– Куда это мы едем, – шепнул Жбанков, – может, у них там вытрезвиловка?
– Подъезжаем, – как бы угадал его мысли Лийвак, – здесь у нас что-то вроде дома отдыха. С ограниченным кругом посетителей. Для гостей…
– Вот я и говорю, – обрадовался Жбанков.
Машина затормозила возле одноэтажной постройки на берегу. Белые дощатые стены, вызывающая оскомину рифленая крыша, гараж… Из трубы, оживляя картину, лениво поднимается дым. От двери к маленькой пристани ведут цементные ступени. У причала, слегка накренившись, белеет лезвие яхты.
– Ну вот, – сказал Лийвак, – знакомьтесь.
На пороге стояла молодая женщина лет тридцати в брезентовой куртке и джинсах. У нее было живое, приветливое, чуть обезьянье лицо, темные глаза и крупные ровные зубы.
– Белла Ткаченко, – представилась она, – второй секретарь райкома комсомола.
Я назвал свою фамилию.
– Фотохудожник Жбанков Михаил, – тихо воскликнул Жбанков и щелкнул стоптанными каблуками.
– Белла Константиновна – ваша хозяйка, – ласково проговорил Лийвак, – тут и отдохнете… Две спальни, кабинет, финская баня, гостиная… Есть спортивный инвентарь, небольшая библиотека… Все предусмотрено, сами увидите…
Затем он что-то сказал по-эстонски.
Белла кивнула и позвала:
– Эви, туле синне!
Тотчас появилась раскрасневшаяся, совсем молодая девчонка в майке и шортах. Руки ее были в золе.
– Эви Саксон, – представил ее Лийвак, – корреспондент районной молодежной газеты.
Эви убрала руки за спину.
– Не буду вам мешать, – улыбнулся секретарь. – Программа в целом такова. Отдохнете, позавтракаете. К трем жду в райкоме. Отмечу ваши командировки. Познакомитесь с героиней. Дадим вам необходимые сведения. К утру материал должен быть готов. А сейчас, прошу меня извинить, дела…
Секретарь райкома бодро сбежал по крыльцу. Через секунду заработал мотор.
Возникла неловкая пауза.
– Проходите, что же вы? – спохватилась Белла.
Мы зашли в гостиную. Напротив окна мерцал камин, украшенный зеленой фаянсовой плиткой. По углам стояли глубокие низкие кресла.
Нас провели в спальню. Две широкие постели были накрыты клетчатыми верблюжьими одеялами. На тумбочке горел массивный багровый шандал, озаряя потолок колеблющимся розовым светом.
– Ваши апартаменты, – сказала Белла. – Через двадцать минут приходите завтракать.
Жбанков осторожно присел на кровать. Почему-то снял ботинки. Заговорил с испугом:
– Серж, куда это мы попали?
– А что? Просто идем в гору.
– В каком смысле?
– Получили ответственное задание.
– Ты обратил внимание, какие девки? Потрясающие девки! Я таких даже в ГУМе не видел. Тебе какая больше нравится?
– Обе ничего…
– А может, это провокация?
– То есть?
– Ты ее, понимаешь, хоп…
– Ну.
– А тебя за это дело в ментовку!
– Зачем же сразу – хоп. Отдыхай, беседуй…
– Что значит – беседуй?
– Беседа – это когда разговаривают.
– А-а, – сказал Жбанков.
Он вдруг стал на четвереньки и заглянул под кровать. Затем долго и недоверчиво разглядывал штепсельную розетку.
– Ты чего? – спрашиваю.
– Микрофон ищу. Тут, натурально, должен быть микрофон. Подслушивающее устройство. Мне знакомый алкаш рассказывал…
– Потом найдешь. Завтракать пора.
Мы наскоро умылись. Жбанков переодел сорочку.
– Как ты думаешь, – спросил он, – выставить полбанки?
– Не спеши, – говорю, – тут, видно, есть. К тому же сегодня надо быть в райкоме.
– Я же не говорю – упиться вдрабадан. Так, на брудершафт…
– Не спеши, – говорю.
– И еще вот что, – попросил Жбанков, – ты слишком умных разговоров не заводи. Другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась…» Ты уж что-нибудь полегче… Типа – Сергей Есенин, армянское радио…
– Ладно, – говорю, – пошли.
Стол был накрыт в гостиной. Стандартный ассортимент распределителя ЦК: дорогая колбаса, икра, тунец, зефир в шоколаде.
Девушки переоделись в светлые кофточки и модельные туфли.
– Присаживайтесь, – сказала Белла.
Эви взяла поднос:
– Хотите выпить?
– А как же?! – сказал мой друг. – Иначе не по-христиански.
Эви принесла несколько бутылок.
– Коньяк, джин с тоником, вино, – предложила Белла.
Жбанков вдруг напрягся и говорит:
– Пардон, я этот коньяк знаю… Называется КВН… Или НКВД…
– КВВК, – поправила Белла.
– Один черт… Цена шестнадцать двадцать… Уж лучше три бутылки водяры на эту сумму.
– Не волнуйтесь, – успокоила Белла.
А Эви спросила:
– Вы – алкоголик?
– Да, – четко ответил Жбанков, – но в меру…
Я разлил коньяк.
– За встречу, – говорю.
– За приятную встречу, – добавила Белла.
– Поехали, – сказал Жбанков.
Воцарилась тишина, заглушаемая стуком ножей и вилок.
– Расскажите что-нибудь интересное, – попросила Эви.
Жбанков закурил и начал:
– Жизнь, девчата, в сущности – калейдоскоп. Сегодня – одно, завтра – другое. Сегодня – поддаешь, а завтра, глядишь, и копыта отбросил… Помнишь, Серж, какая у нас лажа вышла с трупами?
Белла подалась вперед:
– Расскажите.
– Помер завхоз телестудии – Ильвес. А может, директор, не помню. Ну, помер и помер… И правильно, в общем-то, сделал… Хороним его как положено… Мужики с телестудии приехали. Трансляция идет… Речи, естественно… Начали прощаться. Подхожу к этому самому делу и вижу – не Ильвес… Что я, Ильвеса не знаю?.. Я его сто раз фотографировал. А в гробу лежит посторонний мужик…
– Живой? – спросила Белла.
– Почему живой? Натурально, мертвый, как положено. Только не Ильвес. Оказывается, трупы в морге перепутали…
– Чем же все это кончилось? – спросила Белла.
– Тем и кончилось. Похоронили чужого мужика. Не прерывать же трансляцию. А ночью поменяли гробы… И вообще, какая разница?! Суть одна, только разные… как бы это выразиться?
– Ипостаси, – подсказал я.
Жбанков погрозил мне кулаком.
– Кошмар, – сказала Белла.
– Еще не то бывает, – воодушевился Жбанков, – я расскажу, как один повесился… Только выпьем сначала.
Я разлил остатки коньяка. Эви прикрыла рюмку ладонью:
– Уже пьяная.
– Никаких! – сказал Жбанков.
Девушки тоже закурили. Жбанков дождался тишины и продолжал:
– А как один повесился – это чистая хохма. Мужик по-черному гудел. Жена, естественно, пилит с утра до ночи. И вот он решил повеситься. Не совсем, а фиктивно. Короче – завернуть поганку. Жена пошла на работу. А он подтяжками за люстру уцепился и висит. Слышит – шаги. Жена с работы возвращается. Мужик глаза закатил. Для понта, естественно. А это была не жена. Соседка лет восьмидесяти, по делу. Заходит – висит мужик…
– Ужас, – сказала Белла.
– Старуха железная оказалась. Не то что в обморок… Подошла к мужику, стала карманы шмонать. А ему-то щекотно. Он и засмеялся. Тут старуха – раз и выключилась. И с концами. А он висит. Отцепиться не может. Приходит жена. Видит – такое дело. Бабка с концами и муж повесивши. Жена берет трубку, звонит: «Вася, у меня дома – тыща и одна ночь… Зато я теперь свободна. Приезжай…» А муж и говорит: «Я ему приеду… Я ему, пидору, глаз выколю…» Тут и жена отключилась. И тоже с концами…
– Ужас, – сказала Белла.
– Еще не такое бывает, – сказал Жбанков, – давайте выпьем!
– Баня готова, – сказала Эви.
– Это что же, раздеваться? – встревоженно спросил Жбанков, поправляя галстук.
– Естественно, – сказала Белла.
– Ногу, – говорю, – можешь отстегнуть.
– Какую ногу?
– Деревянную.
– Что? – закричал Жбанков.
Потом он нагнулся и высоко задрал обе штанины. Его могучие голубоватые икры были стянуты пестрыми немодными резинками.
– Я в футбол до сих пор играю, – не унимался Жбанков. – У нас там пустырь… Малолетки тренируются… Выйдешь, бывало, с похмелюги…
– Баня готова, – сказала Эви.
Мы оказались в предбаннике. На стенах висели экзотические плакаты. Девушки исчезли за ширмой.
– Ну, Серж, понеслась душа в рай! – бормотал Жбанков.
Он разделся быстро, по-солдатски. Остался в просторных сатиновых трусах. На груди его синела пороховая татуировка. Бутылка с рюмкой, женский профиль и червовый туз. А посредине – надпись славянской вязью: «Вот что меня сгубило!»
– Пошли, – говорю.
В тесной, стилизованной под избу коробке было нестерпимо жарко. Термометр показывал девяносто градусов. Раскаленные доски пришлось окатить холодной водой.
На девушках были яркие современные купальники, по две узеньких волнующих тряпицы.
– Правила знаете? – улыбнулась Белла. – Металлические вещи нужно снять. Может быть ожог…
– Какие вещи? – спросил Жбанков.
– Шпильки, заколки, булавки…
– А зубы? – спросил Жбанков.
– Зубы можно оставить, – улыбнулась Белла и добавила: – Расскажите еще что-нибудь.
– Это – в момент. Я расскажу, как один свадьбу в дерьме утопил…
