– Конечно, – легкомысленно отмахнулся Че, – максимум что возможно – легкие сбои, но так даже веселее. Марго, я тебе позже подробнее объясню, а пока не переживай, пользуйся смело.
Дорога до Графской пристани заняла бы не больше десяти минут, но по пути друзья надолго застряли во дворе музея, посвященного истории Черноморского флота[10]. Маргарита то и дело поглядывала на свой планшет, борясь с желанием его включить. Но Че с Георгием в любую минуту могли закончить осмотр. Хотя бурное обсуждение неизменно вспыхивало у каждой выставленной во дворе музея пушки. Со стороны их беседа выглядела довольно потешно. Казалось, что чудик в очках, забыв про внучку, непрестанно поучает собачку, семенящую рядом. А та в ответ на его реплики только тихонько потявкивает.
– Сколько здесь оружия повсюду! – сказала Маргарита, когда ее спутники наконец оторвались от экспонатов и отправились дальше.
– А представляешь, Марго, сколько остатков этого оружия закопано в здешней земле! А сколько лежит на дне моря! Сейчас я покажу тебе мой любимый памятник затопленным кораблям.
– Зачем топить корабли, а потом еще ставить им памятник? – удивилась девочка.
– Это случилось еще в позапрошлом девятнадцатом веке. На Россию, когда Россия и Украина были еще одной страной, напали сразу англичане, французы и турки. Их флот подошел к Севастополю. Того и гляди, неприятель вплотную подберется к берегам и расстреляет защитников города из пушек. Что делать? Собрали военный совет. Думали-гадали, а потом адмирал Нахимов[11], который тогда командовал обороной, принял решение затопить свои же собственные корабли, чтобы преградить вражеским судам вход на рейд в Севастопольскую бухту. И тем самым спасти город. Настоящим героем был Павел Степанович! Он и погиб потом геройски, в бою на Малаховом кургане. Но решение о затоплении кораблей требовало особого мужества.
– Почему? – не поняла Маргарита.
– Потому что одно дело – выйти на героическую схватку, пусть и заранее обреченную. «Сцепиться на абордаж и умереть со славой». Совсем другое – затопить свои же собственные корабли, решиться на «некрасивый жест», который далеко не все поймут. Слушать упреки от своих же. Недаром ведь говорят «на миру и смерть красна», а ты попробуй отважиться на подвиг, о котором никто не узнает… Или который твои современники не сразу оценят. Что же до затопления кораблей, то позже и неприятельские адмиралы этот шаг одобрили. И даже больше! Они открыто восхищались мужеством защитников Севастополя, которые продержались потом целых одиннадцать месяцев! А постамент этот почти не изменился с 1905 года, как его построили. Смотри, Марго, колонна, основание из камней, орел с венком. Он даже во время Великой Отечественной войны не пострадал, хотя Севастополь страшно бомбили! Наши в город вошли в мае 1944-го, а он целехонек стоит, да еще немецкий танкер рядом дымится! И что любопытно: как бы официально памятник не пытались назвать (даже «местом загромождения севастопольского фарватера» пытались), ни одно название не прижилось. Только памятник затопленным кораблям. Значит, что-то важное в этом поступке для памяти народной было!
– Эк, как загнул – память народная! – вмешался Георгий. – А почему ты не упомянул, что российские корабли, ну те, что затопили, были парусными? И уступали по всем показателям кораблям противника, которые уже вовсю применяли паровые двигатели? Что, по сути, затопленные корабли были бесполезны?
– Не успел еще, – ничуть не смутился Че. – Да, российский флот был тогда технически отсталым по сравнению с флотом противника. Но вообще: вот, когда ты рассказываешь о том, что любишь, о своей маме например, ты что, в первую очередь начинаешь с ее недостатков? Мол, отсталая она у меня, некрасивая? Про то, что любишь, все равно с самого лучшего рассказ начнешь! И это глубоко правильно!
Под такие разговоры, не торопясь, друзья прогуливались по главной набережной города – Приморскому бульвару. Море искрилось. Уступами спускались к воде белые широкие лестницы. Тут их внимание привлекла мемориальная доска, вмонтированная в гранит парапета. Она выглядела местами проржавевшей, и девочка снова вспомнила про смертоносное железо всех войн, которым, по словам Че, начинена была сверх всякой меры севастопольская земля.
– «Кораблям эскадры, погибшим в боях, – вслух прочитала она, – 1941–1944 годы».
– Смотрите, – подхватил Че, – самые бодрые имена давали эсминцам. «Бдительный», «Беспощадный», «Бодрый», «Безупречный», «Бойкий», «Быстрый», «Смышленый», «Совершенный», «Сообразительный», «Способный».
– А сторожевые корабли звались более основательно, – поддакнул Георгий: – «Шквал», «Шторм».
– На имена собак похоже, – хитро улыбнулся Чертополох. – Представляешь, Георгий, звали бы тебя Штормом.
– Зато уж тебя Смышленым или Сообразительным никто бы не назвал, – проворчал пекинес.
– А эти корабли были уже не хуже кораблей противника? – спросила Маргарита.
– Эти уже нет, – улыбнулся Че.
Глава восьмая
где капитан Карпо появляется в первый раз, а поезд-призрак – во второй
С Корицей наша компания встретилась только вечером. К этому времени Маргарита и Че уже успели искупаться на Графской пристани (Георгий идти в воду в черте города категорически отказался). Девочка, сказать по совести, изрядно устала, но Че был неутомим. Да и Георгий, как ни странно, совсем не отставал от него, семеня на своих маленьких кривых лапках. Так что Марго ничего не оставалось, как бодро шагать рядом с ним. В пансионате Корица первым делом отправила внучку в душ. А на ее заявления, что я, мол, недавно купалась, ответила:
– Ты купалась в морской воде, а соль надо смыть, и потом, – бабушка строго посмотрела на Че, – выбирайте все же пляжи за городом.
– Будет сделано, командир, завтра собираемся на Инкерман[12], – дурашливо отрапортовал тот. – А пока предлагаю прогуляться в симпатичный ресторан на набережной.
Марго с испугом представила, что снова нужно будет куда-то идти на гудящих от усталости ногах. Но бабушка, которая изрядно намучилась за день, размещая костюмы в новом театре, тоже отрицательно махнула рукой.
– Тогда, – сориентировался, оценив обстановку, Че, – включаем план «Б»! В подвале соседнего дома я приметил симпатичный кабачок. «Трюм капитана Карпо» называется. Предлагаю поужинать там.
– Хорошо, – устало согласилась Корица, – а Александр Васильевич к нам присоединится.
При упоминании имени режиссера-директора Че поморщился и недовольно пробурчал:
– Пойдем к себе в номер, Георгий, ты поможешь мне выбрать запонки для торжественного ужина.
Душ, напоминающий заржавленную лейку, капризничал, плевался попеременно то холодной, то горячей водой, а теплой никак не выдавал. По окончании экзекуции Маргарита с облегчением выбралась наружу. В коридоре, куда выходили двери всех комнат, слышался гвалт.
– Главная Героиня концерт дает, – улыбнулась Корица.
Маргарита осторожно выглянула за дверь. Руки в боки перед режиссером-директором стояла Снежана Дедык-Крюкова и визжала: «Это что за гадючник? Что за рекреации с утятами? И матрасы, на которые писалось не одно поколение пионеров? Вы что себе позволяете, Александр Васильевич? Ни при одном, повторяю – ни при одном уважающем себя руководителе театра нас не селили в подобном хлеву. Если завтра вы не решите вопрос – я отказываюсь выходить на сцену!» Здесь она резко повернулась на каблуках и начала эффектное движение в сторону своего номера. Вслед, один к одному копируя походку матери, двинулась задавака Анжелика.
– От некоторых искусство требует непосильных жертв, пойдем ужинать, – Корица подтолкнула внучку к двери.
Подвал оказался вполне уютным, обшитым деревом, украшенным канатами, спасательным кругом и картами под стеклом. Маргарита даже подумала, что подобным образом, наверное, и выглядели каюты старинных кораблей, где стояли чугунные пушки, обсуждению которых Чертополох и Георгий посвятили так много времени. В небольшом зале сидела только пожилая семейная пара. За стойкой приветливо улыбался пожилой, плотный мужчина с усами и шкиперской бородкой. Точь-в-точь капитан Врунгель из мультика. На его крепкой руке у большого пальца синел якорек.
– Наверное, это и есть капитан Карпо, – шепотом сказал Маргарите Че, пока компания устраивалась в самом дальнем углу кабачка, чтобы не привлекать лишнего внимания к Георгию.
– Хотя, уважаемый Чертополох, не понимаю я твоей тяги к конспирации, – пожала плечами Корица, – то, что Георгий говорит, понимаем только мы, остальные в худшем случае слышат только потявкивание, а в лучшем вообще ничего не замечают.
– Зато здесь, уважаемая Евгения, такая приятная, романтическая полутьма, стол освещает настоящая керосиновая лампа…
