Собираясь в столовой, зимовщики пытались восстановить картину нападения белого медведя на их начальника. Андрей Кухарчук даже схему вычертил: как вышел Петр Данилович из дома, как шел, держась за канат, к метеоплощадке, как мог идти или где мог затаиться медведь.
Все они были знакомы с последними утверждениями ученых о том, что белые медведи миролюбивы, нападают на людей крайне редко, когда ранены. Возможно, это действительно так, а возможно, такая теория появилась потому, что белых медведей после вторжения человека в Арктику осталось очень мало и их надо сохранить. В стародавние времена белые медведи нападали на людей, да вот и на этой полярной станции случай нападения был. Короче говоря, теория — теорией, а практика есть практика. Может, медведь тоже спрятался в затишке от бурана и напал на Петра Даниловича с перепугу. По схеме, вычерченной Кухарчуком, получалось, что медведь находился между складом и баней, там, где дорожка к метеоплощадке проходит совсем рядом. Ветер дул сбоку, так что он мог до последнего момента и не учуять человека, а когда тот внезапно оказался рядом, сбил шапку, когтями рассек затылок, наткнувшись на поднятый воротник полушубка, вцепился в него и поволок добычу с собой. Второй лапой медведь, наверное, схватил Петра Даниловича за плечо, ободрал кожу. Крючки полушубка не выдержали мощного рывка, вырвались «с мясом», оглушенный человек, потерявший сознание, упал в снег.
Почему медведь убежал, не вернулся искать потерю, неизвестно. Об этом знал только Дик.
Через неделю Петр Данилович начал вставать, ходить по дому. Дик всюду следовал за ним. Бинты Козлов снял, так как пес все равно сдирал их. Раны на груди и на боку Дика подсыхали, Козлов смазывал их стрептоцидовой мазью, а Дик ее тут же вылизывал.
Петр Данилович, похудевший и еще больше поседевший, чувствовал, что Дик к нему привязан всей душой, понимал, что обязан собаке жизнью, и оказывал ему всяческое внимание. Хоть и болели обмороженные, сочащиеся сукровицей кисти рук, а все равно почесывал он забинтованными пальцами у Дика между ушами, разговаривал с ним как с человеком. Дик внимательно слушал, прижмурив от удовольствия свои умные глаза.
Через несколько недель Петр Данилович совсем поправился, и жизнь на полярной станции пошла обычным порядком. О случившемся в новогоднюю ночь вспоминали, как о чем-то далеком.
6
…И снова на остров пришло лето. Севрин с нетерпением ждал прибытия парохода.
— Ну что, Дикуша, поедешь со мной? — спрашивал он.
Дик вежливо помахивал хвостом, не совсем понимая, чего от него хочет хозяин. Ему было приятно новое длинное имя, которым его все чаще называли, и он терпеливо переносил расчесывание шерсти.
Задумав увезти с собою четвероногого друга на Большую землю, чувствуя, что не сможет расстаться с Диком, разделившим с ним самые трудные дни, Севрин долго мастерил для Дика ошейник с поводком. И теперь приучал его ходить на поводке.
И Дик, гордый, независимый Дик, удивляя всех собак острова своей покорностью, терпеливо сносил эти причуды хозяина, шел на поводке рядом с ним, зорко поглядывая вокруг, чтобы запомнить наиболее злорадствующих собак. Получив свободу, он задавал им хорошую трепку, показывая, что покоряется причудам хозяина не потому, что стал слабее, а потому, что хозяину видно, как поступать.
Приучал Севрин Дика и к шлюпке.
К тому времени, когда на оттаявших полянах на острове появились цветы, а вокруг начали гулять льдины, словно раздумывая, уплывать отсюда или нет, Петр Данилович знал, что Дик последует за ним всюду, куда бы он ни приказал.
Чем меньше оставалось времени до прибытия парохода, тем большее нетерпение охватывало Петра Даниловича. Он сбрил свою бороду, так нравившуюся Дику. Лицо Севрина, два лета не видевшее южного солнца да еще закрытое целую зиму бородой, оказалось иссиня-бледным, а на обмороженных щеках краснели пятна.
Хотя Петр Данилович не сомневался, что в этом-то году его уж наверное сменят, он боялся: не вышло бы еще какого-нибудь казуса.
По опасения оказались напрасными. Новый начальник станции прибыл на первом пароходе, привезшем почту и продовольствие, и сообщил, что Петра Даниловича представили к награде. Но это известие его не взволновало. Его беспокоило другое: писем от жены не было.
Передача дел прошла быстро. Петр Данилович попрощался с зимовщиками и сел в шлюпку, не выпуская из рук поводка. Дик послушно прыгнул с берега на заднюю скамью, а затем спустился вниз, примостился у ног хозяина. Он не знал, что покидает родной остров навсегда, и даже не взглянул на собак, столпившихся на берегу. Хозяин рядом — и Дик спокоен.
Капитан парохода был тот же, что и в прошлом году. Он сочувствовал Петру Даниловичу, из-за болезни сменщика просидевшему лишнюю зиму на этом далеком острове. Капитан ничего не сказал, увидев, что матросы подняли на борт Дика, громадного пса из породы полярных лаек. А когда зимовщики поднялись на пароход проводить Петра Даниловича и рассказали, что Дик спас ему жизнь, старый моряк проникся таким уважением к этому псу, что в свободные от вахты часы не раз спускался в каюту Севрина, чтобы еще раз взглянуть на Дика.
Дик не понимал, что с ним происходит, но не метался по каюте, а покорно лежал на полу, полуприкрыв глаза. Хозяин с ним, и этого достаточно.
Пароход шел долго, заходил по дороге в разные порты, но Петр Данилович почти не покидал каюту. Он лежал на койке и думал, почему от жены не пришло ни одного письма. Конечно, она могла ничего не писать, потому что ждала, что муж вот-вот приедет. Но могли быть и другие причины. Она жила в Ленинграде, родилась там и выросла и вполне могла за трехлетнее отсутствие Петра Даниловича найти себе утешителя. Но скоро все разъяснится.
Порт Нагаево, куда прибыл пароход, оглушил Дика. Он поджал хвост, прижался к ногам хозяина. Севрину пришлось почти волоком тянуть собаку за собой. Город Магадан был расположен несколько поодаль от портовых сооружений, что прилепились у подножия горы, нависшей над бухтой. С противоположной стороны темнели сопки полуострова Старицкого, а около них — поселок Марчекан.
Дик никогда в своей жизни не видел так много таких высоких домов, не видел сверкающих лаком автомобилей, проносившихся на большой скорости, не видел такого множества людей. Ноздри ощущали столько всевозможных запахов разом, что Дик расчихался. Он шел рядом с хозяином, но все слабее чуял его запах, плотнее прижимался к ногам Севрнна, мешая идти.
В Магадане Петр Данилович рассчитывал задержаться всего на день, чтобы выполнить необходимые формальности в местном управлении Гидрометеослужбы.
Петр Данилович понимал, что в гостинице Дика не разрешат держать, поэтому, сдав вещи в камеру хранения на автовокзале в самом центре города, пошел искать нужное учреждение. Оно оказалось совсем недалеко. К вечеру Петр Данилович успел все сделать.
Вечером они с Диком зашли в городской парк и переночевали там: Петр Данилович, сидя на скамейке, поплотнее завернувшись в плащ, а Дик, улегшись у его ног. Хотя была середина августа — лучшая пора года в этом далеком городе, деревья и трава стояли зеленые, ночная прохлада пробирала Петра Даниловича до костей. Он несколько раз вставал, начинал ходить по аллеям, вызывая подозрение у патрульных милиционеров. Они сначала внимательно оглядывали его, а затем потребовали предъявить документы. Это развеселило Петра Даниловича, он невольно стал думать о другом: чувствует ли Марина, что он уже находится на одной с ней параллели, на шестидесятой, ленинградской, и через какие-нибудь сутки, пролетев над всей страной с востока на запад, окажется рядом? Эти мысли словно согрели его, а, возможно, к утру потеплело. Легкий туман, скрывавший телевизионную вышку посередине площади рядом с парком, рассеялся, и вскоре из-за дальних сопок выкатилось веселое солнце. Петр Данилович вдруг обнаружил рядом симпатичный подберезовик, который, наверное, только-только вылез на белый свет, вырос, пока он стоял тут и раздумывал.
Севрин достал из кармана плаща две воблы, дал Дику, тот позавтракал, запил водой из лужи, и они пошли в кассу Аэрофлота за билетом. Петр Данилович рассчитывал улететь не сегодня так завтра, но из-за Дика пришлось в Магадане задержаться.
Если бы Петр Данилович знал, сколько встретит непонимания, сколько унижения вынесет, он, возможно, оставил бы своего четвероногого друга на острове, как это ни больно было бы ему самому, как ни трудно было бы Дику забыть его. Ведь он решил увезти Дика потому, что видел, как пес к нему привязался, знал, как тяжело переносят разлуку верные своим хозяевам собаки.
Но теперь было поздно изменить что-либо, жизнь Дика целиком зависела от Петра Даниловича, а совершать подлость — оставить собаку где-нибудь за углом Севрин не мог. И хотя он спешил в Ленинград к жене и дочке, вынужден был задержаться в Магадане, чтобы сделать прививки Дику, получить необходимые справки. Живя на своем далеком острове, Петр Данилович оторвался от реальной жизни, забыл, что в ней все определяется документами. А на Дика никаких документов не было.
