— Намажь лицо маслом, иначе быстро сгоришь. И тебе нужно немного позагорать.
Эннен Райннон провел рукой по лицу.
— Какое-то странное ощущение, — заметил он.
— Ну да, — сказал шериф. — Теперь у тебя будет новое имя. Какое? Допустим, Джон Гвинн. Это тоже валлийская фамилия. Как она тебе нравится?
— Жжет, как пламенем! — сказал Райннон.
Он говорил о вновь обретенном лице, прошедшем пытку лезвием бритвы.
Глава 5
Между Маунт-Лорел и пустыней катились на запад мягкими волнами подножия хребта. Они выглядят слишком маленькими по сравнению с суровой громадой горы Лорел; они слишком очаровательны, чтобы называться границей пустыни и слиться с ней. Это отдельная узкая полоска со своим климатом. Облака, которые летят над пустыней, не пролив ни капли влаги, охлаждаются у высоких склонов горы и проливаются дождем над холмами, образуя бесчисленные маленькие ручьи, скатывающиеся в пустыню. Они через некоторое время исчезают под жарким, душным пологом креозотовых или мескитовых кустов.
Эти холмы — что-то вроде Земли Обетованной для путешествующих в пустыне. Они пригоняют сюда изголодавшийся скот, чтобы он на свежих склонах откормился перед продажей, а немногие ранчеры, поселившиеся тут и там на этой земле, богаты и беззаботны, потому что о их собственности тщательно заботится сама природа. Здесь нет наводнений и нет засухи, а на земле растет все, что нужно скоту — не только трава, но и пшеница, урожай которой доходит до пятнадцати мешков с акра, и ячмень, который собирают до сорока мешков. Это благодатная земля, щедрая с пахарем и никогда не превращающаяся в твердые комья, даже засушливым летом.
Именно сюда привез шериф Эннена Райннона, он же Джон Гвенн. Они сидели верхом на двух прекрасных лошадях и вели в поводу пару тяжело нагруженных мулов. Так они проехали через холмы.
— Что ты думаешь об этой земле? — спросил Каредек.
— Хорошая, мягкая земля, — сказал Райннон. — На ней можно спать.
Он поднял глаза; вдалеке, раздвигая полог облаков, поднималась Маунт-Лорел.
— Естественно, на ней можно спать, — согласился шериф. — На ней можно также разбогатеть!
— Спать вредно, — заметил Райннон. — Я говорю про себя.
— Я все продумал, — сказал Каредек. Тебе нужно рискнуть.
— Ладно, — мягко произнес Райннон.
— На свете нет абсолютно надежных вещей, — возразил с мрачной убежденностью Каредек.
— Ясно, что нет, — согласился Райннон.
— Возьмем, к примеру, любого человека— он ведь может умереть от кори либо от коклюша. Не рисковать невозможно, иначе можешь не победить.
— Понятно, что невозможно, — сказал Райннон.
— Черт побери, — сказал шериф, — ты должен сам подумать!
Ему хотелось быть лидером, и все же его беспокоило послушное благодушие, с которым его друг воспринимал все его рассуждения.
— Мне трудно думать, — сказал Райннон. — Ну, например, некоторые могут предусмотреть…
— Послушай, — прервал его шериф, — ты всегда думал хорошо и быстро, я бы сказал. За семь лет ни разу не попался!
Райннон полуприкрыл глаза, чтобы подумать, и Каредек получил возможность внимательно рассмотреть его. Без бороды Райннон был совсем другим человеком; точнее говоря, он впервые стал казаться человеком, а не страшилищем-людоедом. Неприкрытые гривой волос, глаза его стали темно-голубыми, большими и мягкими. В них светилось терпение, какое бывает у вола в поле — бездумное и кроткое, поэтому шериф постоянно должен был напоминать себе, что это, в конце концов, и есть великий Райннон.
И все же он не мог поверить своим глазам. Да и не стоило. Пищи для ума от них почти никакой!
— Ну, — начал объяснять Райннон, — допустим, у кого-то вдруг случилась неприятность… вроде как шериф наставляет на него винтовку, — добавил он с легкой улыбкой, — и тогда надо действовать быстро. Не думая. Думать надо потом.
— Ты хочешь меня убедить, что жил так все семь лет? Доверяясь только своему чутью? — Он почувствовал растущее недоверие. — Пробираясь и убегая из города, беря все, что тебе хотелось, делая, все, что заблагорассудится? Смеясь надо мной и остальными горожанами, когда мы пытались преследовать тебя?
— Посмотри на волка, — продолжил Райннон. Похоже, он не был ни в чем твердо убежден; его слова звучали просто как предположения. — Посмотри на волка. Он не думает, как человек, но иногда обманывает пастухов.
Шериф был так поражен этой мыслью, что не смог сразу ответить, и его собеседник не торопясь объяснил:
— Волк действует, полагаясь на интуицию. Когда он идет по следу, он всегда настороже. Кроме того, у него есть своя «дыра в стене».
Каредек кивнул.
— Думаешь, здесь ты не будешь настороже? — спросил он.
— Не знаю, — нахмурился Райннон. — Здесь вокруг люди, которым не терпится воткнуть в меня нож. Я их не зная, а они меня знают.
— Знают тебя? Да я сам теперь тебя не узнаю! — воскликнул шериф. — Райннон — наглый бандит. Ему лет сорок или сорок пять. А ты — ленивый, сонливый, приятный парень лет двадцати пяти. Никто тебя не узнает!
Райннон не ответил; он слегка коснулся своего лица любопытными пальцами.
— Послушай, — сказал шериф, — что это за кольцо?
— Я его когда-то нашел, — сказал Райннон.
Он протянул руку. Это было кольцо с плоско ограненной ляпис-лазурью.
— Когда ты кого-то ограбил? — спросил шериф.
— Я нашел его на земле в дыре в стене.
Шериф присвистнул.
— Значит, там бывают и другие?
— Не знаю. Не думаю. Его, должно быть, потеряли давным-давно.
— Оно не слишком-то блестит, — критически заметил шериф.
Он думал, что сам бы не стал носить такое дешевое кольцо. Либо никаких камней, либо бриллиант. Он припомнил, что Сэм Ларкин продавал как-то тысячу бычков по цене одного бриллианта. Тысяча бычков у тебя в заколке для галстука. Это что-то!
— Не блестит, — сказал преступник, — но вглядись поближе. На камне — рука в железной перчатке и сердце, из которого капает кровь. Вырезано довольно точно и аккуратно.
Шериф присмотрелся к кольцу. Ему было неинтересно. Все, что его интересовало, — это Райннон с таким большим и матовым камнем на руке.
— Другие его видели? — спросил он.
— Никогда не носил его, когда работал, — сказал Райннон. — Оно могло помешать выхватить револьвер.
— Конечно.
— Но сейчас у меня только один револьвер, поэтому левая рука особого значения не имеет.
Ранее они договорились, что для Эннена будет лучше, если он будет носить один «кольт». Того, кто носит два, часто принимают за ганмена, а мысль о ганмене могла привести к ненужным выводам.
— Хорошее местечко, — через некоторое время сказал Райннон.
