Робин. Зависть «чернеет», если мы чего-то страшно хотим, но пропасть между нашими возможностями и возможностями других слишком велика, так что нет никакой надежды ее преодолеть и завладеть желаемым.
Джон. Именно по этой причине я не выношу мать Терезу. Всякого, кто святее нас чуть не всех вместе взятых, надо бы осадить, чтобы не залетал так высоко. Пускай бы фельетонисты взялись…
Робин. Впустую потратят время.
Джон. Думаете, такого не остановить? Да, волей-неволей о жестокости пора вспомнить. Так что — и жестокость полезна?
Робин. Иногда необходимо «шлепнуть» кого-то для его же пользы. Даже того, кого больше всех любим. Может быть, его в особенности. К примеру, родители должны учить детей постепенно становиться независимыми от их родительской опеки. Но ребенок всегда этому мало радуется, потому что вначале свобода «на вкус» вещь опасная, пугает. Впрочем, если родители действуют правильно, с правильной жесткостью, ребенок у них, перетерпев огорчение, научится постепенно преодолевать страх и обретет уверенность.
Джон. Иными словами, их «бессердечие» от доброты сердца…
Робин. А спрячь они жесткость, они бы не справились с задачей и их ребенок никогда бы не обрел независимости. Ну, а хирург, который должен резать «по живому»? При излишней чувствительности он не смог бы. Как психиатр я иногда вынужден вызвать у человека мучительное переживание, чтобы он осознал свои проблемы и сумел разрешить их, анестезии же я предложить не вправе. Прежде мне это давалось куда труднее, чем сейчас: неприятно было, что люди считали жестоким, неприятно было чувствовать себя жестоким.
Джон. Вы хотите сказать, что в какой-то степени жестокость за «ширмой», но «выпустив» ее оттуда, смогли успешнее помогать людям как психотерапевт?
Робин. Да, наверное, так. Если пациенту действительно необходимо осознать что-то мучительное, теперь я не уклоняюсь и подталкиваю его. Разумеется, жестокость жестокости рознь, и если за ней стоит желание истязать, этому оправдания нет.
Джон. Ну, а как с тревогой?
Робин. Жизненно необходима!
Джон. Да ну?
Робин. А Вы сядьте в машину, которую ведет лихач, — разберетесь!
Джон. Убедили. Значит, все наши эмоции полезны, если мы осознаем их и «ладим» с ними, ведь тогда мы сможем ими управлять. Но если мы прячем их за «ширму», они, во-первых, будут недоступны, когда понадобятся, а во-вторых, подведи «ширма», прорвись они — нам же и повредят, ведь мы их не одолеем.
Робин. Примерно так.
Джон. Вы говорите, в каждом — эмоций полный «набор»?
Робин. Да, я думаю, человеческая природа везде, в общем, одинакова, то есть люди «сложены» из одного «ассортимента» эмоций, так же, как у всех — один химический состав организма. У всех «водятся» любовь, ревность, смелость, грусть, решительность, радость, малодушие, доброта, жестокость, сексуальность, робость и так далее и тому подобное.
Джон. И у всех у нас кое-что спрятано за «ширмой».
Робин. Да. Но тут надо разбираться конкретно. Разные люди прячут «связку» разных эмоций.
Джон. И Вы думаете, наша индивидуальность в каждом случае — результат игры в прятки с определенными эмоциями?
Робин. Именно. Тот, кто отказался от любви, будет недружелюбен. Не следует доверять тому, кто «спрятал» раздражение. Без смелости мы робки, без зависти не способны состязаться. Лишившись сексуальности, «зашнуруемся». Не умея грустить, сойдем за чуть тронутых. Без тревоги мы очень опасны!
Джон. Последний вопрос. Совпадает ли Ваше «упрятывание» эмоций с «вытеснением» Фрейда, то есть за «ширмой» — бессознательное?
Робин. Приблизительно так. У нас одни и те же идеи сформулированы по-разному.
Джон. Да?..
Робин. Я пытаюсь увязать выводы Фрейда, других аналитиков и психологов со многими новейшими исследованиями в области семейной психотерапии и поведенческой коррекции. Выводы из этих последних исследований еще не «отшлифованы», но смысл их сводится к тому, что удерживание какой-то части нас самих «вне» сознания — активнейший процесс, что его начало — в намеренном упрятывании определенных эмоций от наших близких, а уже потом — от самих себя, при этом эмоции остаются все равно «за углом», угрожая одолеть нас в любую минуту.
Джон. А значит, «ширма» — вытеснение — подводит.
Притяжение…
Робин. Наверное, мы уже «зарядились» разными идеями и пора возвращаться к исходному вопросу: как получается, что двое, потянувшиеся к супружеству, имеют похожую семейную историю, то есть, вероятно, пропустили ту же самую ступень развития.
Джон. Но ведь если они оба пропустили ту же ступень, у обоих проблемы с теми же эмоциями — верно? С эмоциями, которые они не научились контролировать на пропущенной ступени.
Робин. Да. И если у обоих трудности с теми же эмоциями…
Джон. …оба то же самое спрячут за «ширму».
Робин. Эврика! Потому-то они и тянутся друг к другу. Ведь у них одно и то же за «ширмой» и на «витрине».
Джон. А на «витрине»… человеческая природа минус то, от чего отгородились, Вы хотите сказать?
Робин. Именно. Посмотрели друг на друга и… готова пара! Они созданы друг для друга! Удивительно, как же много у них общего. И действительно у них есть общее. Они «перегорожены» так, что подходят друг другу идеально! Идеальная пара!
Джон. Постойте. Их привлекает не «спрятанное» — так ведь? Это бы их отталкивало, это — ненужный «хлам».
Робин. Да, Вы правы. Их привлекает «витрина». Но на «витрину» вынесено то, что не спрятано в заднем помещении.
Джон. Ясно. Их притягивает то, что они выставили на обозрение.
Робин. Да, тут они видят все качества, эмоции, которые их семьи поощряли в них с малых лет, которыми полагалось любоваться. И больше того, в партнере, на взгляд каждого, нет эмоций, которые прятались в их семьях и спрятаны у них самих. Самое же замечательное — партнер тоже совершенно не одобряет подобные эмоции!
Джон. Ну, что касается спрятанного… Они же научены своими семьями не замечать того, что за «ширмой». Поэтому и не видят недостатки друг друга.
Робин. Да, верно. Но надо кое-что добавить. Обычно людей отчасти завораживают — интересуют и ужасают — все эмоции, спрятанные от глаз. Если это жестокость, их тянет перечитать сообщение в газете о пытках, хотя они чувствуют, что поступают «дурно», беря в руки газету, да еще скрывая от партнера свое любопытство к подобной теме. Если за «ширму» сунули неуемную сексуальность, будут упиваться соответствующими репортажами в «Ньюз оф зе Уорлд». А потом между собой согласятся: отвратительная газетенка — публикует такую мерзость! Забудьте в данном случае о логике, тут речь не о мыслительном процессе, а об эмоциях, эмоции же — вещь противоречивая.
Джон. Вы хотите сказать, что если им на мгновение откроется спрятанное у партнера за «ширмой», это только добавит силы чарам?
Робин. Да, но лишь намек на скрытые эмоции приятно возбуждает, щекочет нервы. Открывшиеся полностью запретные эмоции неминуемо оттолкнут. Есть разница между «каплей» дурного запаха и волной вони. Впрочем, разобраться во всем этом трудно из-за «раздвоенности» человека, желающего, чтобы его правая рука не знала, что делает левая.
Джон. Однако же… почему в «дуновении» от табу такой соблазн?
Робин. Ну, все мы хотим быть любимыми в семье и стремимся не обнаруживать чувств, неприятных для близких, но мы также страстно жаждем оставаться целостными — с полным «набором» эмоций. И когда мы, «нащупав» их, тянемся к запрещенным, запрятанным сторонам партнера, мы где-то «на глубине» надеемся вернуть утраченное в себе самих.
Джон. Поэзия потеряла — психиатрия приобрела… Вас, Робин. Хорошо, вот перед нами молодая любящая пара, они пылко восторгаются выставленным у каждого на «витрину», великодушно закрывают глаза на припрятанное и приходят в легкое возбуждение, когда повеет тем, что за «ширмой». Почему эта идиллия не навсегда?
Робин. Потому что мы «ширму» не удержим. Ну, на вечер, на неделю сил хватит, но когда заживем под одной крышей, спрятанное обнаружится. Постепенно наш партнер предстанет совершенно не тем человеком, с которым вступали в брак.
Джон. Значит, доктор, наше счастье, что влюбляемся в того, кто спрятал то же, что и мы? Или лучше нам всем родиться триста лет назад, и пускай родители решают за нас, с кем нам… сочетаться?
