— Так значит, до завтра, герцогиня! Впереди меня ждет ужасная ночь!
— Ужасная? В то время, как моя будет полна сладостных сновидений? В таком случае, может быть, было бы лучше…
— Нет, нет и нет! Я неудачно выразился. До завтра, мадам!
Глубокий поклон, в ответ реверанс, с изяществом исполненный ритуал прощания, и принц де Конде удалился, а Изабель поднялась к себе в спальню. Агата уже разложила на постели ночную рубашку и подошла к Изабель, севшей за туалетный столик, чтобы расчесать ей на ночь волосы. Изабель с легкой улыбкой на губах отдалась мечтам, камеристка старательно проводила по волосам гребешком. Обе молчали. Наконец Изабель стала вынимать из ушей длинные серьги из рубинов и бриллиантов, которые так красиво обрамляли ей шею, и тут она услышала голос Агаты:
— Еще два таких вечера, и госпожа герцогиня будет обречена на закрытые шеи с гофрированным воротником. Не думаю, что это ей понравится.
Изабель невольно вздрогнула и взглянула на Агату, которая склонилась над ней, заплетая косы.
— С чего вы взяли? — удивилась Изабель.
Агата рассмеялась и указала на стоящее перед молодой женщиной венецианское зеркало.
— Почему бы госпоже герцогине не присмотреться к себе повнимательнее?
— Иисус сладчайший!
В легкой припухлости губ не было ничего пугающего, напротив, они стали еще соблазнительнее, ужаснула россыпь синяков, царапин и след укуса на белизне округлого плеча. Изабель в испуге распахнула пеньюар и обнаружила такие же синяки и царапины на атласной коже груди и еще ниже, на животе.
В первую секунду ее охватило отчаяние, особенно горькое оттого, что воспоминание о глубочайшем наслаждении, граничащем с болью, еще не оставило ее и она хотела вернуть его вновь… Изабель умоляюще посмотрела на камеристку:
— Можно что-нибудь сделать, чтобы как-то этого избежать?
— Надеть перед свиданием стальные доспехи. Или вовсе отказаться от свиданий!
— Но я люблю его! Я хочу его! Он придет ко мне завтра вечером! — жалобно простонала Изабель.
Она была так растеряна и так искренне огорчена, что Агата не могла не рассмеяться. Изабель рассердилась.
— Не вижу тут ничего смешного, — оборвала она камеристку.
— Прошу прощения у госпожи герцогини. Сейчас мы постараемся поправить эту беду.
Агата протерла розовой водой каждую царапину, а потом смазала их все бальзамом из арники. Ощущение жжения сразу смягчилось. Когда Изабель переоделась в ночную рубашку, она уже чувствовала себя лучше.
— А в дальнейшем советую вам озаботиться двумя вещами, — важно, словно ученый доктор, проговорила Агата. — Во-первых, оберегайте ту часть тела, которую можно видеть в вырезе платья, а во-вторых, попросите монсеньора подстричь ногти.
— Я тотчас же напишу ему, и вы отправите мою записку в особняк Конде завтра же, с первыми лучами солнца! — Изабель на секунду задумалась и продолжала. — Впрочем, нет! Единственно верное средство добиться успеха — это воздержание!
— Неужели госпожа герцогиня хочет сказать, что у нее достанет мужества на это средство?
— Мужества у меня в избытке! Я все скажу ему и настою на своем! Это единственный путь. Особенно если я хочу удержать принца надолго!
На следующий день, когда монсеньор появился, сияя улыбкой под победительно закрученными усами, его ожидал сюрприз, который подействовал на него ошеломительно. Стол был накрыт не в уютной женской спальне, а в ярко освещенной гостиной, смотрящей окнами в сад, где радовали глаз пышные горделивые розы. Хозяйка дома встретила гостя глубоким реверансом, одетая в парадное платье из великолепной густо-красной парчи. Чуть не до полу спускалось мерцающее ожерелье из крупных грушевидных жемчужин, которое было хорошо знакомо принцу. Драгоценные мехеленские кружева пенились на рукавах, окутывали плечи и шею, словно накидка, а поверх них розовели большие жемчужины другого ожерелья, тоже так хорошо знакомого… Роскошный наряд, искусная прическа — Изабель выглядела царственно и обворожительно, а ее реверанс походил на грациозное балетное па.
Однако принца не обворожило ее искусство, он гневно смотрел на нее, чувствуя, что гнев вот-вот взорвется яростью.
— Что за маскарад? — сдерживаясь изо всех сил, сухо осведомился он, забыв поклониться в ответ.
— Разве монсеньор не пообещал мне вчера разделить со мной ужин? — осведомилась Изабель со счастливой улыбкой. — В первый раз он удостаивает меня чести ужинать в моем доме, и я сочла нужным достойно отпраздновать это событие. Не соблаговолит ли монсеньор занять свое место за столом?
— Монсеньор не соблаговолит! — проревел принц, не обратив ни малейшего внимания на двух лакеев, которые должны были прислуживать за ужином. — Вы обещали мне ужин в вашей спальне, и я ожидал вас увидеть совсем в ином наряде!
Час объяснения настал, и Изабель взмахом руки выслала из гостиной лакеев.
— Да это так, но наряд более небрежный открыл бы нечто совершенно недопустимое. И виною этому были вы!
— Что значит я? Каким образом?
— У меня нет ни малейших сомнений! Соизвольте показать ваши руки.
Людовик машинально повиновался и протянул Изабель свои руки.
— И что же такого особенного в моих руках?
— Они, как обычно, грязны, но это не страшно, потому что вам сейчас принесут таз с водой, другое дело, что они опасны для женской кожи. Курители фимиама, славя вас повсюду, сравнивают вас со львом, и это естественно, но отнюдь не так естественно сохранять на руках когти льва… Вы так разукрасили ими вашу покорную служанку, что она сможет появиться с обнаженными плечами разве что через две недели!
— Что вам за дело до сторонних взглядов! Вы моя! Напротив, показывайте всем следы, оставленные вашим любовником! Гордитесь ими! Разве львица жалуется на когти льва?
— Никто не спрашивал львиц об этом, поэтому я, как и прочие смертные, не ведаю, жалуется она или нет. Скажу больше, даже если случай приведет меня встретиться с одной из львиц, вряд ли у меня хватит духу расспросить ее об этом. Да и не бегают они у нас по улицам. Разве что одна…
— Кто же это?
— Госпожа де Лонгвиль, ваша обожаемая сестра. Она придет в ярость и отомстит мне, крича на всех перекрестках, что я сделалась вашей рабой! Благодарю покорно!
— Сестра в Гиени и приедет не скоро. У вас хватит времени исцелиться. Позвольте же, я обниму вас, и отправимся в сад!
— Ни за что на свете, — улыбнулась Изабель, усаживаясь за стол. — Я надела свое самое любимое платье и не позволю превратить его в лохмотья. Не говоря уж о новых повреждениях, которые вы мне непременно нанесете!
