подставил, — печально кивнул Александр. — Если он выживет, никому из нас не жить, это правда. Но если он все-таки умрет, то зачем им всех убивать потом?
— Очень некрасивая история получается, как ни крути. И неудобная для всех. Как объяснять людям, что Первый задохнулся в саркофаге Ленина? Кому-то отвечать в любом случае придется. Нет уж! Они же не зря взрыв предлагали устроить. Если что — всегда можно будет на теракт списать. Пришел мол Президент проводить в последний путь Ильича, а тут бомба украинская… Ну и зачем им тогда те, кто правду знает? Связи у нас нету…
— Положим, вы правы, а делать-то что предлагаете? — пожал плечами Александр.
— Я тут потихоньку снял кое-что… — «эшник» Коля вытащил из кармана маленькую камеру, на которую обычно фиксировал участников митингов, а здесь, видимо, должен был выявлять нелояльных.
Александр и Пашок склонились над маленьким экранчиком, где по стеклянному саркофагу метался старик в темном костюме и отчаянно жал на кнопку.
— И там дальше, как он говорит, что всех нас придется ликвидировать. И бунт ФСОшников… — тихо проговорил «эшник». — Если это опубликовать, то все узнают, что тут происходит. Вот только у этой камеры нет выхода в интернет.
— Так телефоны-то у всех отобрали, — разочаровано протянул Пашок, который, похоже, уже готов был поверить «эшнику».
— Я видел у вас часики умные на руке, — Коля указал на руку Пашка. — Они же с камерой? Можно записать все, что тут творится, да и экран переснять…
Пашок покачал головой:
— Камера-то у них есть, вот только без телефона они не работают, а связи с ним нет, я проверял.
— Ты видал как он по гробу своему хрустальному метался? — вместо ответа спросил Коля и кивнул на экономящего воздух старика, лежащего без движения под стеклянным колпаком. — Потому что жить хотел! Так вот, если тоже выжить хочешь, давай-ка пройдемся с твоими часиками по периметру нашего общего саркофага. Вдруг, где сигнал от телефона поймаем, не должны были их далеко уносить…
Пашок ненадолго задумался, видимо прикидывая, не провокация ли это, но махнул рукой, поднялся, и они с Колей начали монотонный обход зала. Они уже обошли половину помещения, когда все вздрогнули от громкого визга:
— Отъебись, кретин, не тебе меня исповедовать! Не в чем мне каяться!
У хрустального гроба стоял опешивший поп, а заменяющий в нем Вождя Революции сидел и потрясал крепко сжатыми кулаками, лицо его снова побагровело.
— Священника обругал зачем-то… — вздохнула какая-то пожилая женщина и покачала головой.
— Помереть боится, известное дело! — сообщил поклонник Жириновского в сине-желтой кепочке. — Не хочет думать даже об исповеди предсмертной. Да и то сказать, ведь прав он, за то, что он для России сделал, Бог ему и так всё простит!
— И Аламжу моего? — недоверчиво спросила с другого конца зала небольшая черноволосая женщина с монгольским лицом, узкие глаза ее внезапно распахнулись, в них зажегся какой-то странный огонек.
— И Аламжу твоего! — убежденно ответил кепочка.
Александр хотел спросить, уточнить, что за Аламжа и что с ним случилось, хотя, конечно, это было всем очевидно. Но не успел, женщина вскочила и решительным шагом подошла к священнику, все еще стоявшему у саркофага:
— Есть ему в чем каяться! Аламжу моего он угробил! А вот этот, — она резко указала на кепочку, и тот сжался от неожиданности, — говорит, что Бог твой ему, — вторая рука вскинулась в сторону саркофага, — все и так простит: ведь он о России заботился. Так это?!
Женщина так и осталась стоять перед священником, раскинув руки. Тот покрутил головой, пытаясь сообразить, что сказать. По ее виду было понятно, что необдуманный ответ может лишить его половины бороды.
— Заботился и буду заботиться! — завопили из-за стекла. — Кто этой узкоглазой позволил о живом главе государства в третьем лице в прошедшем времени говорить?!
Но женщина не обращала на него внимания, пристально уставившись на попа.
— Так Аламжу твоего разве ж он угробил? — наконец забасил тот. — Всех обстоятельств я не знаю, но думаю: это укропы его укокошили, нет? Он же на Украине служил, небось, Аламжа твой?
— На Украине, на Украине, это ты верно подметил.
— Ну вот, — приободрился священник. — Родную землю, стало быть, от фашистов защищал. Герой, твой Аламжа!
— От фашистов, значит? Родную землю? — недоверчиво вскинулась женщина. — А почему он тогда в чужой земле лежит? Сдалась она ему, эта Украина! Ни я, ни мои предки там и не были никогда. Да и Аламжа мой не собирался — что мы, буряты, там забыли-то?
— Долг это священный, дура! — разошелся поп. — Не понимаешь ничего, так и не лезь в геополитику!
— Так я и не лезу! Не лезу, — запротестовала она. — Вот этот вот лезет! И нас за собою тянет! Зачем ему мой Аламжа понадобился? Своих-то дочек бережет, небось, пылинки с них сдувает! А моего — нате вам, кушайте!
— Говорят тебе, долг такой у мужчины, — священник повысил голос, и его бас отдавался теперь эхом от красных мозаичных знамен, украшавших стены зала. — Восемь лет новороссы нас от фашистов защищали, пришло время и ему их защитить!
— Так он и защитил от фашистов… — упавшим голосом сообщила женщина и махнула рукой. — Я вот и спрашиваю тебя, простится этому, что он фашистов послал, которые моего Аламжу угробили?
— Каких фашистов? Кто послал? Наш президент? Окстись! — опешил поп. — В ВСУ твой Аламжа окаянный что ли служить из Бурятии отправился???
Тут Александр заметил, что «эшник» Коля не дремлет — он уже отстал от Пашка и записывал все на свою камеру. «Профессионал…», — иронично хмыкнул про себя физик.
— Сам ты ВСУшник, а еще поп! — вновь осерчала женщина. — Десантником мой Аламжа служил, обычным российским десантником. Отправили их Киев брать, да куда там! В каком-то селе они встали. Звонил он… «Богатое, — говорит, — село, у нас в Бурятии таких отродясь не бывало, и от кого их тут защищать, не понятно». Вот там и лежит теперь…
Рассказчица всхлипнула, но взяла себя в руки:
— Мне потом женщина эта звонила, благодарила, плакала. Говорила, защитил он их…
— Вот видишь, дура! Защитил! А говорила: «от кого защищать?» — ляпнул сине-желтая кепочка и тут же примолк, поздно сообразив о ком она.
— Защитил, да, когда к ним сержант его пришел, пьяный в стельку… Стрелять начал… Дочку требовать… Выставил его Аламжа за дверь, а сержант вернулся, да не один. И тогда Аламжа сказал им через окно уходить, а сам… В общем, похоронила она его потом в огороде. И двух его однополчан, которых он успел застрелить. И дочку малолетнюю — не успела она убежать. Приезжайте,
