«Война будет успешной, — заверял Тодзио. — Она принесет славу японскому оружию, ибо мы выступим в тот момент, когда слива уже созреет и сама падет на землю…» А пока он предлагал захватить Малайю, Индонезию, Австралию. Война на Тихом океане, по его расчетам, продлится недолго. Вслед за Россией капитулирует Англия, затем Америка. В мире будут господствовать две великих державы: Германия н Япония.
Император согласился.
7 декабря 1941 года Япония вступила в войну с Америкой…
Ногучи взглянул на стену. Там, закрытый шелковым занавесом, висел портрет императора Хирохито — с черными усиками, в фельдмаршальском мундире[3].
«Сколько же еще ждать, ваше величество?»— вопрошал капитан. И тут же почувствовал, что император осуждает его за недостойные мысли. Ему, офицеру, не пристало сетовать на свою службу. Здесь он хозяин, призванный поддерживать порядки священной империи. Придет время, и ему предоставят высокое место где-нибудь в Чите или Иркутске. А пока надо терпеливо вести скрытную войну с вражеской армией, подрывать ее мощь.
Ногучи вспомнил разговор в Харбине с начальником военной миссии генералом Дои.
— Какие части за последние месяцы русские сняли с границы вашей зоны и отправили на Западный фронт? — осведомился Дои.
— К сожалению, господин генерал, я не располагаю новыми сведениями. Попытки связаться с резидентами, как вам известно, окончились неудачей.
— Это не делает вам чести, капитан! — повысил голос Дои. — Божественный микада не пожалует вас за такую службу!
Единственно, чем мог похвастать Ногучи, так это пограничными провокациями… Он доложил о недавнем налете на советскую погранзаставу, где были захвачены трое пленных. Но и тут радоваться было нечему: пленные не дали никаких показаний и предпочли умереть.
— Чем занимаются сейчас русские?
— Роют противотанковые рвы, строят доты, опоясывают сопки траншеями.
— Ну и пусть роют! — усмехнулся генерал. — Наступит час, и сыны солнца погребут их в этих могилах… А сейчас миссия империи — оказывать поддержку Германии боевым нейтралитетом. Мы должны приковывать как можно больше советских войск к восточным границам, мешать отправке их на запад. Для этого надо больше забрасывать диверсантов, учинять инциденты. В ближайшее время вам будут направлены опытные агенты из школы Родзаевского. Но вы не оставляйте в покое и местных эмигрантов. Если они думают вернуться в Россию, то обязаны оказывать нам помощь…
Ногучи отошел от окна и остановился у стены, на которой висела карта. Раздвинув матерчатый занавес, он стал рассматривать знаки — места расположения советских застав и частей. Потом сел за стол и нажал на кнопку звонка.
Вошел молодой поручик в желтых сапогах-бутылках.
— Садитесь, господин Норимицу, — предложил Ногучи. Скрипнув сапогами, поручик быстро опустился в мягкое кресло, устремив на шефа черные, как уголь, глаза.
— Как идет подготовка к операции «Аргунь»?
Норимицу поправил воротничок мундира, туго обтягивающий шею, бойко заговорил:
— Завтра закончу разработку легенды и представлю на обсуждение. Через два-три дня можно будет приступить к подготовке самих агентов, но для такой операции, какую намечаете вы, господин капитан, у нас не хватит людей. Жолбин дает только пять человек.
— Как это пять? Нам надо десять!
— Больше, говорит, нет.
Губы Ногучи плотно сомкнулись.
— Немедленно хорунжего ко мне!
Русские справляли пасху. Почти в каждом доме гуляли, распевали песни. Жолбин был в гостях у священника, когда японский унтер-офицер отыскал его. Хорунжему не хотелось покидать веселую компанию, но с начальником военной миссии шутить нельзя. К тому же он у него на службе.
Слегка пошатываясь, Жолбин вошел в кабинет Ногучи и отвесил глубокий поклон.
Капитан несколько секунд молчал. Из-под очков светились колючие зеленоватые глаза.
— Вы пьян, хорунжий? — заговорил Ногучи по-русски.
— Гулеванил, господин капитан, паску справлял. Есть такой праздник у христиан в честь воскрешения Иисуса Христа.
— Господин Жолбин! — прикрикнул Ногучи. — Я не хочу слюшать ваш русски легенд о Христос воскрес! Вы должны сказать о ваша работа. Сколько приготовил люди для операции?
— Пять человек.
— Надо десять!
— Больше не желают. Сами знаете, чем это кончается.
— Вы говорил, что за выполнение заданий они будут получать много деньги и землю в России?
— Говорил, но не соглашаются.
— Очень плохо! — Ногучи обнажил желтые прокуренные зубы. — Если вы не подготовит сколько мне надо люди, я пошлю вас.
— Буду стараться, господин капитан!
— Очень хоросо! Когда будут готовы люди?
— Примерно через месяц.
— Полмесяца! Готовность агентов буду проверять сам.
В кабачке коммерсанта Валынского обычно собирались завсегдатаи из русских эмигрантов. Заходили китайцы и японцы.
Было людно и в этот вечер. За столом с тремя собеседниками сидел Жолбин. Когда он слушал, то поворачивал левое ухо, правого у него не было.
Когда-то хорунжий служил в особом маньчжурском отряде атамана Семенова. В жаркой схватке с забайкальскими красногвардейцами Жолбин едва не потерял голову: сабля срезала ухо и вонзилась в плечо. Жолбин ушел в Маньчжурию, служил в охране КВЖД. Потом японцы нашли ему другую работу — вербовать эмигрантов для заброски в Россию.
Разговор с Ногучи заставил его перейти к энергичным действиям. Хорунжий отправился в кабачок и щедро стал угощать на специально отпущенные деньги всех, кто был падок на спиртное. Подкинул и музыкантам. Те рьяно принялись исполнять излюбленную русскими старинную песню «Коробейники».
— Хороша-а! Аж за душу берет, — говорил пожилой жилистый казак с длинным изогнутым носом Семен Трякин. — Эх, Расея, Расея! Сколько ни живу здесь, а туда все тянет.
— Тянет, а что там хорошего, — подхватил кудреватый гуляка Васька Картавых, не раз ходивший на задание. — Колхозы, туды их в качелю! Ишачь на государство, а о себе не думай. Младший братан у меня тракторист. Летом сутками на тракторе. Не по душе мне такая жизнь.
— А у меня затек в Борзе. Дай боже живет, — злорадствовал Трякин.
— Ничего, ребятки, выполните задание, и вы заживете, — подбадривал Жолбин. — Сейчас получите хорошие деньги, а потом и землю десятин по пятнадцать в России.
— Земля — это еще шкура неубитого медведя, — отмахнулся Трякин.
— Скоро и медведя прикончат, — заверил Жолбин.
— А правда, что немец снова к Москве подходит? — спросил Васька Картавых.
— С Москвой уже разделались, к Екатеринбургу приближаются, — заявил Жолбин.
— Это к тому самому, в котором царя нашего с царицей расстреляли? — прищурился Васька. — Даром это им не пройдет!
— Что ж японцы-то молчат? — в упор взглянул на Жолбина Трякин. — Сейчас самый раз выступить. А то немцы в Сибирь полезут.
— Скоро, ребятки, скоро выступят, — изворачивался Жолбин. — Их император не дурак, знает, когда начать. Вот как подойдут немцы к Уралу, так и японцы двинут. У них же договоренность.
В кабачок вошли два рослых парня. Один густо обросший бородой — Ваньша, другой рыжий, угреватый — Лёха. Работники конного завода Алатыпова. Они сели за свободный стол, заказали пива.
Дождавшись, когда парни выпили по кружке, Жолбин подошел к ним.
— Что-то скупо, ребятки, пьете? И без закуси.
— Тут хоть бы на выпивку набрать, — хмыкнул Ваньша.
— Что ж так мало платит вам Алатыпка?
— У этого татарина лишнего гроша не получишь, — поморщился Леха.
Жолбин подозвал официанта, заказал бутылку «Чуринской». Вскоре перед парнями стояли стаканы с водкой, дымились сочные бифштексы.
— Ну, ребятки, за нашу маму Россию! — поднял стакан Жолбин. Отпив немного, он отставил его, а Ваньша с Лёхой вытянули до дна. Теперь они совсем развязали языки и зло корили Алатыпова.
— Это же кулак форменный! — возмущался Ваньша. — С утра до ночи мантулим, а что получаем?
— Исплутатор! — кричал Лёха.
— Дураки вы, я вижу, — сказал Жолбин. — Ломаете горб, не зная за что. А ведь есть шанс заработать пятьсот гоби за неделю.
