Священник побледнел и стал удивленно разглядывать одеяния Данте и его искаженное лицо. Данте поправил головной убор, расправил складки одежды и повторил вопрос. Увидев регалии приора, священник смутился и пробормотал, указывая дорогу дрожащей рукой:
— Вот там. Слева. Сразу за Фонтаном Смерти.
Данте зашагал в указанном направлении, довольный впечатлением, произведенным знаками его должности. Он даже оглянулся на священника, старавшегося скорее скрыться с глаз безумца в одеждах представителя власти.
От невыносимой головной боли у Данте потемнело в глазах, он спотыкался о неровные камни мостовой. Ничего не видя вокруг себя, он кое-как добрался до фонтана, сложенного из серых камней, над которыми возвышались остатки римской статуи. За много веков ветер и дождь превратили лицо никому не нужной мраморной женщины в страшную маску…
Данте выпил немного ледяной воды из фонтана, и присел на камень перевести дух. Даже здесь рядом с ним таилась смерть, сверлившая ему спину взглядом пустых глазниц.
Смешно открывать аптечную лавку в таком месте! А может, выбор места продиктован тайными знаниями? Исцеление и Смерть, неразделимые, как две стороны одной медали в этом городе, как и во всем мире.
Данте прошел несколько шагов по одной из улиц, начинавшихся на площади с фонтаном, и уже издали узнал знакомую дверь с резной притолокой, украшенной эмблемами гильдии. До двери он добрался как во сне.
Несмотря на ранний час, лавка была открыта. Из дверей лился неверный свет, словно кто-то ходил внутри со светильником в руке.
Внутри лавка напоминала необычную библиотеку. Вдоль всех стен высились полки, уставленные шеренгами банок и прочих разноцветных стеклянных и керамических сосудов. В центре помещения стоял обширный стол с мраморной столешницей. На нем располагались каменные, бронзовые и деревянные ступки разных размеров. Рядом были печурки, на которых в медных ковшах и ретортах кипело что-то благоухающее. В дальней стене был каменный очаг. Горевший в нем огонь наполнял аптеку красноватыми бликами.
Над столом склонился человек примерно того же возраста, что и Данте, он что-то толок в ступке. Человек оторвался от своего занятия и бросил на поэта любопытный взгляд. Аптекарь был худ, с иссиня-черными волосами и живым взглядом темных, раскосых на азиатский манер глаз. В его движениях сквозила почти кошачья грация.
— Чем могу служить вам, мессир? — спросил он, почтительно склонив голову. При этом в свете лампы стали видны глубокие морщины, бороздившие его лоб.
Ничего не отвечая, Данте осмотрелся по сторонам. Ему нравился образцовый порядок, царивший в аптеке, изящные формы сосудов и вдумчиво расставленная мебель.
Он понял, что хозяин аптеки не шарлатан, и ему сразу полегчало. Здесь царил дух современной науки, все дышало новыми временами, ясными мыслями и здравым смыслом, как в Парижском университете. Аптека показалась Данте в полном смысле этого слова передовой.
— Дайте мне порошок из корней аконита и боярышника. И настой тимьяна, черный перец и свежей ивовой коры, — сказал он наконец.
Аптекарь внимательно разглядывал Данте, вновь начиная что-то потихоньку толочь в ступке. Казалось, он думает, зачем посетителю эти снадобья.
— Странные вещи вы просите. Словно вы хотите и терзать, и успокоить свои органы. Кстати, аконит очень опасен… Кто прописал вам все это? — Аптекарь говорил вежливо, но в его тоне сквозила подозрительность.
— Я Данте Алигьери, приор Флоренции! — не терпящим возражения тоном заявил поэт, скривившись от нового приступа боли. — Я мастер аптекарского дела и разбираюсь в медицине. Мне прекрасно известно, что от аконита можно умереть…
С этими словами Данте приблизился к столу и взял с него тяжелый бронзовый пестик.
— Я не собираюсь сводить счеты с жизнью! — крикнул он. — Этими средствами я просто хочу заставить лишнюю желчь покинуть мой организм естественным путем! Вы дадите мне лекарства или прикажете размозжить вам голову, чтобы добраться до них?!
Данте тут же устыдился своей вспышки гнева и опустил руку с пестиком.
Аптекарь внимательно слушал объяснения Данте и, кажется, не обиделся на высокомерный тон поэта.
— Данте Алигьери! — воскликнул он, всплеснув руками. — Ваш неожиданный визит для меня большая честь! Разве я мог надеяться когда-либо узреть великого поэта в моей скромной лавке?! Вы помните меня? Я Теофило Спровьери. Мы познакомились еще на студенческой скамье в Болонье? Помните? — с некоторым разочарованием повторил аптекарь под недоумевающим взглядом Данте.
На студенческой скамье?! Сначала Данте ничего не мог вспомнить. Потом имя аптекаря вызвало у него смутные воспоминания.
Ну да! Много лет назад! Когда он недолго учился в университете и писал любовные оды к Беатриче!
— Да! Вспомнил! Теперь я вспомнил ваше лицо! Простите меня. От боли у меня совсем помутился рассудок.
Данте надеялся на то, что аптекарю будет достаточно его извинений, но тот, вместо того чтобы направиться к полкам за снадобьями, приблизился к поэту.
— Какова же природа заболевания, которым вы страдаете? — спросил аптекарь, пристально взглянув в глаза Данте, словно хотел увидеть там самую суть боли, терзавшей его собеседника.
— Разлившаяся по венам черная желчь. Она как кипящая лава бурлит у меня в голове, — с трудом ответил Данте.
В глазах Теофило вспыхнул огонек.
— Может, вам поможет мое новое лекарство! — сказал он, обрадовавшись возможности облегчить страдания уважаемого земляка и проявить себя при этом настоящим мастером своего дела. — Доверьтесь мне, мессир Алигьери, и позвольте мне прибавить каплю собственных знаний к бескрайнему морю ваших.
В углу аптеки стоял тяжелый деревянный сундук, окованный железом. На его крышке висел огромный замок под два ключа вроде тех, под какими прятали свои сокровища самые богатые флорентийские ростовщики.
Аптекарь достал из шкафчика два ключа, приблизился к сундуку и вставил один из ключей в верхнюю скважину замка.
Несмотря на слепившую его боль, Данте с восхищением созерцал это чудо механики. Замок был сконструирован таким образом, что открыть его можно было, только действуя обоими ключами одновременно. Сначала надо было повернуть на один оборот первый ключ, а потом вставить второй и повернуть его в обратную сторону на бесчисленное количество оборотов.
Наконец раздался щелчок, дужка замка открылась, и Теофило поднял тяжелую крышку сундука.
Данте не смог толком разглядеть содержимое сундука, ему даже показалось, что аптекарь нарочно заслоняет от него сундук своим телом. Данте только заметил на дне свиток бумаг, перевязанных шнурком, а в одном из отделений с деревянными перегородками — большую склянку, закупоренную металлической пробкой. В банке была незнакомая зеленоватая жидкость.
— Вот снадобье, о котором я вам говорил. Лекарство от всех болей в хрупком человеческом теле. Оно облегчает даже душевные страдания, — пояснил Теофило, закрыв сундук и с величайшей осторожностью водрузив склянку на стол.
Данте начал догадываться, о чем идет речь. Во Флоренции поговаривали об особой траве, которую крестоносцы привезли в Европу с Востока. Это была так называемая «трава ассассинов», коварный и искусных убийц, единственным законом для которых было слово кровожадного Горного старца. Эта трава могла успокаивать органы чувств, приглушать эмоции и стирать из памяти воспоминания. Древние греки знали ее и называли лотосом лотофагов. Данте знал, что ее порой применяют и во Флоренции.
— Пожалуй, я знаю ваше средство, мессир Теофило, но, по-моему, настой лотоса плохо подходит для того, чтобы привести в порядок взбушевавшиеся в организме жидкости.
— Нет, нет! Эта настойка не из ливийских трав, — загадочным тоном проговорил аптекарь, немного поколебался и добавил: — Родина этого средства гораздо дальше. Его придумали не живущие в песках сарацины. Оно — из далекой цветущей страны, которую не покорил даже великий Александр. Два года назад в Алеппо мне дал немного этого средства один странник. У него были самоцветы и шелка, но это снадобье было самым замечательным из того, что он принес с собой. Он сказал мне, что люди, придумавшие это средство, называют его «чанду».
— Что же оно содержит?
Теофило некоторое время о чем-то молча думал.
— Значит, это не лотос. И происходит из далеких стран, — настаивал Данте.
Внезапно на него нашло озарение:
— Так, может, это меконит?
— Меконит? — пробормотал аптекарь.
— Вещество, которое получают на Востоке из мака. О нем писал Старший Плиний. Великий император Марк Аврелий принимал в печали и в заботах.
— Вижу, ваши знания еще глубже, чем говорят, мессир Алигьери, — с непроницаемым лицом сказал аптекарь. — Это мое самое лучшее тайное снадобье. Я буду счастлив, если оно принесет вам облегчение.
