Точнее место, куда надо сбросить труп, поручалось отыскать князю, который может проехать по подходящим местам в том же авто.
Затем заговорщики поклялись, что ни один из них не проговорится об участии в покушении остальных и вообще будет отрицать осведомленность об убийстве.
Каждый понимал, что эта клятва по крайней мере условна.
Обстоятельства могут сложиться так, что сознаться окажется выгодным. И вряд ли кто из заговорщиков удержится от соблазна.
Ирина срочной телеграммой просила мужа не начинать ничего, пока она не возвратится из Крыма. Никто из заговорщиков не подозревал, что движущей силой их предприятия была стройная застенчивая женщина редкой робкой красоты.
Ирина простудилась, и пришлось начинать без нее, так как 16 декабря стало последним сроком – надвигался Новый год, государь вернется в Петербург из Ставки – заговорщики не смели совершить убийство в его присутствии. Хотя царя считали слабовольным, у него могло хватить воли, чтобы пресечь заговор или быстро раскрыть его.
У Феликса возникло небольшое осложнение – 17-го утром ему надо было сдавать в корпусе экзамен по тактике, прогулять его – навлечь на себя ненужные подозрения. Следовательно, надо было провести убийство с наименьшей потерей сил… к тому же даже такому холодному человеку, как Юсупов, было нелегко готовиться шестнадцатого к экзамену, если ночью предстояло стать спасителем Отечества и убить – все же ему раньше этого делать не приходилось – очень живого, сильного и хорошо относящегося к Феликсу человека. Впрочем, Феликс старательно занимался весь день шестнадцатого декабря, и это помогало ему не думать о предстоящей ночи.
В час дня Феликс сделал перерыв в занятиях и, вызвав авто, отправился во дворец Юсуповых на Мойке.
Феликс приказал остановить авто, не сворачивая к подъезду.
Окна в комнату, где все произойдет – узкие, почти вровень с землей, – выходили на речку. Набережная была пустынна, и в снегу редкими экипажами и телегами были промяты колеи.
Несмотря на середину дня, в окнах подвала горел свет и мелькали очертания людей. Там кипела работа.
– Могли бы завесить окна! – закричал князь от дверей, сбежав в подвал.
Старый камердинер Василий Иванович, человек верный, ездивший с Феликсом в Англию, который командовал убранством комнаты, ничем не показал удивления.
Прошел, перешагивая через вещи, к окнам, задернул уже повешенные шторы, сразу стало темно.
– Лампы принесут к вечеру, – сказал Василий Иванович.
– Бог с вами, – отмахнулся Юсупов, не признавая упрека, – открывайте окна, только не шумите и не мелькайте. Не хочу, чтобы весь город знал.
Феликс глядел, как слуги вешали на стены ковры.
Он сам придумал и нарисовал комнату, стараясь, чтобы она понравилась гостю.
Ловушка была сделана из винного погреба дворца. Комната была мрачная, узкие окна давали мало света. Ровный гранитный пол рождал холод, стены были облицованы серым камнем, своды побелены. Казалось бы, невозможно превратить этот подвал в приятное жилище, но Феликс был уверен, что сможет сделать из него приманку, приятную сердцу старца. Ведь следовало сделать так, чтобы он согласился выпить чаю, не спешил и не волновался.
Две невысокие арки делили подвал на неравные части. Узкая часть была прихожей – оттуда дверь вела на лестницу. Если подняться по ней на пролет, выйдешь во двор, а еще выше располагался кабинет Феликса, лежавший как раз над подвалом. Лестница эта была винтовой, из темного дерева.
Вошедший в прихожую со двора сразу видел две большие разноцветные китайские вазы, стоявшие в нишах.
Пройдя под арку, он оказывался в широкой части подвала, которая должна была имитировать столовую.
Сюда Юсупов велел принести много темной мебели, зная, что именно так обставлена гостиная в доме Распутина. Обтянутые кожей стулья, мягкие черные кресла теснились между шкафов и буфетов, еле уместившихся по стенам и снабженных ящиками и ящичками. Между креслами, стульями и шкафами размещалось несколько столиков с инкрустированными крышками, на них стояли кубки из слоновой кости и фарфоровые вазы.
Во весь пол был расстелен пышный персидский ковер, а в углу, где ковра не хватило, положили шкуру белого медведя.
В центре комнаты располагался овальный стол, за которым предстояло сидеть Григорию Ефимовичу.
Удовлетворившись тем, как идут работы по приготовлению комнаты, Феликс отдал последние указания Василию Ивановичу – купить побольше печений, пирожные и всяких сладостей, а также принесли из подвалов доброй мадеры. К одиннадцати часам вечера следует накрыть наверху, в кабинете чай на четверых и внизу, на двоих, и ничего не жалеть, словно будут гулять человек пять.
В одиннадцать Феликс возвратился в подвал. Он совершенно подготовился к завтрашнему экзамену – успел!
В подвале его ждал только Василий Иванович. Хоть дом и протопили после ремонта, в подвале было сыровато и зябко. Василий Иванович сидел на корточках перед камином и кормил его деревянными чушками. При звуке быстрых шагов Феликса он с трудом поднялся, и Феликс подумал, как он уже стар. Ведь Феликс помнил его с детства – точно таким же, без перемен.
– Людей отпустил? – спросил Феликс.
– Так точно.
Феликс прошел вокруг стола. Стол был уставлен сладостями густо, словно собирались пировать большой компанией. Мадера была открыта. Феликс хотел было попробовать – мадера была своя, из маминого подвала в Ай-Тодоре, но тут же спохватился – его остановил иррациональный страх – словно мадера уже отравлена, будто кто-то обогнал Феликса и подготовил ловушку для самого охотника.
– Ты иди, – сказал Феликс.
Василий Иванович удивился:
– А кто же подавать будет?
– Я сам.
– Тогда я останусь, ваше сиятельство. От меня будет польза.
Феликс усмехнулся. Преданность слуги, как в хорошем английском романе, всегда трогала его.
– Василий, – сказал он, пытаясь не дать волнению отразиться в голосе.
– Чем ты дальше будешь отсюда сегодня ночью, тем лучше.
– Я понимаю, что не с девицей остаетесь, – сказал Василий.
– Какая может быть девица – ты бы первым княгине донес.
– Может, и не донес бы, – сказал Василий Иванович.
– Тогда иди, иди, справимся. Завтра с утра пораньше приходи. Понадобишься.
Василий Иванович колебался. Он не мог ослушаться князя, но не хотелось оставлять его. Тревожно.
Феликс подтолкнул слугу к дверям и сам вышел за ним следом.
И вовремя.
Во дворе, переступая с ноги на ногу, словно морж, в обтекающей бобровой шубе, покачивался доктор Лазаверт. Он пришел раньше остальных гостей.
– Вы на извозчике? – спросил Феликс вместо приветствия.
– Не беспокойтесь, – ответил доктор высоким, как бывает у больших толстых людей, голосом, – я расплатился на углу Невского.
Было темно, мела поземка, яркий фонарь покачивался от ветра над входом в подвал. Еще один фонарь был на набережной, недалеко от ворот, он тоже качался и гонял длинные тени на золотом снегу.
Две фигуры – высокий князь и приземистый Пуришкевич – возникли в воротах, сначала силуэтами, подсвеченные сзади, потом их осветил фонарь над дверью.
– Мы не опоздали? – громко спросил Пуришкевич.
– Нет, все в порядке, – сказал Феликс.
Великий князь стянул с руки перчатку, все смотрели на это и ждали, когда же он освободит длинные пальцы. Затем Великий князь поздоровался за руку со всеми заговорщиками.
Наступила пауза, ее прервал Феликс.
– Добро пожаловать, так сказать, – произнес он с кривой усмешкой.
Намек на шутку не прозвучал.
Феликс первым открыл дверь в дом и пошел вниз по винтовой лестнице. Остальные чуть задержались, и Пуришкевич спросил оттуда:
– А мы где будем?
Хотя знал, еще вчера осматривали место.
Из кабинета Феликса на верхнюю площадку вышел штабс-капитан Васильев. Юсупов и не заметил, как он прошел наверх.
– Нет, нет, – сказал Дмитрий Павлович, – сначала посмотрим, как вы все подготовили, княже.
В столовой было тесно. Все стояли вокруг стола, обозревали тарелки и блюда с пирожными, словно макет поля боя, какие устанавливают в военной академии на занятиях по тактике.
– Начнем? – спросил Феликс. Голос сорвался, пришлось откашляться и повторить вопрос. Феликс был зол на себя за такое мелкое проявление слабости.
Он открыл дверцу резного шкафа черного дерева и достал оттуда заготовленную коробку.
Пуришкевич посмотрел на нее жадно, Феликс подумал, что он оголтелый человек. Очень опасный.
Доктор Лазаверт подошел к столу поближе, шуба мешала ему.
– Позвольте, – сказал штабс-капитан и стащил шубу с доктора. Он кинул ее на кресло. И Феликс подумал – только не забыть ее здесь. Только не забыть. Все может сорваться из-за пустяка.
В коробке была небольшая широкогорлая склянка и в ней – несколько палочек цианистого кали.
Доктор взял блюдце, положил на него палочку и принялся разбивать ее чайной ложкой. Палочка была не очень твердой и послушно рассыпалась в порошок. Доктор растирал порошок, он был при деле и успокоился – он мог не думать об убийстве, достаточно заняться приготовлениями к медицинскому опыту.
