинтересовался академик.
– Так Зона же. – На лице Семена появилась задумчивая улыбка. – Ну, как не находил? Подбирал, было дело. Что чудное попадалось если, непонятное, то сохранял, конечно. Нет, не продавал, а в местечко одно складывал – был у меня один тайный колодец, схрон, там и обустроил я тайник. Четыре штуковины там лежало, каких я раньше не видел, да и в базе данных они не значились. Если такое скупщикам нести, то слух пойдет, что Серый, подлец, не только бижутерию собирает, но и кое-что посущественнее, а зачем оно мне надо, лишнее внимание? Я этот колодец в той самой странной рощице как раз и сдал одному неплохому человечку, когда почуял, что начинаю гореть и что мне считаные ходки остались.
– Матологу?
– Ему. Хотел вместе дойти, да скрутило меня в узлы на подходах, сделало окурком. Сталкер небось до сих пор думает, что нашел он сам те редкостные вещицы, артефакты. Честный он парняга, кристалл просто, знаю я его – так бы пополам деньгу разделили, ну а раз один дошел он до моего схрона, то, значит, и вся добыча его. Поделился он со мной тем не менее, не кинул, как поступил бы любой другой сталкерюга – я-то перегоревший, таких в нашей компании и за людей не считают.
– Ну а почему ты не рассказал Матологу, что это твой тайник? – Яковлев поднял брови.
– Да потому что Серый не сталкер, а мусорщик, – Семен рассмеялся. – Начни я ему заливать, что есть у меня такие артефакты, он решил бы, что я того, рехнулся, и так еле уговорил его «рощицу проверить». Самому мне их продавать нельзя было – нет у меня таких связей с местными дельцами, чтоб разом этакое барахло толкнуть и при этом в живых остаться. Матологу же – раз плюнуть. Он-то и со связями, и с авторитетом среди своих, с ним связываться не станут. Да и чувствовал я, что могу до своего схрона не дойти – такой страх не то что с ума сводит, саму душу до корней выжигает. У вас ведь тоже есть научники, что в Зоне перегорели. Ты знаешь, проф, что это такое.
– Знаю, – серьезно кивнул академик.
– Тогда я не понимаю тебя, наука. Зачем ты меня сюда припер и разговоры разговариваешь? Может, как того «жельтмена», тоже на кухню приставишь или еще какие-нибудь кирпичи таскать? Давай уж я вместо него, а? А товарища в Город – он в отличие от меня в него хотя бы зайти сможет.
Яковлев поморщился, вздохнул и внимательно посмотрел на Серого.
– Значит, не пойдешь?
Серый не ответил. Он молча взял со стола сигареты, прикурил и, не глядя на Яковлева, начал пускать кольца дыма. Цель, с которой его вытащили из изолятора, стала окончательно ясна, и разговор перестал быть для Семена сколь-нибудь интересным. Бывшему сталкеру было даже почти что наплевать на то, что его ждет завтра – тюрьма ли, улица, даже, наверно, смерть. Удивительное дело, но Серый вдруг ясно осознал, что боится костлявой намного меньше, чем Зоны. Эта мысль даже заставила его рассеянно улыбнуться.
– В Москве умирают люди, – глухо проговорил Яковлев.
– Знаю, – спокойно кивнул Семен.
– Умирают ученые. Хорошие, незаменимые ученые, умирают десятками, сейчас счет пошел уже на сотни. Просто замечательные люди, со многими из которых я знаком лично. Умирают для того, чтоб понять наконец, с чем мы столкнулись и как это остановить. Да, я знаю, что мы так и не разобрались в том, что такое Зона, да, мы не прислушались к предупреждениям, да. Но мы должны, понимаешь…
– Удачи вам в этом. – Шелихов поднялся и потушил окурок.
– Ты… – Академик внимательно посмотрел на Серого.
– Нет. Говорю вам – нет. Я и в той Зоне всего раз был проводником для вашей группы, больше не хочу. Да если бы и хотел – я уже горелый, наука. Ты знаешь, как это страшно для нас, как это ломает. На этом все.
– Проклятие… как бы я хотел, чтоб ты валялся безногим в тюремной больнице, а передо мной сидел на этом вот стуле дурак и преступник Матолог или еще кто-нибудь из той группы, что так страшно наломала дров, по недомыслию уничтожив московский Центр. Ну почему ты, Серый, мусорщик, бывший сталкер, сейчас здесь, а Викинг, Фреон и еще множество бесценных людей или глупо погибли в драках между собой, или просто пропали в то время, когда они так нужны… почему, черт возьми… пошел вон. Трясись всю свою оставшуюся жизнь, горелый, – тебе только это теперь и остается.
– Слышь, ты… – Семен сжал кулаки и начал приподниматься со стула. – Я тебя, наука, уважаю, но за такие слова могу и шнобель поломать.
Яковлев сжал кулак и с колючим прищуром сразу ставших ледяными глаз тихо проговорил:
– Попробуй. Давненько научному мужу не приходилось на кулаках спорить. Отдискутирую так, что родная мама не узнает.
Поговаривали, что Яковлев, несмотря на то, что академик, да еще и нобелевский лауреат, однажды раздавил в ладони свежее яблоко, легко гнул в пальцах монеты и таскал с собой снаряжения больше, чем любой сталкер из сопровождения. Ходили также слухи, что мог Гавриил не только гласом бить виновного, но и десницею покарать зело изрядно: Зона, говорят, воспитала в ученом совсем не научные навыки и приемы.
Яковлев, впрочем, только лишь положил руку на плечо Семена, но бывшему сталкеру показалось, что его придавило балкой.
– Не советую, сталкер. – Академик покачал головой. – Не доводи до греха. Очень я сейчас зол и на тебя, и на всю шайку тебе подобных, да и просто зол на все вокруг. Сил уже не остается никаких. Тут трусость твоя еще…
– Я перегорел, – угрюмо буркнул Семен.
– Виктор Минский, биолог, перегорел два года назад во время ночного забега по Зоне – группа спасалась от локального всплеска пси-активности, погибла половина состава экспедиции. Сейчас Минский, перегоревший в Зоне ученый, нашел в себе силы пойти в Москву. Он и два проводника из ваших недавно связывались с Центром – они дошли уже до Автозаводской и двигаются дальше. Василий Конюхов, физик, тоже, как ты говоришь, «окурок», недавно вернулся из города с материалом на десять диссертаций и грузом ценнейших образцов. Борис Вайсман, эколог, специалист по аномальной фауне, перегорел, когда погибла группа сопровождения, был атакован «матрицами» по трупу… м-м… по-вашему – зомби, и две ночи провел на крыше насосной станции, отбиваясь от кадавров. Когда его забрала спасательная экспедиция, он не мог даже говорить. Боря в сопровождении одного неплохого человека добрался уже до Тимирязевской, где составляет шестнадцатый отчет, после чего пойдет дальше, к центру города.
