с одной стороны на экономических и индивидуальных интересах, а с другой на обязанности не переходить, — под страхом репрессий, — известных границ этих отношений. В коллективе грядущего, индивидуальный интерес будет определяться исключительно необходимостью интегрального развития личности. Все эгоистические факторы, которые побуждают отнимать у любого индивидуума самое необходимое и вырывать у соседа последний кусок хлеба, не будут иметь места. Право каждой личности на интегральное развитие получить общее признание; осуществление этого права не будет связано с необходимостью преступления. Таким образом преступление станет бесцельным, вследствие бесполезности. Некоторые атавистические привычки сделают еще возможным нарушение индивидуальных интересов, но, при наличности основного на равенстве социального равновесия, все также проявления личности будут редкой случайностью.
Не будет места, конечно, и для глубоко комичной, (если б она не была также трагической) деятельности судьи, так как нужно иметь очень странное и узкое представление о действительности для того, чтобы допустить, чтобы один человек, каков бы он ни был, мог быть, по профессии, судьею всего происходящего среди индивидуумов.
Если характер индивидуума проявится в будущем обществе в виде ряда направленных против кого бы то ни было проступков или даже одним каким-либо актом, дающим основание предполагать возможность повторения, общество не замедлит исключить индивидуума из своей среды, как опасную для социального равновесия личность.
В настоящее время трудно сказать, как именно будет производиться такое исключение. Мы можем только предвидеть, что во всяком случае этот акт не будет иметь ничего общего с наказанием. Все дело сведется к ограничению возможности вредных действий, причем меры, нужные для самоохраны коллектива сведутся к строго необходимому и исключение из коллектива тотчас же окончится, индивидуум тотчас же получит все свои права, как только явится уверенность в его моральном и физическом выздоровлении. В среде, отрицающей самое понятие греха, не могущей рассматривать вредное для ближнего действие иначе, как поступок унижающий человеческие достоинство и потому вредный для совершившего его, самое понятие преступления невозможно. Убеждением с корнем вырываются все дурные ростки, принуждение же только подрезывает их и они снова растут с большей, чем прежде, силой.
Даже в современном, столь несовершенном обществе, иной раз приходится удивляться отсутствием простейшего расчета у преступников, их неспособностью взвесить выгодные и невыгодные стороны своего поступка, так как большинство преступлений приносит преступникам меньше выгод, чем поведение порочно-корректных, живущих в согласии с законом, граждан.
В обществе будущего встретятся, конечно, люди, страдающее тем же отсутствием расчета, что и современные преступники. Но, так как такое отсутствие рассвета будет еще очевиднее, так как соображение о целях анти-социального акта не будут находить видимых оправданий в неотложной необходимости текущего момента, то преступление будут реже, чем в настоящее время. Редкость преступлений обусловит также и тем, что благодаря экономическому прогрессу, идея солидарности и необходимого сотрудничества все более и более, будет проникать в сознание людей, разовьется практика солидарности (трудовое начало).
Все нужды будут оцениваться с точки зрения равенства, а наряду с этим коллектив, организовав производство и распределение вещей и поставив удовлетворение потребностей в связь с интегральным развитием личности, найдет социальное равновесие, почти не требующее усилий для своей поддержки.
Этот момент равновесия в общественном развитии будет конечным моментом социалистической эволюции и начальным моментом возрождения индивидуума; человек выступит со всей мощью личности, уступая обществу только то, что необходимо для развития его ближнего и получая от общества все, чего он сам не может получить для своего интегрального развития единичными усилиями.
В грядущие века с трудом поверят, что мог существовать жалкий, современный нам раб «гражданин», с трудом поймут, что человек мог переносить произвольную регламентацию своих поступков абсолютной монархией и религией и законную регламентацию этих поступков конституционной монархией или буржуазией или даже иной республикой. С изумлением увидят, что государство существовало для того, чтобы издавать приказы и декреты; что так долго существовал и социалистический строй, хотя давно уже лучшим законом для людей могло быть простое сознание. В безвластии, регламентированном любовью к ближнему, личным сознанием солидарности интересов, человек найдет вновь собственное достоинство, и счастье не быть одиноким.
Свобода. Равенство. Братство.
Эти три великие слова, которые еще вчера были истиной, а сегодня уже ложь, эти три слова, начертанные на страницах человеческой истории великой французской революцией, несмотря на внешнюю всеобъемлемость формулы, даже в момент своего провозглашения, включали только очень небольшую часть прав человека.
Для интегрального развития личности необходимы два условия: средства для такого развития, а затем минимум принуждения в интересах общества, минимум ограничений личности.
Между тем свобода, провозглашенная французской революцией, вовсе не гарантировала средств для интегрального развития личности она — допускала собственность.
Такая свобода могла быть только свободой собственников. Такая свобода предусматривала лишь сведение к известному минимуму принуждение личности в интересах общества.
В своей основной концепции этот минимум точней определялся принципом равенства: все собственники на одинаковых правах могут приобретать собственность и пользоваться ею; к каждому гражданину коллектив предъявляет одинаковые требования.
Пользуясь несознательными породными массами, капитал уничтожил все привилегии, которыми не обладали капиталисты для того, чтобы сохранить единственную привилегию-привилегию капитала. Для капиталистов и буржуазии было ясно, что все то привилегии, которыми они не обладают — чужие привилегии — несправедливость, их же собственные требования привилегий капитала — закон и осуществление справедливости.
Это познание и создало буржуазную революцию.
Наряду с таким представлением слову «братство» нечего было делать; ему можно было придать только самый банальный, очевидный до глупости, смысл — общности происхождения, отрицания белой и червой кости.
Основываясь на равном праве пользоваться собственностью, свобода создала всю современную промышленность и такое положение дел, которое нельзя назвать внутренней и внешней войной, но которое нельзя назвать и миром, так как мир — это ничто иное, как добровольное сотрудничество индивидуумов. Такое положение дел характеризуется том, что материальная нужда является фактором принуждения «заставляет трудиться», а имущество (собственность) защищается угрозами наказаний и репрессий.
Закон и полиция; вот гарантии современной свободы и равенства, — общественное равновесие, покоится на насилии. Итак, в нашем обществе нет мира; наблюдается какое то промежуточное состояние между войной и миром. Это промежуточное состояние, с резкими отклонениями в сторону войны, одинаково господствует, как в отношениях между нациями, так и в отношениях между индивидуумами. Так называемая теория международного равновесия находит могущественную опору в вооруженном кулаке Вильгельма. Закон в виду трудности силой поддержать его санкцию в отношениях между народами, осуществляется лишь в самых скромных размерах. Договоры — клочки бумаги. Наконец и в современном обществе для наиболее сильных репрессии смягчаются, если идет речь об исключительных индивидуумах (короли, банкиры и т. и.).
Вследствие
