— Говоришь, видел стрелка?
— Ага.
— Опиши.
Мужчина слегка улыбнулся, помолчал несколько секунд и сказал:
— Вон на него похож.
И указал на Макдональда. Супер, не сразу ухватив смысл, закричал:
— Это же полицейский, черт тебя побери!
— У него такие же волосы, светлые, длинные, стянуты сзади… ну, вы знаете, как у гомиков или других, которые вроде них.
— И что ты делал — болтался на углу улицы и случайно увидел стрельбу?
Мужчина, игнорируя ор суперинтендента, спокойно ответил:
— Я продаю «Биг Исью».[23]
— Ну и что?
Мужчина показал на вход в метро и сказал:
— Это мой участок. Стою тут каждый день с утра до ночи, так что все вокруг вижу.
Супер повернулся к Бранту и приказал:
— Отвези его в участок и запиши показания.
Мужчина тут же сказал:
— А как же мои клиенты? Это самое удачное время — пабы закрываются. Люди под градусом, более жалостливые.
— Тебе все компенсируют.
— Так я и поверил.
Брант отвел мужчину в паб и спросил:
— Что будешь пить?
— Пинту и большую рюмку бренди.
Он получил только пиво. Они заняли столик в углу. Брант сказал:
— Ты ведь Тони, так?
— Энтони. А ты Брант?
— Ты меня знаешь?
— Ё-моё, кто же тебя не знает?
— Опиши мне того парня.
— А чего ты не записываешь?
Брант посмотрел на продавца «Биг Исью» так, что тот судорожно сглотнул.
Вокруг места преступления около Овала была натянута лента. Большинство полицейских разъехались. Портер спросил Фоллз:
— Хочешь выпить на посошок?
— Нет.
— Постой тут. Я пригоню машину, отвезу тебя домой.
— Дойду пешком.
— Да будет тебе, Фоллз. Как ты пойдешь в таком виде?
Она резко повернулась к нему и с гневом сказала:
— Какой такой вид тебе так не нравится?
— Господи, да ничего такого, но сама знаешь… женщина, одна…
Фоллз уперла руку в бедро и сказала:
— Очень хотела бы, чтобы какой-нибудь козел попытался. Очень.
Макдональд почувствовал себя лучше. День начался скверно. Когда он приехал в участок, он увидел, что к его шкафчику прибита мертвая крыса. Затем в буфете он попытался подсесть к группе полицейских, но они все до одного поднялись и ушли. День тянулся, и Макдональд наконец сообразил, что с ним никто не разговаривает. В конце концов он подошел к дежурному сержанту и спросил:
— Сержант, что происходит?
— Как будто ты не знаешь.
— Сержант, клянусь, понятия не имею. Что я такого сделал?
Другой не стал бы с ним разговаривать, но сержант был шотландцем. Он огляделся, убедился, что никто не слышит, и сказал:
— Ты донес на доктора.
— Доктора… Какого доктора?
— Того, к которому ты ходил, по психической части. Позвонил в службу служебных расследований и донес на него. Они поехали туда, обнаружили его пьяным в зюзю, да он еще и к медсестре приставал.
Макдональд пытался привести свои мозги в порядок. Покачал головой:
— Я ни к какому врачу не ходил.
Сержант выгнул брови, сказал:
— Как бы то ни было, с психотерапевтом все кончено. Консультантом в полиции он уже служить не будет. Я слышал, он неплохо зарабатывал. А о тебе теперь говорят, что ты доносчик, крыса.
Макдональда внезапно осенило, и он сказал:
— Брант.
— Что? — с недоумением произнес сержант.
— Это его рук дело. Он звонил, я уверен.
Сержант наклонился вперед и проговорил:
— Ты, парниша, здорово влип. Меньше всего тебе теперь надо злить Бранта.
Макдональд с обидой возразил:
— Я этого урода не боюсь.
Сержант глубоко вздохнул:
— Зато все остальные боятся.
— Да уж, — кивнул Макдональд.
Он почувствовал, что зашел слишком далеко, и попытался дать задний ход.
— Я был бы очень признателен, — произнес он просительным тоном, — если бы вы всем сказали, что я не стукач.
Сержант покачал головой:
— Теперь никуда не денешься, ты в дерьме.
_
Откуда я все это знаю? Я сумасшедшая. Ты всегда можешь верить тому, что говорят тебе те, кто безумен. У них есть доступ к правде, которую нельзя получить по обычным каналам.
Норма Джин Харрис
Звонок поступил на коммутатор «Таблоида» и был переведен на главного корреспондента по уголовным делам, человека, которого звали Данфи. Он снял трубку:
— Да?
— У меня есть информация об убийстве полицейского.
— Слушаю.
Последовала пауза, затем Барри сказал:
— Где твои гребаные манеры?
Данфи напрягся, услышав ругательство, и сказал:
— Что?
— Я предлагаю информацию, а ты даже не здороваешься.
— Привет.
— Уже лучше.
— Я рад, что ты счастлив.
Еще пауза, затем:
— Ненавижу сарказм. Наверно, я начну отстреливать журналистов, после того как закончу со своей квотой легавых.
Данфи нажал кнопку записи и легким тоном произнес:
— Мы начали не с той ноги. Давай все с начала. Как, ты сказал, тебя зовут?
— Господи, ну и уродский ход. Сомневаюсь, что ты годишься для дела.
— Для дела?
— Ну да. Для того чтобы по горячим следам писать отчеты об убийствах полицейских.
— Ты коп?
— Господи, ну ты и дурак.
Клик.
Данфи закурил сигарету, вытер слегка вспотевший лоб. Данфи сообразил, что все испортил. Он уже решил послушать запись, как телефон снова зазвонил. Данфи торопливо схватил трубку.
— Да?
— Еще один шанс.
— Замечательно.
— И веди себя прилично.
Хорошие манеры не были сильной стороной Данфи, но он мог притвориться, как нередко и делал. Он попытается.
— Очень рад, что вы позвонили.
— Твое место в пищевой цепи?
Данфи не вполне понял, что это значит, и сказал:
— Я не вполне понимаю, что это значит.
— Есть у тебя какой-нибудь вес? Ты из тех, от кого что-то зависит?
— Ну… я заведую уголовной хроникой.
— Я могу сделать тебя знаменитым.
Теперь ему хотелось от души выматериться, но он сдержался и сказал:
— Было бы здорово.
— Что тебе больше нравится… семь… или восемь?
Теперь он уже знал: говорить «Что?» не стоит, — поэтому просто ответил:
— Семь.
— Пусть будет семь.
— Могу я спросить, семь чего?
— Еще семь копов убить. Пока.
Клик.
Данфи вынул кассету с пленкой и бросился к офису главного редактора. Ему хотелось — впервые за много лет — крикнуть: «Оставь мне первую полосу!»
Барри вышел из телефонной будки, чувствуя, как сила гуляет по всему организму. Просто невероятно. Крикнул:
— Твою мать!
Он заставил журналиста унижаться, просто вынудил лизать себе задницу, и это только начало. Сейчас необходимо показать, что он говорил серьезно. Пистолет был спрятан за ремнем джинсов, холодил позвоночник. Как в кино. Ну, это его кино, и он покажет им «Апокалипсис сегодня». Уродливая полицейская машина была припаркована в начале Кемберуэлл-нью-роуд. Всего один человек, водитель. Барри подождал, не покажется ли напарник.
Никого.
Стекло со стороны водителя было опущено, полицейский слушал радио. Барри еще раз оглянулся. В Кемберуэлле это обязательно. Если стоит полицейская машина, надо держаться подальше, это почти закон. Барри хотелось поиграть. Он сказал:
— Здорово, полицейский.
Тот повернулся, взглянул на него и спросил:
— Чё надо?
Барри набычился, сказал:
— Чего!
— А?
— Ты сказал чё. Научись хоть разговаривать правильно.
Полицейский размышлял, не выйти ли ему из машины, даже взялся за ручку двери, потом сказал:
— Отвали.
Барри сделал вид, что ужасно испугался, и сказал:
— О, боже мой! Разве так нужно укреплять веру общественности в полицию?
Полицейский прищурился, предупредил:
— Второй раз повторять не буду. Мотай отсюда.
— Но я хочу задать вопрос.
— Какой вопрос?
— Что ты будешь делать, если я назову тебя мудаком?
Прежде чем полицейский успел выйти из машины, Барри со вздохом произнес:
— Все как я и думал.
И дважды выстрелил ему в лицо.
Быстро повернулся, перешел через дорогу, вскочил в автобус номер «36» и через пять минут был уже в центре Пэкхема. Пересел в другой автобус, идущий в обратном направлении, и почувствовал, как кровь бросилась в лицо, когда увидел полицейскую машину. Возле нее уже собралась толпа, и, когда он посмотрел вниз, он увидел лежавшую на земле фуражку полицейского. Черт, вот был бы клевый трофей.
Во всех детективах обязательно писали о трофеях.
