...И вот мы встретились снова. Рядом с Благоевой стояли крепко сложенный смуглый мужчина в военной форме и Зоя Ивановна Рыбкина.
— Хусто Лопес, — представила Стелла бывшего командира испанской бригады. — Приезжал навестить товарищей антифашистов. В вашей бригаде их много. Винарова встретила, Петко Кацирова и других болгар... А Верочку не смогла увидеть. Полковник Орлов сказал, что она очень занята. Увидишь — обязательно передай привет, скажи, что отец все знает, гордится ею. У вас, кажется, еще есть болгары?
— Асен Драганов! — живо отозвался я. — Он служит в нашем батальоне, комсомолец, хороший агитатор.
— Значит, Драганов... — задумчиво повторила Стелла, прощаясь. — Передай Асену привет.
Я долго смотрел вслед удалявшейся автомашине. Стоял и вспоминал каждое слово этой мужественной женщины-бойца.
* * *
Первым на стрельбище мне встретился Асен Драганов. Рота капитана Горбачева, в которой он служил, уже отстрелялась, и красноармейцы в ожидании автомашин собрались под раскидистой елью. Только Асен бродил как неприкаянный по жухлой траве. Это было никак не похоже на него. Он всегда находился среди товарищей, любил затеять интересный спор, спеть песню, прочесть стихи Маяковского или Христо Смирненского... Особенно любил Асен рассказывать о Ботеве, о его боевой дружине, поднявшей восстание, чтобы освободить родину от турецкого рабства.
Сын профессионального революционера, Драганов с увлечением изучал историю и марксистскую литературу. В полку он считался одним из лучших пропагандистов.
«Что же случилось с ним?» — подумал я, направляясь к Асену. Он тоже заметил меня и, близоруко прищурившись, шагнул навстречу. Я рассказал ему о встрече с Благоевой и передал привет.
— Спасибо, — сухо отозвался Драганов. — Но лучше бы вы не передавали его.
— Это почему же? — удивился я.
— Мне не только Благоевой, а товарищам стыдно смотреть в глаза... На весь батальон осрамился. [21]
— Не понимаю.
— Ну какой из меня борец с фашизмом, — горячо продолжал Асен, — если я не умею стрелять?!
— Как это не умеете?
— А вот так: не вижу мишени, и все. Близорук.
Асен сокрушенно вздохнул.
— Давай очки подберем, — предложил я, чтобы успокоить Драганова.
— Очки! — Асен испуганно заморгал глазами. — Очки-то есть... Но если я буду их носить, меня не возьмут на фронт!
— Возьмут! — уверенно возразил я.
Асен мягко улыбнулся и доверительно попросил:
— Вы, пожалуйста, если встанет такой вопрос... скажите, что ношу очки для того, чтобы лучше различать дальние цели, а вообще-то вижу неплохо... — И вдруг раздраженно выпалил: — Но ведь я не собираюсь стрелять в фашистов с дальнего расстояния!
Асен, презиравший малейшую ложь, вдруг попросил не выдавать его! Но если рассуждать символично, то он и не лгал относительно дальней цели. Драганов уже тогда видел свободной свою Болгарию.
Когда я изложил военкому полка свою просьбу, он сразу же подозвал Асена. А примерно через полчаса Драганов отыскал меня и срывающимся от волнения голосом пробасил:
— Отлично! Честное слово, отлично! Теперь принимаю привет от Стеллы! Большое спасибо!
Я пожал ему руку, и он легко побежал к своей роте. А там красноармейцы бурно обсуждали итоги стрельбы. Они были неутешительными. Лишь Михаил Соловьев и Николай Худолеев получили отличную оценку. Объяснялось это прежде всего слабой выучкой бойцов. Многие из них еще не овладели самыми простыми приемами стрельбы.
Была и другая причина: некоторые, подобно Асену, скрывали, что у них плохое зрение, и не носили очков. Исключение составлял Жозеф Гречаник, который старался всех убедить, что носит очки для солидности. Однако стрелял он плохо. Семен Гудзенко, который тоже прятал очки, в шутку посоветовал ему перед стрельбой хорошенько протирать стекла. [22]
— Дельный совет, — поддержал Алексей Шершунов и засмеялся.
Жозеф обиделся:
— Разве ценность бойца только в его умении стрелять?
До поступления в институт Гречаник несколько лет жил в Германии, где находилась тогда его семья. Там научился хорошо говорить по-немецки. Кроме того, он хорошо разбирался в международной обстановке и делал хорошие обзоры для всего батальона. А ведь острое, вдохновляющее слово — тоже неплохое оружие.
И вот внезапно возник спор: какую пользу могут принести в бою люди, не умеющие метко стрелять? В разгар полемики появились бойцы Пикус и Кондракша — высокие молчаливые блондины. Они новички в роте и держались как-то особняком. Но заместитель политрука Михаил Егорцев знал, что это замечательные люди. А сдержанности в разговоре их конспирация научила.
— Вот с кого нужно брать пример, — сказал Егорцев. — Они не раз проявили выдержку, стойкость и отвагу. — И он с гордостью, будто о родных братьях, рассказал о литовце Пикусе и латыше Кондракше. Эти похожие друг на друга парни стали комсомольцами-подпольщиками, когда Латвия и Литва были еще буржуазными государствами. Их нещадно преследовали за революционную деятельность. Но аресты и пытки не сломили их воли. Советская власть спасла юношей от смертной казни. В 1941 году, когда на нашу Родину вероломно напали немецко-фашистские захватчики, Кондракша и Пикус, работавшие в ЦК комсомола своих республик, сразу же вступили в Красную Армию и попросились на фронт.
Выслушав рассказ заместителя политрука роты, спорившие комсомольцы с восхищением уставились на новичков. После минутного молчания Вася Юдичев спросил их:
— Вот вы своими глазами видели лицо фашизма. Как вы думаете: может ли человек совершить подвиг, если не умеет стрелять?
— Может, — убежденно ответил Пикус. И задумчиво добавил: — А стрелять надо научиться, обязательно.
Кондракша согласно кивнул головой и с такой же твердостью в голосе повторил: [23]
— Обязательно! Без этого умения фашистов не победишь.
Уверенные ответы бывших подпольщиков всем пришлись по душе. Лишь боец Кувшинников обиженно заметил:
— Все правильно. Но как я научусь стрелять со своей проклятой специальностью?
Товарищи сочувственно улыбнулись. Вчерашнего слесаря-водопроводчика Кувшинникова действительно очень часто отрывали от боевой учебы: от избытка энергии бойцы то и дело скручивали краны.
Недоволен был и еще один боец, которого товарищи в шутку называли Лешей из Кимр. Энергичный, жизнерадостный парень с огненной шевелюрой, Алексей Усачев не мог себе простить, что, заполняя анкету в военкомате, указал: «До войны работал сапожником». Теперь всякий раз, когда требовался ремонт обуви, этого рослого широкоплечего парня усаживали за низкий сапожный столик. А он хотел учиться военному делу, и в первую очередь стать хорошим стрелком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
