— Знакомьтесь, — сказала Алла. — Только скорее, а то есть хочется.
— Соня.
— Дуся.
— Что у нас, Сонь, сегодня?
— Минестроне, лазанья.
— С грибами?
— С грибами.
— Что пить будем? Бардоленцию?
— Как просили.
— Как ты, Дусь, насчет Бардоленции?
— Это что такое? Бордо?
— Нет, Бордо — это Бурдашка. Так Ноздрев говорил. Классика. А это — Бардолино.
— Итальянское?
— Итальянское. Я, Дусь, люблю все простое и итальянское. Не люблю я все эти гребешки в винном соусе. И прочие фуа-гра. Простое деревенское Бардолино, супчик простой и простая лазанья. Щи да каша… А? Как тебе?
— Я — за. Я насчет гребешков — никак не в курсе. И про фуа-гра…
— Кстати, Дусь… о фуа-гра… — Алла оценивающе оглядела меня сверху вниз, а потом сверху вниз. — Ты давно взвешивалась?
— А что?
— А то. Мне кажется, ты похудела. И очень сильно.
Я почти ничего не ела целых два дня. И до этого неделю почти ничего не ела. И в зеркало почти не смотрелась.
— Ну-ка иди сюда! — Алла повела меня за руку через коридор. Мы завернули в одну из комнат. В комнате стояли велотренажер и весы.
— Взвешивайся.
Я встала на весы. По экрану стремительно промчалось стадо каких-то сумасшедших не то девяток, не то восьмерок. И затем как-то помпезно-парадно высветилось: «74».
— Надо же! — вырвалось у меня. — Шесть килограммов скинула!
— Это все нервы… Много, — серьезно сказала Алла. — Слишком. Тебе надо килограмма два-три набавить.
— Зачем?!
Она опять резко потянула меня за руку, так, что я чуть не ухнулась с весов, и подтащила к зеркалу.
— Смотри! Это что за Освенцим?
Я посмотрела на себя. Лицо, действительно, вытянулось. Овал как-то угловато оквадратился, что ли. Опрямоуголился, провалившись на щеках. Обозначились скулы. Глаза… не то чтобы ввалились: они смотрели как-то испуганно. Как у зэков на фотографиях 30-ых годов.
— Это — нормально?! — патетически спросила Алла. И сама ответила: — Нет, это ненормально. Твой нормальный вес, Дусь, равен (минимум) году твоего рождения. 75. Ясно? И еще кило запаса. На случай нервов. А они — будут, это я тебе обещаю. И не обращай ты внимания на эти комплексы. Ты — русская красавица, а не вьетнамский суповой набор. Ты что, хочешь быть ходячей вешалкой? Ходят по подиуму эти ложноножки тридцатикилограммовые. Смотреть тошно. Ты — женщина. Настоящая. В соку и в силе, а все твои женские прелести должны что-то весить. Так что пошли есть.
И она опять потянула меня за руку.
19. Сталкер — XXI
После обеда мы уединились с Аллой в ее комнате. Сварили кофе. Забрались с ногами на диван.
Вино легко и приятно-монотонно звенело в голове. Похоже на далекий прибой с цикадами. Почему-то из той поездки с Ленкой в Турцию я вынесла именно такое самое сильное впечатление: вечер, море, цикады. Наверное, тогда вспоминалось детство и пионерлагерь «Родничок».
Я закурила свой «Vogue». После третьей затяжки привычный ласковый обруч перехватил голову и, словно пощекотав виски, растворился где-то во лбу.
— Теперь слушай, — сказала Алла. Она курила «Парламент», причем зажимала сигарету между мизинцем и безымянным пальцем. Получалось очень красиво: чуть на бок, с хищно-алым веером маникюра на фоне копны, рыжей, как какая-то древняя, ассирийская, что ли, медь.
— Слушаю.
— Диспозиция в принципе проста, — Алла, затянувшись, помолчала.
— Какая диспозиция?
— Значит, смотри. Пункт первый: есть план строительства ну, предположим большой свободной экономической зоны.
— Где?
— Это, Дусь, не важно. В России. Собственно говоря, точно еще и не решено — где. И даже не решено — что. Это же Россия. Решили, что надо что-то строить, а что именно — недорешили. Чтобы решить — где что, нужно еще попереставлять местами всяких политиков, олигахов, министров, губернаторов и прочих кукол. Вопрос «где?», да и «что?» тоже — технический. Это может быть Мордовия, а может — Камчатка. А может — Подмосковье. «Где?» — не вопрос. «Что?» — тоже не вопрос. Может, космодром. А может — олимпийская деревня. Расслабься. Но строиться она будет. Сто пятьдесят процентов. Для начала все это будет стоить миллиардов 20–30 долларов. Так? То есть пункт первый: зоне — быть. Она так условно и называется: «зона». «Сталкер» смотрела?
— Смотрела.
— Тогда рассуждай дальше сама. Зона есть… Ну и…
— Нужен сталкер.
— Умница. Вот ты им, условно говоря, и будешь… В зону надо привести людей. Иначе говоря — тех, кто заплатит. Или вернее: найдет тех, кто захочет заплатить. Ясно, что наше доблестное государство вложится в зону неслабо. Ясно и другое: желающих вложиться в зону, помимо государства, более чем достаточно по всему миру. Но все эти желающие хотят не просто вложиться, а вложиться так, чтобы их вложения шли как бы вместе с вложениями нашего доблестного государства. То есть под его гарантии и так далее.
Гарантии государства — это та волшебная комната в зоне, где исполняются все желания. Понимаешь?
— Понимаю.
— Тогда рассуждай дальше: причем здесь мы, то есть — ты?
Я подумала. Потом спросила:
— А мы вкладываемся?
— Вопрос грамотный. Отвечаю: нет, мы не вкладываемся. В этом и суть.
Я еще подумала:
— А еще можно вопрос?
— Можно. И нужно. Чисто комбинаторно: вопрос остался один. Давай.
— Знаем ли мы, где находится комната?
— Очень хорошо. Молодец! Теперь рассказываю. Мы знаем, где находится комната. Но надо сделать так, чтобы туда пошел со сталкером нужный человек. Тот, который очень много заплатит именно сталкеру. То есть — тебе и нам всем. В общем, эти игры в многозначительные аллегории мне надоели. Есть один человек. Назовем его Мистер Икс. Этот Мистер Икс — уже не аллегория, он является одним из главных торговых посредников в мире. Оружие, нефть, мобильная связь — все это его территория. Таких людей в мире не больше пяти-шести. Наш Мистер имеет несколько имен. Его интимное имя — Анри. Нам нужен подход к Анри. Если мы его найдем, этот подход, зона наша. Но подходов к этому Анри почти нет. Вернее, есть один. Это его жена. Анри — нормальный франко-американский еврей с русскими корнями. Про него никто ничего не знает. А он знает про всех. Ну, почти. Кроме нас. Это типа Вахи, только глобалистского. Кстати, Ваха и Анри знакомы. Ну так вот. Жена Анри — русская. Илона Зулич.
— Я что-то слышала…
— Конечно. Не могла не слышать. Это писательница такая.
— А-а-а… Вспомнила. «Бесы +», еще что-то…
— Читала?
— Пыталась. Не смогла. Да и некогда мне было.
— Мне тоже некогда. Но писательница она так… от нечего делать. Хотя и неплохая. Самовыражается. От скуки пишет. Как все сейчас. Рублевки эти гламурные. И эта туда же. Да и образование куда-то надо девать. А оно у нее есть. Анри в ее романы вложил миллиона три — все и раскрутилось. Потом — гламур, тусовка, телек, сценарии, экранизации, журнал, магазин «Z» с экзотикой… «Зулич» — «Z»… Оригинально, да?.. В общем, нормальное дао-luxury Все по бизнес-схеме. Сама она, эта Илона, девушка, как выяснилось, непростая. Где-то пару-тройку месяцев назад ей все это вдруг надоело. Ну, депрессия, наверное, средний возраст. Она примерно твоя ровесница. И вот тетя Илона все это бросила и уединилась. Иногда живет в Норвегии, иногда — в Италии, иногда — бог знает где. Чуть ли не в Бирме. Анри в ней души не чает. Звонит, приезжает. Советуется. Единственный человек, который имеет влияние на Анри, — это Илона. Он делает все, что она скажет. Все. Буквально. Думаю, имел место гиперприворот. Хотя… У людей, типа Анри, такое бывает. Ну, сама знаешь: Людовик XIV, Александр III, Майк Тайсон, Дали… История-то довольно обычная. Сама она этого Анри… Держит для пользы. А польза — большая. Ну и вот. Подруг или даже близких приятельниц у Илоны нет. Одна ее подруга, еще школьная, покончила с собой. Вены перепилила. Другая — со времен университета — сошла с ума.
— Вамп какой-то…
— Не без этого. Двое ее бывших мужей тоже, кстати, плохо кончили. Один героинист, другой из окна прыгнул.
— О Господи…
— Господи не Господи, но в настоящий момент эта девушка-ночь пожинает, так сказать, плоды своего вампиризма. Мы за ней следим, сама понимаешь. Кое-кто из ее врачей — наши люди. Сейчас она в таком психическом состоянии, когда ей начинает быть страшно одной, но быть не одной ей еще тоже страшно. Понимаешь?
Алла с силой вдавила потухшую сигарету в пепельницу.
— Понимаю, — сказала я. — У меня у самой такое было.
— Не совсем такое, но — похоже. Она, эта Илона, вроде бы и потянулась к людям, вернее — хочет потянуться. А боится. Потому что круг общения… еще тот. Это же не люди, а… Ты же вон с Храпом не хочешь встречаться… А твой Храп по сравнению с ее — мышка-норушка. И все эти ее старые светские и бизнес-знакомства — неизбежное напоминание о прошлом, а значит снова — депрессия. Ей нужно что-то неожиданно новое, свежее, случайное, и вместе с тем, простое, правдивое, наивное. Понимаешь? Не знаю, как лучше выразиться. Мужчины здесь не подойдут.
