— Нет, дорогой друг, в данном конкретном случае Козел — это как раз имя.
— Странное имя…
Хэ! Чего ж странного? Такую «китайскую стену» встроить, пляж оттяпать — не так еще назовут! И правильно сделают.
— Не любят у нас, господин профессор, слишком уж наглых пришельцев, не любят!
— Да я и вижу. — Гость кивнул на белую стенку гаража, на которой темным пятном, похожим на осьминога, растекалась безобразная клякса.
Черт! Саша насторожился — это еще откуда? Вроде ничью мозоль не оттаптывал, пыли в глаза никому не пускал, даже челяди не держал, что и Катя одобряла целиком и полностью, — что они, рабовладельцы, что ли? В отличие от прочих — слыхал, слыхал много раз, как некие баре-чиновнички, дачники из соседней деревни, хозяйственно покрикивали на прислугу. Саша, кстати, ясно представлял себе, откуда ноги растут — от вертикали власти. Нет, чиновные баре ею вовсе по простоте душевной не упивались, тут дело несколько другое, более, так сказать, тонкое. И вся суть в той же вертикали власти. Ведь все знают, как именно управляется Российская Федерация — по принципу типичной древневосточной деспотии. Никто тут велосипед не изобретал и ничего нового не придумывал. Каждый более мелкий начальник — раб более крупного, агнец, и лев рыкающий — для собственных подчиненных, которые, в свою очередь… И те, кто над ним, — тоже в свою очередь… Такая вот вертикаль. Один и тот же человек — одновременно и агнец и лев, какая тут психика выдержит? Вот и не выдерживает, и большая часть российских государственных управленцев больна типичной вялотекущей шизофренией — это вам любой врач-психиатр скажет. Отсюда и пьяные загулы с девками, и непомерное чванство и барство — все от нее, от пораженной психики. И ругань безбожная, наезды на тех, кто ниже, — оттуда же. Ведь что уж говорить, даже понятие такое издавна бытует — «дать гвоздя». И даже более верное словцо для того существует, матерное, когда всерьез считается, что без начальственного окрика никто нормально работать не будет, с места не сдвинется. И среди шизофреников управленцев иногда, и довольно часто, именно за это — за умение глотку рвать — люди и ценятся! Умеешь — ори, правь! А что же подчиненные? А подчиненные гнусны и противны не менее, ибо все делается с их молчаливого одобрения. Согласен, что тебя матерком поливают, орут, ногами топочут? Этакий вот садомазохизм. Психиатр, психиатр каждому управленцу нужен, и чем скорее, тем лучше. Что же касаемо подчиненных, так называемых простых людей, то тут уж вообще помолчать лучше.
— Тут вот диванчик, можете отдохнуть с дороги…
Поставив саквояж в угол, профессор уселся в кресло и, заговорщически подмигнув, произнес лишь одно слово, причем по-русски:
— Ну?
— Заметьте, не я это предложил! — засмеялся Александр, живенько вытаскивая из бара бутылку водки.
Заранее порезанный лимончик, огурчики и все такое прочее уже стояли, дожидаясь, на столике — Саша хоть и в деревне давно жил, а совсем уж варваром не сделался, несмотря на висевший в гостиной меч.
— О, — увидев водку, засмеялся гость. — У меня же есть кальвадос!
— Кальвадос после бани выпьем… Ну, вздрогнули!
Часика через полтора, укрыв умаявшегося с дороги профессора клетчатым шотландским пледом, Александр смог наконец заняться баней. Включив насос, налил в баки воду, затопил, уселся на лавочку, глядя, как с потрескиванием занялись радостным огоньком дровишки.
Ох, бывало, с Катькой парились… а потом — по зиме — в снег!
Чу!
Саша вдруг насторожился, привстал — почудилось, будто за воротами кричит кто-то. Показалось? Да нет…
— Эй, дядя Саша! Ты дома?
— Дома, дома. Как жизнь, парни?
За воротами стояли двое местных подростков, из числа тех дачников, кои живут здесь аж до белых мух — город-то рядом. Один, лет шестнадцати, темненький, с едва пробивающимися усиками, держал в руке ведро, похоже с белой краской; другой, чуть младше, блондинчик, — матерчатую сумку. Оба были одеты одинаково — в спортивные штаны и мешковатые майки навыпуск. Младшего, кстати, Саша хорошо знал — это был Эдик, Катькин двоюродный братец.
— Здорово, Эдик. Как мать?
— Да ничего, спасибо. Дядь Саша, — парни переглянулись, — мы ведь это… вину закрасить пришли, вон и побелку взяли…
Александр ухмыльнулся:
— Вину, парни, вообще-то не закрашивают, а заглаживают, так и говорят.
— Не, дядя Саша. Тут загладить никак, тут красить нужно. — Эдик виновато потупился, и разговор взял на себя его старший приятель.
— Мы, дядь Саша, ночью вчера перепутали. Хотели в забор козлу тому попасть, да вот тебе в гараж угодили.
— Случайно, дядь Саша.
— А-а-а! — Александр наконец понял, что к чему. — Так это вы, значит, кляксу-то… Чем это, краской?
— Навозом…
— То-то я и чувствую — пахнет.
— Так мы сейчас закрасим, вмиг! Эдька, доставай кисти…
— Ладно. — Саша махнул рукой. — Красьте. Только громко не орите, у меня тут гость… спит.
Отрядив подростков «закрашивать вину», молодой человек спустился в погреб, откуда раздобыл жбан с домашним кваском, принес в баню, поставил. Потом, чуть подумав, налил в большую кружку, угостил подростков:
— Пейте, парни. Мало будет, я еще налью…
Вообще-то зря он им налил. К обеду солнышко выскочило, разжарило, а квасок-то хмельной оказался — вот и развезло ребятишек. Нет, кляксу-то навозную они замазали, да вот после этого обоих потянуло на подвиги, прямо вот сейчас, вечера или ночи не дожидаясь.
— А что этот козел наш пляж захапал?
— Козлина — козлина и есть!
— Сейчас мы ему, сейчас…
Оно, конечно, побелкой по серой ограде, может, и не очень-то видно, но те, кому надо, увидели. Вернее — тот, кому надо.
Подкидывая в печку дровишки, Александр краем уха услышал голоса, ругань, собачий лай.
Потом вышел во двор, глянул… Мать честная! Мальчишек-то выручать надобно, тем более Эдик все-таки родственник.
Оба парня стояли, прижимаясь спинами к бетонной ограде соседа, а тот самолично высился перед ними, держа за поводок злющего бультерьера, да еще и издевался:
— А-а-а! Так вы, значит, местные художники? Пикассо недорезанные! Ван Гоги! А я-то думаю, кто мне по ночам забор уродует? Так это вот кто, оказывается. Ну, вы попали, парни!
Вдруг еще появились какие-то девки — блондинка, брюнетка, рыжая.
— Ой-ой, девочки, Пашенька злодеев поймал! Что-то сейчас будет?! Ой!
Судя по крикам, девушки откровенно радовались предстоящему развлечению, а сосед, Паша этот, и бультерьер его долбаный уже заводили несчастных ребят во двор.
— Сейчас придумаем, что с ними делать. А, девчонки, придумаем?
— Придумаем, придумаем, Пашенька, не сомневайся.
— Крапивы им в штаны насовать!
— Или вообще без штанов по деревне пустить бегать!
Саша уже долго не думал — метнулся в дом, краем глаза глянул на безмятежно спящего гостя, зачем-то прихватил со стены меч — какое-никакое, все же оружие, а там злющая псина и бог знает кто еще.
Отличный был меч Хродберг. Клинок его, светлый, словно ранняя заря, был искусно скован из нескольких полос — стальных и железных, которые вначале охлаждали в родниковой воде, закаляли, потом складывали, проковывали, соединяли, чтоб затем отшлифовать с осторожностью и молитвой, отполировать, словно волшебное зеркало, в котором отражается судьба. Если подуть на холодную поверхность клинка, то видно будет, как постепенно, откуда-то изнутри лезвия, проявится искусная гравировка, едва уловимая голубоватая тень, извивающаяся, словно узор на змеиной коже. Да что и говорить, Хродберг — славный подарок! И ножны под стать мечу — красные, отделанные золотом, на столь же роскошной золоченой перевязи.
Когда Александр выбежал на улицу, соседи уже закрыли ворота, и молодой человек не придумал ничего лучше, как перемахнуть через ограду — прямо какой был: всклокоченный, чумазый, с мечом на сверкающей перевязи. Не оставлять же парней на произвол злодеев, в конце концов, сам ведь отчасти виноват, не надо было поить пацанов таким хмельным квасом. Это же сущая брага, а не квас!
Челядь уже окружила юных пленников, хмуро посматривающих по сторонам, — ничего хорошего пойманные подростки для себя здесь не ждали. Сам хозяин — чертов Паша, крепыш с ультракороткой стрижкой и золотой цепью в палец толщиной на мощной, по-настоящему бычьей шее — развалился в выставленном прямо на траву кресле в позе хозяина жизни. Судя по всему, этот не такой уж и молодой мужчина — лет тридцать ему точно есть — принадлежал к той породе людей, что всерьез считают, будто солнце и вся вселенная вращаются исключительно вокруг них. Не так уж и редко встречаются подобные типы, и если один из них перейдет дорожку другому такому же, тут-то и возникнет конфликт, ерундовый, совершенно на пустом месте, однако ни тот ни другой даже в мелочах уступать не желают… М-да-а… все это было написано у крепыша на лице.
