Первыми крупного успеха достигли боевики Михаила Калмыкова. О Калмыкове Блюхер был наслышан немало. Знал, что он из семьи потомственных стеклодувов. С тремя Георгиями вернулся с войны. Обосновался на мирную жизнь в поселке Богоявленского завода. В июле семнадцатого стал большевиком и получил от партии задание сформировать рабочую дружину, во главе которой и сражался теперь против дутовцев.
Совершив многоверстный переход, богоявленцы вступили в станицу Магнитную. Дутовцев в ней не было, но и Совета своего станичники еще не имели. Калмыков созвал общий сход.
— Что Дутову не служите — хорошо, но почему Совета чураетесь? — начал речь с прямого вопроса. — Иль не слышали, что и троицкие и верхнеуральские казаки выступили на защиту своих Советов, создают красноказачьи отряды. А вы разве иной, не трудовой народ? И с кем вам, как не с нами, с рабочими, идти? А если так, выбирайте, станичники, Совет и правьте жизнью сами, не слушая богатеев, не прислуживая им.
Сход принял предложение командира красного рабочего отряда. При выборах в Совет вошли главным образом солдаты-фронтовики. Они-то и разузнали, что утром седьмого апреля дутовцы готовятся совершить на Магнитную налет восемью конными сотнями со стороны станиц Наваринской и Блохинской.
Бойцы Калмыкова принялись баррикадировать входы в станицу. Несли все, что попадало под руку и могло задержать продвижение конницы — сеялки, плуги, бороны, косилки. Опорным пунктом был избран дом Починского, где квартировал штаб. Один пулеметный расчет командир оставил при себе. Стрелкам велел рассредоточиться и встречать атакующих огнем. Второй расчет пулеметчиков направил на колокольню, наказав держать под обстрелом прицерковную площадь и прилегающие к ней улицы.
Едва рассвело, с шумом, криками дутовцы вступили на лед Урала и приблизились к станице. Сквозь заграждения кони не прошли. Покрутившись под огнем, белоказаки отскочили в заречную рощу. Во второй раз они двинулись на приступ в пешем порядке.
— Всем отходить к штабу! — приказал Калмыков.
Бойцы начали стягиваться к обширной усадьбе Починского и заняли круговую оборону.
— Стрелять только наверняка, — распорядился командир. — Вплотную приблизятся — ударим в штыки.
Вдруг «максим» на колокольне замолк и сверху донесся восторженный возглас.
— Наши! Наши едут! Ура-а!
Отрезвели дутовцы. Бросились к покинутым коням.
Саней, действительно, подкатило немало, да прибыли на них не каширинцы, которых ждали с часу на час, а крестьяне — ехали на мельницу с мешками зерна.
— Спасибо, мужики, что с самой нужной стороны и в самый ответственный момент подкатили, — поблагодарил Калмыков и тут же громобойно скомандовал боевикам: — Скидай, братва, мешки. И на подводы все. Айда, в погоню!
Начальник Уфимского губернского штаба боевых организаций народного вооружения Эразм Кадомцев так охарактеризовал эти события:
«…Последние бои были для нас удачны… Главный удар нами был нанесен в семичасовом бою под Верхнеуральском, а окончательно надломлены дутовцы в момент их отступления неожиданным нападением богоявленцев из-под Магнитной».
Успешно развивались боевые действия и на других направлениях. Привлекая на свою сторону беднейшее крестьянство и трудовых казаков, красные отряды очищали от мятежников станицу за станицей. 17 апреля Дутов был выбит из Краснинской, являвшейся его штабным центром, а два дня спустя, бросив войско, атаман с отрядом личной охраны кинулся в сторону Орска.
22 апреля Дутов остановился в поселке Бриен, чтобы переночевать и сменить коней. Екатеринбургские дружинники узнали об этом раньше других. Были они от Бриена всего в тридцати верстах. Не передохнув, продолжили марш и ночью. На рассвете атаковали белоказаков и разбили их. Но Дутов с горсткой телохранителей сумел-таки уйти и на этот раз, бежал в бескрайние степи Тургая.
Блюхер квартировал тогда в станице Парижской. Оттуда и давал распоряжения отрядам, рассыпавшимся по двум огромным уездам. Последним дозвонился до него из Полтавской Калмыков и что есть силы прокричал в трубку:
— Продуктов нет. Фуража тоже. Распутица. И самим обезножить можно. Как дальше действовать?
В ответ донеслось:
— Тише, оглушите. Центр считает задачи компании выполненными. Преследование прекращайте. Отрядам приказано возвращаться по местам. Следуйте и вы на свой завод.
— Понял, товарищ Блюхер! — звонко отчеканил Калмыков.
5
Трудовой Урал встречал первый советский Май.
Ликовал Челябинск. Реяли алые стяги над красноказачьим Верхнеуральском. На улицы вышла вся рабочая Уфа. Гремели марши в поселке Богоявленского завода.
Шумно было и на Главном проспекте Екатеринбурга. Грянули оркестры. Парадное шествие открыли роты 1-го Уральского полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Эта часть была гордостью Екатеринбургского партийного комитета и городского Совета рабочих и солдатских депутатов. Они крепили ее, заботились, чтобы первенец новой Рабоче-Крестьянской Красной Армии служил образцом для всех формирующихся красноармейских полков Урала.
За уральским полком маршировали боевики. Весеннее южное солнце и степные ветры продубили, покрыли их лица ранним загаром. То в одной, то в другой шеренге мелькали белые повязки на головах раненых, не пожелавших покинуть в такой день строй товарищей.
Блюхер слышал праздничный гул улиц. Еще 28 апреля он был вызван из Троицка в Екатеринбург для доклада Уралобкому об итогах боевых операций, предпринятых против дутовцев. Мечтал Василий Константинович прошагать майским утром вместе с боевыми товарищами по Главному проспекту родного их города. И сейчас его тянуло туда, на солнце, на большой рабочий праздник. Но… не шагнешь, не сдвинешься даже с места — надо лежать. Таков приказ врачей. Еще в дороге открылись недолеченные раны, и прямо с поезда угодил в госпиталь.
До конца дней не забудется, видать, тот бой под Тернополем. Всю спину осколками покорежило. Восемь тяжелых ран получил, а сколько легких было — со счета сбился. Больше года тогда отлежал. И теперь доктора скорой выписки не обещали.
После праздника заглянул в госпиталь окружной военный комиссар Филипп Исаевич Голощекин.
— Как жив-здоров, Василий Константинович?
— Спасибо. Отоспался вволю за весь бессонный апрель. И болячки вроде поутихли. С докладом хоть сейчас готов прийти, да он вот, — кивнул на старого доктора, — на аркане держит.
— Не надейтесь, — остановил Голощекин, — и я подниматься не разрешу. Денька два-три дела потерпеть могут.
— А дольше нет?
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Голощекин.
Блюхер понял, недоговаривает чего-то комиссар. И едва лишь на ноги встал, распрощался с госпитальным начальством.
— За поправку благодарен. Удерживать не старайтесь. Долечусь уж сам.
В тот же день он был на приеме у Голощекина. В подробности минувших боев вдаваться особо не пришлось. Обстановка на юге Урала опять обострилась. Новым центром белоказачьей смуты стала станица Нижнеозерская. При первой же вылазке из нее дутовцы захватили станцию Ново-Сергиевскую, а затем окружили Оренбург.
— Надо выручать товарищей, — сказал Филипп Исаевич. — Знаю, что не здоровы, но…
— С кем ехать? — только и спросил Блюхер.
— Мы выделяем 1-й Уральский полк в составе полных трех батальонов — кавалерийский эскадрон. В Челябинске пополнитесь красногвардейским шахтерским отрядом. Командование им советую поручить Соломону Елькину, он вашим политическим помощником будет. Там же возьмете артиллеристов гарнизона.
12 мая 1-й Уральский полк и Екатеринбургский эскадрон погрузились в эшелоны. Блюхер выехал в Челябинск на день раньше — надо было успеть передать дела преемникам на председательских постах в ревкоме и Совете, а также привести в полную боевую готовность красногвардейцев-шахтеров и батарейцев, сформированных И. А. Матюшкиным из железнодорожников Челябинского узла.
…Прямой дороги на Оренбург через Троицк — Орск тогда еще не было. Курс взяли на запад. Долгих остановок в пути не делали, но в Златоусте пришлось задержаться часа на полтора. На перроне посланцев Уралобкома встречали председатель укома партии В. Д. Ковшов и члены уездного Совнаркома во главе с председателем П. Р. Бояршиновым. Был среди них и Михаил Голубых. Его еще в марте направил сюда Блюхер. Златоустовские руководители сообщили, что в распоряжение уфимской дружины М. В. Калмыкова они выделяют 250 боевиков.
В Самару уральцы не заезжали. От станции Кинель свернули на юг. «Зеленой улицы» не стало. То и дело натыкались на следы дутовских диверсий.
— Проехать к Оренбургу будет трудно. Но мы должны быть в нем, и как можно скорее, — заявил Блюхер на совещании командиров. — Вспомним троицкий опыт. Прорываться будем, как и тогда, не покидая эшелонов.
