Джон. Вы хотите сказать, даже не заметим, как обзавелись проблемой?
Робин. Именно. А раз человек не признается себе, что чего-то важного не пережил, он и не стремится компенсировать упущенное. Решает же проблему компенсаторный опыт.
Джон. Да, но мне непонятно, почему, скрывая факт от других, мы в результате «засекретим» его для себя.
Робин. Мы стыдимся чувства — верно?
Джон. Да.
Робин. Уж лучше бы от него отделаться! Хорошо, мы замечаем что-то вокруг нас или не замечаем — как захотим. Так же и с тем, что внутри нас, с мыслями, чувствами. Не хотим замечать каких-то мыслей и чувств, вот и учимся «отводить взгляд» от них. Раз за разом вырабатывается привычка, и мы уже инстинктивно «отворачиваемся» от какой-то эмоции. Американский психиатр Харри Стак Салливан назвал это «выборочным невниманием».
Джон. Значит, если мы не обращаем внимания на какую-то эмоцию…
Робин. …то скоро вообще про нее забудем, так сказать, отгородим «ширмой» эту эмоцию в сознании, спрячем ее.
Джон. Стыдно из-за нее, стыдно быть слабым?
Робин. Да. А к тому же — плохим.
Джон. В каком смысле? Вы о морали?
Робин. В конечном счете все сводится к морали, но главное — очень неприятно, мучительно ощущать себя отвергнутым, нелюбимым из-за этой злополучной эмоции.
Джон. Эта эмоция, значит, делает человека «плохим» уже в его собственных глазах, и он ее прячет.
Робин. Именно.
Джон. Давайте возьмем какую-то определенную эмоцию, гнев, например. Как ребенок учится его прятать?
Робин. В нормальной здоровой семье каждый временами бывает сердит, что не считается за ужасное преступление. Ребенку позволят немного позлиться, и родители не станут всякий раз устраивать из-за этого разбирательство. Ребенок усвоит, что гнев — естественная эмоция, что она допустима и не ведет к карательным мерам со стороны родителей. Если в семье именно так — без лишней строгости — принимают гнев, ребенок, не опасаясь, научится выражать эту эмоцию и при поддержке старших — справляться с ней соответственно социальным нормам поведения.
Джон. Ну, а каким образом случается сбой?
Робин. Есть два объяснения. Первое — традиционное, предлагаемое Фрейдом и ранними психоаналитиками. Они считают, что эмоция «прячется» — вытесняется — в результате «травмы».
Джон. То есть какого-то отдельного, но чрезвычайно болезненного события.
Робин. Верно. Например, начинающий ходить малыш переживает чрезвычайный испуг, связанный с гневом: он разбушевался, а мать, не дожидаясь «финала» сцены, исчезает из дома, ей надо в больницу. Он слишком мал и не понимает, что одно с другим не связано; наоборот, может подумать, что мать оставила его, потому что он злился, потому что — «плохой». И дальше: вместо того, чтобы справиться с этой эмоцией, научиться ее контролировать, чувствуя себя под защитой и любимым в семье, даже когда он «злючка», теперь всякий раз пугается своего раздражения. Любое следующее переживание в его жизни усугубляет ситуацию, усиливает страх. Например, он подерется с мальчиком, который, неудачно упав, серьезно пострадает. Но наш бедняга опять будет винить только себя и еще больше будет пугаться гнева. В конце концов эта эмоция покажется ему настолько «плохой», что он попробует притвориться, будто ее не существует, он спрячет эмоцию от себя.
Джон. Так. Знаем фрейдистское толкование. Но еще я слышал, Вы говорили в связи с такой ситуацией: «Голливудская мелодрама».
Робин. И какая! Впрочем, теперь ясно, что «упрятывание» эмоций может происходить и не столь очевидным, не столь драматичным образом. Процесс может протекать мягче… если определенная эмоция смущает или же пугает родителей ребенка. Наш малыш, делающий первые шаги, постепенно усвоит, что гнев — это «плохо», потому что все в его семье стыдятся гнева.
Джон. То есть вся семья воспринимает гнев как «плохую» эмоцию?
Робин. Именно. Ребенок получает соответствующий урок снова и снова; он видит, как гнев расстраивает его родителей, видит, что они просто не способны справиться с эмоцией, а как только он сам попробует рассердиться, его или не замечают, или изолируют, или даже отчитывают. Очень скоро он, разозлившись, чувствует себя страшным «бякой». А поскольку все дети хотят, чтобы родители их любили, хотят в ответ любить и радовать родителей, то ребенок начинает прятать от них свой гнев.
Джон. У ребенка гнев соединяется со страхом быть отвергнутым родителями, а страшнее для него ничего нет.
Робин. Да, об этом я только что сказал: он чувствует себя страшно «плохим». Еще он чувствует, что притворяется, ведь он не может оставаться самим собой. Он ощущает отторгнутость от родителей, потому что его не всего принимают: он же притворился, будто гнева в нем нет. Притворяться — плохо, но еще хуже, если родители совсем его отвергнут, и он, вероятно, предпочтет притворяться и оставаться любимым, чем быть самим собой, но — отвергнутым.
Джон. И теперь в том случае, когда бы нормальный ребенок разозлился, «наш» сдержится.
Робин. Сдержится и скроет свое раздражение от родителей. Но затем он научится прятать эмоцию от самого себя, ведь только так можно чувствовать, что любим. Сердиться — очень «плохо», а он — он даже себе будет внушать: он ничего «плохого» не делает. Так и привыкнет не замечать свою злость, привыкнет прятать ее и придет к тому, что решит: нет такой эмоции.
Джон. Ладно, теперь мне понятно, как ребенок учится этому, но неужели вся семья может прятать одну и ту же эмоцию?
Робин. Да, семья склонна к подобному поведению. В каждой — одни эмоции считаются «хорошими», другие — «плохими». «Плохие» прячутся, и вся семья по молчаливому, но нерушимому соглашению намеренно не принимает их во внимание. Все в семье притворяются, что такого просто не существует. И появляющийся в семье очередной ребенок усваивает «семейный» — выборочный — взгляд на вещи. Привычка прятать эмоции передается как корь, ее маленький человечек «подхватывает» нечаянно… не зная об этом.
Джон. Хорошо, мне давно уже ясно, как дети следуют семейной модели поведения. Не пойму, как возникает эта самая модель. Почему родители прячут одно и то же? Они-то не из одной семьи!
Робин. Да, верно. Но Вы помните, о чем я говорил? Людей тянет друг к другу, потому что они пропустили одну и ту же ступень развития.
Джон. Ага, так я и думал, что последние рассуждения должны объяснить этот «закон тяготения».
Робин. Угадали… Вот Вам и причина, почему оба супруга будут склонны прятать одно и то же. Впрочем, есть кое-какие детали, без которых все равно не решить головоломку, но я Вам о них скажу чуть позже. А пока оставим это.
Джон. Вряд ли бы Вы убедили сэра Робина Дея (Известный английский теле— и радиожурналист).
Робин. Согласен. К счастью для меня, у него своих дел полно.
Джон. Благодарствую… Ну, ладно, если родителям некуда деться и они действительно склонятся к тому, чтобы спрятать кое-что одинаково нужное обоим, мне ясно, почему их дети усвоят этот прием. А в результате что тоже ясно семья в полном составе спрятала с глаз подальше… нечто и обзавелась семейным «бельмом».
Робин. Или «бельмами». Возможно, что спрятанной окажется не одна эмоция…
Джон. И у разных семей разные… «бельма в семейном глазу»?
Робин. Да. Каждая семья прячет разные эмоции или разные пучки эмоций.
Джон. А как психотерапевт узнает, какие эмоции семья спрятала? Как Вы различаете бельмо»?
Робин. Семья выдает себя тем, что все в ней отрицают ту эмоцию, которую спрятали. Если они говорят: «В нашей семье не ревнуют», так и знайте, ревность проблема этой семьи, и тут она табуирована.
Джон. Все так просто?
Робин. Ну, это главная «улика». Но найдется и много других. Психотерапевт вскоре отметит, что семья обходит молчанием свое «бельмо», меняет тему разговора, приближаясь к запрету, в общем, не замечает у себя дефекта. И самое удивительное, что это «бельмо», или табу передается из поколения в поколение.
Джон. И никто об этом не знает?
Робин. Нет. Нельзя же помнить, что позабыто.
Джон. А откуда Вам известно, что «бельмо» передается из поколения в поколение?
Робин. Психотерапевт постоянно на него натыкается, изучая семейную историю пациентов, когда хочет представить себе «групповой портрет» их семей. Или при работе с несколькими поколениями одной семьи… Да и в собственной семье она отыщется, если присмотреться внимательнее… Специальные исследования подтверждают мой вывод.
