И вот ТЕБЕ романтика, пропитанная кровавыми бинтами, болью и скорбью, муками и страданием. Криками и стонами раненных бойцов. Смертельными исходами…
НА!..
Жри её столовыми ложками, пей с ведра, пока не захлебнёшься, ешь с солдатской кашей пополам с песком, пей из армейской фляжки тёплую воду с лимонной кислотой, насыпанной для дезинфекции. Запивай весь этот ужас неразведённым спиртом, в надежде, что это поможет не сойти с ума от внутреннего напряжения. Получай, романтик, душевную боль, от страданий раненных с ампутированными конечностями, от смертей ребят, которым не смогла помочь медицина!..
Так, постепенно, после этого случая, Егор пристрастился к анаше, которую уже курил как сигареты. Иногда «баловался» морфинчиком…
Эти моменты, когда Егор «улетал в нирвану», уколовшись наркотиком, были его дезертирством от ужасов войны.
«Романтики» хватало с лихвой…
Саша + Таня
Санёк торопился на свидание, назначенное ему Татьяной. Он ничего толком не понял из короткого телефонного разговора с ней. Понял основное — дело не шуточное. «Кусков» на сто. И хотя, за девять месяцев со Славика «сдоили» тоже не плохо, да и другие дурашлёпы были, он всё равно, услышав о намечающейся «делюге» бросил все дела, и, прыгнув в свою новую машину, «шестёрочку» (ВАЗ-оо6), помчал на «стрелку». Тут стоит сказать, что дело не в том, что Санёк был жаден. Дело в том, что он был патологически жаден, до самозабвения. Его любовь к денежным знакам не поддавалась никаким описаниям.
Через полчаса после звонка Танечки он уже подходил к назначенному месту встречи. Это было летнее кафе, находившееся в Сквере революции, в центре Ташкента. Как раз напротив памятника — гранитного бюста Карла Маркса. Место было удобным ещё и тем, что в будний день можно было спокойно поговорить о «тёмных» делишках. Весь советский народ «вкалывал» на благо СТРАНЫ. Людей на улицах, в этот утренний час, было мало. Ташкентские куранты пробили одиннадцать часов утра…
В летнем кафе, за выставленным на улицу столиком, лениво-вальяжно поглощая сладко вкусное мороженое маленькой пластмассовой ложечкой, ждала Таня…
Выразительно-бесстыжие, накрашенные глазки Танечки, лениво-бесстрастно осматривали посетителей летнего кафе. Маленькие красно-помадовые губки её, открывались только в двух случаях: когда надо было закинуть порцию мороженого, или сказать «нет» очередному желающему подсесть за её столик. Она с недовольством осматривала контингент, присутствующий в кафетерии…
Кофе, здесь не подавали. Не ресторан.
…Низкие цены на мороженое, напитки, лимонады и шампанское, предопределяло состав отдыхающих. Сидело несколько студентов. Её столик, стоял несколько отдельно от остальных, почти с боку, от здания кафетерия.
Но вот фигурка её оживилась. Она увидела Сашу, приближающегося к ней через тенистый скверик. К ней на встречу, шел крепкий парнишка, двадцати трёх лет. Он был одет в лёгкий джинсовый костюм, рублей за пятьсот, и фирменные кроссовки. На лице солнцезащитные очки, «под Леннона». Как и обещал, появился ровно через полчаса. Он не опаздывал…
Он вообще никогда не опаздывал.
— Привет, тебе, распрекрасная красавица, не соскучилась? — Весело-игриво, поприветствовал Саша, присаживаясь за её столик. Он с удовольствием заметил, что некоторые парни с завистью смотрят в их сторону.
— Это что ещё за «тайны мадридского двора» на задворках жизни? — Спросил он её, имея в виду короткий телефонный разговор между ним и Татьяной, состоявшийся пол часа назад…
Танюша откинулась на спинку стула и, жеманно, не спеша, поправила прическу. Она знала какой эффект оказывает на окружающих и чувствовала себя сродни королеве. Ну, на худой конец — принцессе.
— Приветик Санёчек, скучать не дают, желающих составить компанию много, — лукаво сказала она и посмотрела на него чистым, ясным, кайфовым взглядом.
— Ну, ещё — бы, такой девчонке! — поддержал он, чутко улавливая улетное настроение Тани. — Но ты ведь не похвастаться пригласила? Дело есть?
— Есть, конечно, дорогуша, — и она, отправив в рот очередную порцию мороженого, как бы невзначай добавила: — дело «штук на сто» рублей.
— А что мелочиться, — пошутил Санёк — давай, схожу в буфет и принесу целый лимон, только скажу, чтобы порезали на тарелочке. — Говоря это, он уже понимал, что дело, похоже, очень крутое. Сразу забилось барабанной дробью сердечко, но, ни один мускул на лице не выдал захлестнувшее его волнение. Таня молчала, как актёр в театре, вынужденный выдержать паузу для усиления выражения.
— Что, действительно «делюга» на стольник? А чё, сама не отработаешь? Что, поделиться невтерпеж? — спросил он, даже не представляя себе сто тысяч наличных советских рублей. — Это что же за такие бабки надо сделать? Горбачёва грохнуть?
— Я тебя, Санечка потому и позвала, чтобы никто никого не «грохал». Подумай сам, если бы я могла сама такое дело поднять, на фига ты мне был нужен?
— Танюха, дело-то хоть верное? — Спросил Санёк, трусость которого, могла сравниться, только с его жадностью.
— Не сомневайся, Санёчек, вернее не бывает. Моё условие только одно — равная с тобой доля и чтоб без проволочек и «крысятничества».
— Да ты чё, подруга, разве меня не знаешь… — Пытался перебить её Сашка.
— Знаю, поэтому и предупреждаю… — Аккуратно отложив ложечку для мороженого на пластиковую крышку стола, сказала Таня, и добавила:
— Сразу предупреждаю, без меня ничего не будет. Как только отработаем «делюгу»… — и она пристально посмотрев в глаза Саньку, закончила фразу тихо и чётко, выговаривая каждое слово, — сразу хочу пятьдесят штук в руки, и твой «полтинник» будет.
Санёк тоже смотрел ей прямо в глаза, и она со злорадным удовольствием увидела, как расширились от удивления его серо-стальные глаза, скрываемые импортными, солнцезащитными очками и уверенно-снисходительное выражение его лица сменилось растерянностью.
— С этого момента, душа моя, давай-ка подробней, — сказал Саша, чувствуя, несмотря на жаркий день, холодок под сердцем.
Санёк доверял Танюше. Она его не подводила.
Но, если бы он знал дальнейшее развитие событий…
Если бы он знал…
Ранение Егора
Военные действия на войне закончились для старшего лейтенанта Строева в одночасье. Он вёз раненых в госпиталь, сидя в кабине «Урала» рядом с солдатом-водителем. Ничего не предвещало беды. Да и ехали в глубоком тылу, на, казалось бы, полностью подконтрольной территории. Но в партизанской войне не может быть понятия «тыл». И взрыв противотанковой мины, под машиной с раненными солдатами, страшным эхом отдался в сердцах их родных и близких, за сотни и тысячи километров от места их гибели. Постепенно затихло горное эхо, передавшее десятки раз звук взрыва… Взрыва на подконтрольной территории.
…Он очнулся в госпитале, одним из немногих оставшихся в живых, после подрыва санитарной машины. Левой руки ниже локтя, уже не было. Отрезали её товарищи хирурги из его госпиталя, аккуратно. Под протез…
Началось долгое лечение в окружном госпитале Ташкента. Несколько операций по удалению многочисленных осколков из тела и ног, курс реабилитации. И вот он комиссован из армии, получив на последок: — внеочередное звание — капитана и медальку-награду. Как то сразу стал никому не нужен и никчёмен. Исчезла сопричастность к великому, справедливому делу. В двадцать пять лет, он инвалид, капитан запаса, герой афганской войны — никому нахрен не нужен! Небольшая пенсия гарантирует, бедно — скромное проживание, героя, воина-интернационалиста. Она даёт очень большие шансы на выживание. И протез, положенный ему «по закону», обещали. Как только «рак на горе свиснет». Или, давай взятку и тогда, получишь через недельку-другую.
Вместо положенной по закону однокомнатной квартиры дали комнату в общаге для Афганцев. Хорошую, светлую комнату, три на четыре метра. Даже балкончика, чтобы выйти покурить, нет. Нет телевизора, в ежедневном рационе — макароны. В летние дни, комнатка на втором этаже двухэтажного барака, нагревается, до «банной» температуры…
А он СЧАСТЛИВ!
Счастлив тем, что дышит. Тем, что почти не заметны шрамы на ногах и теле от многочисленных осколочных ранений.
Счастлив, что есть солнце, облака, звёзды, птицы.
Счастлив, что остался жив, тем, что ушёл от ужасов войны, на которой ему не место.
Он перестал принимать наркотики. Но…
Появилась Таня.
…Теперь у него есть Таня. Егор не ожидал, что очередная интрижка заставит расцвести его сердце пышным цветком любви. Милая, чистая, добрая — вот далеко не все эпитеты, которыми он награждал её…
Любовь слепа.
…Егор свято верил во взаимность чувств и надеялся, в скором времени они поженятся, и она тоже прекратит принимать наркотики…
