Восьмого марта он шел по Обводному каналу, следя за номерами домов.
«Девяносто два, девяносто четыре, девяносто шесть, девяносто восемь».
«Чайное заведение для извозчиков. Доступно ломовым. Юдель Гамбер и Ко», — прочел Вуд.
В чайной стоял сизый туман. Хозяин — рыжий парень с плутовской рожей сидел за прилавком и пил чай с блюдечка. Рядом с ним хрипел граммофон.
— Что прикажете?
— Мне нужно Скривела, — сказал агент, — он здесь сейчас?
— А вам, позвольте узнать, по какому делу?
— Это вас не касается.
— Как это не касается? — сказал с обидой рыжий парень, выставляя вперед огромную челюсть, — если я и есть самый Скривел?
— Пустое, — сказал Вуд, — Я знаю Скривела. Вы — не Скривел.
— Я Ваську могу позвать, конечно, — сказал рыжий, пряча челюсть. И, обернувшись к двери, которая вела в соседнюю комнату, он крикнул:
— Васька, поди сюда, тебе господин просит.
Скривел вошел в фуражке, лихо надвинутой на ухо. Увидев агента, он сбросил фуражку и протянул ему грязную руку, с гордостью поглядывая вокруг.
— У меня к вам дело, любезный Скривел, — сказал Вуд, не давая ему руки.
Оборванец провел его в соседнюю комнату, почти пустую.
— С вашего ко мне обращенья, не угодно ли-с супле афирон — пивца или, может, беленькой потребуется?
— Дело у меня к вам вот какое, — продолжал Вуд, — хотите вы заработать сотню-другую?
— Коман ву портреву — со всем нашим удовольствием!
— Вы умеете править авто?
— Править машиной? — переспросил Скривел. — Вам шофер нужен?
— Мне нужен хороший шофер, — сказал Вуд, — такой, чтобы он мог на ходу подбить извозчика и проехать дальше.
— Мм, — промычал с одобрением оборванец, — понимаем! Могу такого шофера достать.
— Кроме того, мне нужен извозчик. Вам извозчиком не приходилось быть?
— Мы, конечно, взломщики, — отвечал Скривел, почесав за ухом, — но, конечно, в случае чего можно и извозчиком. Пожалуйста вам и извозчик.
Вуд вытащил портсигар, закурил, предложил папиросу оборванцу.
— Поговорим.
Они говорили около часу. Агент разложил на столе лист бумаги, начертил несколько линий карандашом и передал бумагу Скривелу вместе с деньгами.
Скривел сложил бумагу, сунул деньги в карман, снова содрал фуражку с взлохмаченной головы и раскланялся.
У моста, недалеко от заведения Юделя Гамбера, Вуд сел в трамвай и поехал к Литейному проспекту.
Афишки на стеклах трамвая советовали покупать шоколад Крафта, кровати Ефима Преловского и венскую мебель братьев Тонет. Негритенок подносил ко рту полные горсти разноцветных леденцов, полнощекая розовая девочка рядом с ним заявляла со смехом, что она умывается только мылом Брокара № 11714.
У Литейного проспекта агент спрыгнул с трамвая и спустя несколько минут звонил у дверей квартиры Свехновицкого.
Он позвонил дважды. Никто не отзывался. Подождав немного, он позвонил в третий раз и пошевелил ручкой.
Наконец кто-то отворил внутренние двери и спросил с тревогой:
— Кто там?
— Могу я увидеть Свехновицкого, Сигизмуида Фелициановича? — спросил Вуд.
— По какому делу?
— Ничего особенно, — сказал агент, — просто я уезжаю и хотел бы увидеть его перед отъездом.
Выходная дверь дернулась на цепочке, и сквозь щель Вуд рассмотрел встревоженное лицо студента.
— Ах, это вы! — сказал он наконец, узнавая Вуда.
— Простите, что осмеливаюсь вторично беспокоить вас, — сказал, кланяясь, агент.
Свехновицкий провел его к себе и предложил садиться.
— Чем могу служить?
— Видите ли, я уезжаю из Петрограда, — начал Вуд, улыбаясь, — очень скоро, дня через два-три. А дело с моим документом так и не разрешилось. Так его никто и не перевел.
— Вы, кажется, собирались обратиться к Панаеву? — спросил Свехновицкий.
— Да, именно к Панаеву; но при всем желании я никак не мог его найти. Разумеется, я и не пытался искать его в игорных притонах, как вы мне изволили указать в прошлый раз. Мне говорили, где он чаще всего бывает, я заходил туда несколько раз, но никогда не находил его там.
Вуд взглянул на Свехновицкого. Студент сидел с бледным лицом и усталыми глазами и, не слушая, смотрел в окно, мимо агента.
— Простите, — сказал Вуд. — Простите, — повторил он немного громче.
Свехновицкий извинился и просил продолжать.
— Именно по поводу этого документа я и зашел к вам вторично, — продолжал Вуд. — Не могли ли бы вы, Сигизмунд Фелицианович, одно одолжение…
— Я к вашим услугам, — отвечал студент, не отводя глаз от окна.
— Один из моих знакомых переписывался с известным востоковедом Френом в Голландии. Он обещал мне послать со своим письмом точную копию моего документа и ручается, что через три-четыре недели я получу точный перевод. Я и сам пытался было сделать эту копию, но, увы, совершенно неудачно.
Он вытащил из бокового кармана точную копию, присланную ему вместе с приказом, и положил рядом с нею квадратный лист бумаги, испещренный какими-то нелепыми очертаниями.
Свехновицкий развернул обе бумаги.
— Да, — сказал он, — это даже и на копию, пожалуй, не похоже. Скорее это грубая подделка вашего документа.
— Именно подделка, — улыбаясь, сказал Вуд, — еще если бы эта подделка сколько-нибудь походила на действительный документ, я бы не осмелился тревожить вас, Сигизмунд Фелицианович.
— Собственно говоря, скопировать ваш документ — пустое дело, — сказал студент, — если бы я…
Он остановился, закусывая губы, и снова посмотрел в окно.
— Если бы я не был так занят последнее время, я бы с удовольствием услужил вам. Впрочем, вот что: зайдите к одному из моих друзей — студенту Ралли; если он свободен, то он не откажется услужить вам.
— Благодарю вас, — вскричал Вуд. — Вы разрешите попросить его адрес?
Свехновицкий написал несколько слов на клочке бумаги.
— Простите, ваша фамилия Ша…
— Шарыгин Григорий Александрович, — подсказал Вуд!
Он с благодарностью принял записку, простился с Свехновицким и спустился вниз по лестнице.
У самого входа стоял человек в скромном черном пальто и барашковой шапке. Вуд поглядел на него: это был, несомненно, полицейский агент.
Вуд припомнил разговор, слышанный им при первой встрече с Свехновицким, легонько свистнул, оглянувшись на окна студента, и, вздернув брови вверх, беззвучно рассмеялся.
10
«Е. П. профессору С.-П. университета Владимиру Николаевичу Панаеву.
Его высокопревосходительство товарищ министра по иностранным делам бр. Нольде поручил мне передать Вам его непременное желание увидеть Вас в министерстве 10 марта с/г. в 12 часов дня.
Его высокопревосходительство имеет переговорить с Вами касательно последних известий о смерти Е. В. императора Уаламы; поэтому его высокопревосходительство поручил мне просить Вас привезти с собою хранящийся у Вас документ, подписанный Е. В. покойным императором Уаламой.
С совершенным почтением
непр. секр. тов. министра по иностр. делам
Христиан Варнеке».
— Дела идут на лад, — сказал Панаев, перечитывая письмо, — старик умер.
Он поднялся с кровати и, бормоча что-то под нос, принялся надевать сюртук. Расчесав бороду, он сбросил с левого плеча сюртук, привинтил руку, укрепил ее ремнями и, сунув письмо в карман, прошел в соседнюю комнату. У окна стоял стол, вправо от него в углу несгораемый шкаф.
Панаев вставил ключ, нажал три кнопки, отворил неповоротливую дверь шкафа и вынул оттуда сверток пергаментной бумаги.
Документ с непреложной ясностью и вполне непререкаемой точностью свидетельствовал непременное желание Уаламы отказаться от престола в пользу Личьясу, своего высочайшего внука.
Панаев прочел:
«Народы Хабеша и народы Тигрэ!
Тяжкое бремя многочисленных забот государственной власти возложено на нас, удрученных годами и болезнями. В тревожные минуты борьбы с врагами приняв руководительство страною, мы возвеличили родину нашу и привели ее к порядку и благоустройству.
Ныне же, воодушевленные единой с народом мыслью, что выше всего благополучие дорогой нашей родины, и находясь в тревоге за судьбу престолонаследия нашего, признали мы за благо вручить право на высочайший престол обожаемому внуку нашему Личьясу.
Посему, призывая благословение божие на нашего монарха, приказываем всем нашим верным подданным подчиниться облеченному отныне всей полнотой власти императору Хабеша и Тигрэ Личьясу.
Подписано: Уалама».
«Тейч!» — вспомнил Панаев.
Улыбаясь в бороду, он свернул пергамент и, перевязав его черной шелковой лентой, прошел в переднюю.
Передняя была так же пуста, как и комнаты. На вешалке одиноко болтались солдатская шинель, плащ и черное пальто с бархатным воротником. Разноцветные тряпки были свалены в кучу вдоль стен.
