Дрю едва не рассмеялся. Некоторое время он вглядывался в черную норку, а потом услышал щелчок отпираемой щеколды и обернулся к окошку двери. Дверца откинулась, и чьи-то руки поставили на полку пищу.
Он поднялся на ноги и подошел к двери. У него не было ни часов, ни календаря. О времени он узнавал по ударам монастырского колокола, по солнцу и по еде, которую ему приносили. Сегодня была пятница. Так заключил он, взглянув на кружку с водой и миску с хлебом.
Взяв свой спартанский ужин, он затворил окошко и устроился на лавке. За окном лил дождь. Из-за холода и сырости ему сильнее, чем обычно, хотелось есть, но он вспомнил о прерванной молитве и в качестве наказания заставил себя оставить от ужина немного хлеба.
— Позже он задумывался, был ли у него иной повод для этой небольшой голодовки. Во всяком случае, услышав удар колокола, который звал его к заутрене, он неожиданно для себя отломил кусочек оставшегося хлеба и положил возле мышиной норы.
Вернувшись из часовни, он увидел, что хлеб исчез. И позволил себе улыбнуться.
14
— Как? Оскорбить таинство?
Отец Хафер был возмущен.
— Если вам нужны гарантии моего молчания, то к чему вам такая исповедь? Не забывайте, я ведь еще и психиатр. Профессиональная этика обязывает меня держать этот разговор строго между нами. Я не стану обсуждать его ни в полиции, ни где-либо еще.
— И все-таки я предпочитаю зависеть от этики духовного лица. Вы ведь подчеркивали то значение, какое придаете священным клятвам. Если вы нарушите тайну исповеди, то навсегда погубите свою душу.
— Говорю вам, я не буду оскорблять священное таинство. Мне все равно, что вы задумали, но я не позволю —
— Ради Бога, я умоляю вас!
Священник испуганно вздрогнул.
Дрю проглотил комок, стоявший у него в горле, и тихо произнес:
— Тогда вы узнаете, почему меня нужно принять в орден.
15
Это превратилось в своеобразный ритуал. Каждый вечер он оставлял перед норкой немного еды — кусок моркови, листик салата, дольку яблока. Его дарами никогда не пренебрегали. Но, очевидно, такая щедрость выглядела слишком подозрительно, и мышь все еще не покидала норы.
А впрочем, думал Дрю, к чему выходить наружу, если ужин доставляют на дом?
Мотив, который он приписывал поведению маленького грызуна, был забавен, но не настолько, чтобы отвлекать его от основных занятий. Все дни, а иногда и ночи, он посвящал молитвам, прославлению Всемилостивейшего Создателя и искуплению своих смертных грехов.
Обильные снегопады его пятой зимы в монастыре намели волноподобные сугробы за окном рабочей комнаты. Он неустанно трудился над собой. Он пытался искупить вину, что терзала его душу. Иногда во время молитв мышь выглядывала из норки. В ее маленьких глазках появился живой блеск. Постепенно она стала отдаляться от своей норки. Ее движения были уверенными, бока округлились, шерстка лоснилась.
Наступила весна, и мышь освоилась настолько, что выбегала наружу, когда Дрю предавался молитвам. Она садилась на задние лапки и удивленно взирала на то, что ей, должно быть, казалось отклонением от нормального человеческого поведения.
Дрю с грустью ожидал, что мышь скоро покинет его келью. Вот уже и пора тебе на волю, думал он. Погрызть молодые побеги, поиграть с таким и же, как ты. Я не требую от тебя целомудрия. Ну, давай, малышка. Беги создавать новую семью. Полевки тоже нужны этому миру.
Однако мышь все чаще и чаще появлялась в его комнате. Она уже без опаски бегала по полу.
Лето выдалось жарким, и его волосяное рубище к вечеру намокало от пота. Однажды он сидел на лавке в рабочей комнате и собирался приступить к своему спартанскому ужину, как вдруг почувствовал какое-то движение рядом со своей ногой. Взглянув вниз, он увидел, что мышь обнюхивала полу его рубища. И понял, что она решила остаться с ним.
Вот и еще один отшельник. Он даже не знал его пола, но, учитывая монастырское окружение, хотел видеть перед собой самца. Как-то раз, вспомнив о мышонке из давно прочитанной книги Е. Б. Уайта, он мысленно дал ему имя.
Крошка Стюарт.
Тогда я был невинным ребенком, подумал он.
16
— Здесь у меня нет сутаны.
— Где? — спросил Дрю.
— Здесь, в этой комнате.
— Значит, мы с вами сходим за ней. Так или иначе нам придется уйти отсюда — чтобы вы исповедовали меня в церкви, на той стороне улицы.
— В этом нет необходимости, — сказал отец Хафер. — Сейчас порядки не так строги, как прежде. Мы можем совершить таинство прямо здесь, в моем офисе. Это называется публичной исповедью.
Дрю покачал головой.
— Что-нибудь не так?
— Будем считать, что я слишком старомоден.
Они пересекли оживленную улицу и направились к собору, стоявшему невдалеке. Под высокими полутемными сводами их шаги звучали торжественно и гулко. Войдя в тесную исповедальню, Дрю опустился на колени. Священник сел на лавку за черной шторой кабинки.
— Благословите меня, отец, — прошептал Дрю. — Я грешен и последний раз исповедовался тринадцать лет назад. Теперь настало время рассказать о моих грехах.
Он начал говорить и не прерывался до тех пор, пока не стал описывать фотографии, лежавшие у него в кармане, и пока священник не стал громко стонать.
17
Это было осенью, в октябре, на шестом году его пребывания в монастыре. Отсветы заката догорали в верхушках пожелтевшей кленовой рощи на склоне горы. Он услышал знакомый щелчок отпираемой щеколды. Негромко звякнули металлические чашка и миска, поставленные на полку под окошком в двери.
Он опустил топор, которым расщеплял дрова для своей маленькой печки, и посмотрел на норку, черневшую в стене. Оттуда почти сразу вынырнул Крошка Стюарт. Он уселся на задние лапки, а передними принялся разглаживать свои длинные усики.
Дружище, тебе не хватает только ножа, вилки и салфетки, мысленно пошутил Дрю. Его забавляла готовность, с какой Крошка Стюарт принимал скрип отворяемого окошка за приглашение к ужину.
Дрю взял миску и чашку. Хлеб и вода: еще один день поста. Усевшись на лавку, он увидел у своих ног Крошку Стюарта и не без сожаления протянул ему кусочек хлеба. Затем наклонил голову, сложил ладони и принялся молиться.
Знаешь, малыш, подумал он, закончив свой обязательный ритуал, ты становишься уж слишком нетерпеливым. Мне следовало бы заставить тебя подождать до конца молитвы. Ведь немного религиозного чувства тебе не повредит, верно? Что ты на это скажешь?
Он взглянул на пол.
И нахмурился. Мышь неподвижно лежала на боку.
Дрю тоже замер. В груди сразу стало тесно. Он задержал дыхание, вздрогнул и, нагнувшись, осторожно потрогал Стюарта.
Тот остался неподвижным.
Он погладил его мягкую, лоснящуюся шерстку, но и тут не последовало никакой реакции. Ему показалось, что у него в горле застряла горсть сухого песка. Через силу сглотнув его, он взял Стюарта в руки. Тельце было легким и обмякшим. Его податливость нельзя было спутать ни с чем.
Дрю ощутил какой-то тошнотворный холод в желудке. Мышь, всего лишь минуту назад бегавшая у его ног, была мертва.
От чего она умерла? От старости? Он почти ничего не знал о мелких грызунах, но понимал, что их жизнь должна быть недолгой. Год или два.
Но ведь это на воле, в окружении хищников? В условиях холода, голода и болезней? Были ли такие опасности здесь, в келье? Перебирая в уме различные варианты ответов, он говорил себе, что даже в тепле и при заботливом уходе Крошка Стюарт все-таки не мог не умереть. Неизвестно, сколько лет было этому маленькому затворнику, когда он в первый раз появился здесь. Вполне возможно, что по человеческим меркам сейчас он был девяностолетним стариком.
Чему я так удивляюсь? Давая ему обильную пищу, я всего лишь отсрочил. Если не сегодня…
То это случилось бы завтра.
До боли прикусив нижнюю губу, он положил это крохотное тельце обратно на пол. В случившемся он чувствовал свою вину. Каждый картезианец был призван закрывать глаза на весь мир. Только Бог имел значение. Вероятно, мышь была искушением, которого Дрю не выдержал. И теперь Бог наказывал его за эту мимолетную забаву.
Мимолетную, беспечную и легкомысленную.
Дрю пожал плечами. Нет. Он все делал так, как ему велела совесть. И был доволен тем, что заботился о своем младшем собрате.
Он не мигая смотрел на безжизненное тельце. В его голове появилось множество предосудительных мыслей. Как нужно было поступить со Стюартом? Во всяком случае, он не собирался отдавать его монастырскому служителю, даже если бы тот закопал его в куче мусора. Крошка Стюарт заслуживал лучшей участи. Он был достоин христианского погребения.
Но где? Сквозь пелену слез он посмотрел в окно рабочей комнаты. Да, он похоронит Стюарта там, в зарослях вечнозеленого кустарника. И будет вспоминать его во время долгой холодной зимы.
У него пересохло в горле. Он взял кружку с водой и поднес к губам. Взгляд упал на ломтики хлеба, лежавшие в миске.
