Это было время лириков-романтиков, когда будущее рисовалось в радужном свете; когда молодежь, воспитанная на фильмах-вестернах, вроде «Лимонадного Джо» и «Великолепной семерки», находилась во власти мужественных и справедливых идеалов; жаждала приключений, была полна азарта и известной доли авантюризма; наконец, когда ещё не было такого слова, – «дальнобойщик»: вместо него, в обиходе шоферов ходил подзабытый, теперь уже, термин «поливной»…
Воспоминания незаметно перенесли его в детство, заставив вспомнить свою родную школу Ленина и близких ему учителей. На преподавателей Роману и в самом деле сказочно повезло.
Вообще-то, если строго следовать фактам, то звали его не Романом, а Рузи. Созвучное русское имя укрепилось за ним вскоре после того, как он пошел в «русскую» школу и в этом не было ничего необычного.
Хулиганистый, но очень любознательный мальчик, с самого начала явил свои незаурядные способности, хотя и не отличался особой усидчивостью и прилежным поведением. Он рос этаким баловнем судьбы, которому многое прощалось за его наблюдательный цепкий ум и несвойственную для его раннего возраста житейскую рассудительность. Ему поразительным образом удавалось с первого раза усваивать новый учебный материал, который прочно оседал у него внутри. Мальчик как губка впитывал в себя не только школьные, но жизненные уроки. Последние окажут ему впоследствии неоценимую услугу, за что к нему ещё в раннем возрасте прикрепится уважительная приставка «Ака», означающая как «старший и умудренный жизненным опытом брат».
Учителя ему прочили институтское образование, однако он, следуя своей внутренней интуиции, выберет для себя иной путь, полный романтики и приключений, который с лихвой заменит ему не один университет. И пусть, порой, он горько будет сожалеть о совершенном выборе, но, если быть честным до конца, то он ни за какие коврижки не променял бы свою судьбу, случись – всё начинать сначала. Ибо, только благодаря выбранной профессии, Ака-Рузи в полной мере сумеет познать и полюбить этот странный и удивительный мир, во всём его многообразии.
Только тут, находясь в постоянных путешествиях и контактах, сталкиваясь с различными типами и характерами, его внутренний духовный багаж наполнится тем богатым жизненным материалом и опытом, который не снился никакому профессору или доценту. И – чего, там, греха таить – довольно часто это интеллектуальное превосходство, выражающееся, прежде всего, в более глубоком изучении психологии человека, будет давать ему, иногда, повод для нарочито скромного, но подчеркнутого бравирования в среде таких же, как и он, но менее образованных водителей: мол, чего уж тут с нас возьмёшь – мы всего-навсего простые шофера. Подобное тщеславие, вероятно, компенсировало некий моральный ущерб, который так свойственен многим действительно талантливым людям, волею судьбы избежавшим стен высших учебных заведений.
За свою многолетнюю практику он насмотрелся всякого, а потому был готов к любым жизненным коллизиям, грамотно и верно оценивая сложившуюся обстановку и, с учетом обстоятельств, находя выход практически из любой нестандартной ситуации.
Вот и сейчас, возвратившись в действительность, он покрепче стиснул зубы и, набросив на лицо маску спокойствия и невозмутимости, приготовился к очередному поединку.
К этому времени, уже с пяток казахов топталось возле машины, молча присматриваясь к копошившемуся под колесом молодому водителю. Тот невозмутимо продолжал свою работу, свято памятуя наказ своего наставника: «ни в коем случае, не пытаться заговаривать первым, а уж тем более – не проявлять признаков возмущения».
Ещё свежа была в памяти история, приключившаяся с предыдущим напарником Романа.
Тогда машина «по уши» завязла в грязи, и для того, чтобы её вытащить, им пришлось почти полдня изрядно помахать лопатами, прорывая длинную траншею и присыпая её сухой землей.
В самый разгар напряженной работы неожиданно сзади возникла машина и стала настойчиво сигналить. За рулем сидел молодой и уверенный в себе казах. И хотя, бедственное положение безнадежно застрявшего КамАЗа было, что называется, налицо, упрямый дитя степи ни в какую не желал объезжать: ему непременно хотелось проехать прямо. А потому, он упорно не снимал руку с клаксона, действуя на нервы и испытывая последнее терпение несчастных водителей.
И тут, несмотря на многочисленные предостережения более опытного наставника, молодой помощник не выдержал и, выдернув наглеца из кабины, хорошенько врезал ему в ухо. Тот взвизгнул, мигом запрыгнул в свою машину и исчез…, чтобы через полчаса вернуться с целой ватагой своих соплеменников.
В тот раз, только неимоверные дипломатические усилия Ака-Рузи, позволили сохранить молодому человеку жизнь. Можно сказать, ему здорово повезло: его всего лишь изрядно попинали, сломав пару ребер и отбив внутренние органы…
На этот раз, они, молча, наблюдали за водителем, словно чего-то выжидая. Впрочем, времени у них было предостаточно.
Наконец, когда всё было готово, Ака-Рузи, подойдя к «группе товарищей» и безошибочно вычислив среди них главаря, улыбнулся ему и жестом пригласил к импровизированному столу. На какую-то долю секунды «старшОй» опешил от такой учтивости и гостеприимства, но, быстро совладав с собой, неторопливой и вальяжной походкой направился в сторону халявы. Остальные покорно двинулись за вожаком.
Суровые законы знойной пустыни учат человека экономии своих ресурсов: они заставляют человека быть скупым на слова и лишние движения. Потому, многое здесь понятно без слов.
Ака-Рузи разлил по пиалушкам водку, пододвинул поближе к атаману миску с разогретой тушенкой и, подняв свой стакан, ещё раз дружелюбно улыбнулся хозяину пустыни. Тому невольно пришлось скривить в ответ некое жалкое подобие улыбки. Не чокаясь, компания, молча, опрокинула содержимое вовнутрь. Жидкость мгновенно растеклась по всему телу, приятно обжигая внутренности, после чего старшОй удовлетворительно крякнул и слегка подобрел. Это не ускользнуло от опытного взгляда водителя: сейчас во что бы то ни стало необходимо выиграть время.
После второй стопки вся шайка дружно зачавкала, игнорируя предоставленные ложки и макая грязными ручищами хлеб в миску с тушенкой. Главарь же, наоборот, откинувшись спиной к заднему колесу КамАЗа и постучав своей длинной палкой по борту, повернулся к Роману.
– Ня у?! («Что это?!») – коротко бросил он по-казахски, подразумевая груз, находящийся в кузове.
– Карам! – моментально ответил по-таджикски Ака-Рузи, давно ожидавший этого вопроса. Впрочем, русское «капуста», вряд-ли вызвало бы иную реакцию у степняка.
– Ня у?! – вновь мяукнул казах, на этот раз, имея ввиду «что означает сие слово?»
В ответ, шофер достал из кабины заранее приготовленный кочан капусты и протянул его вожаку.
Тот поморщился и заметно сник: уголки его губ грустно опустились вниз. Он разочарованно окинул взглядом своих собратьев и коротко сплюнул в песок: не такого улова они ожидали.
Мельком бросив взгляд в сторону копошившегося под колесом помощника, Ака-Рузи вновь наполнил пиалушки.
Теперь, самое главное – не давать повода для раздражения.
Исколесив по Устюрту десятки тысяч километров и хорошо изучив дикий и необузданный нрав местных жителей, он прекрасно разбирался в тончайших нюансах их психологии, зная – где, когда, что и как следует говорить, дабы свести к минимуму возможный конфликт. И, тем не менее, всякий раз, напряжение ни на миг не отпускало его, поскольку никто не мог ручаться за то, что меланхоличное внешнее спокойствие степняка не сменится в следующую секунду непредсказуемым взрывом эмоций, с вытекающими последствиями.
Прошедший нелегкую школу жизни, Ака-Рузи достаточно трезво смотрел на жизнь. Впитав ещё со школьной скамьи интерес к географии и истории, страсть к далеким странам и путешествиям, он старался одинаково уважительно относиться к любому народу, понимая, что только открытость и принятие другой культуры способно по-настоящему расширить кругозор человека, возвышая его как в нравственном, так и в любом другом отношении. Во время своих многочисленных поездок, он любил размышлять над увиденным, над жизнью, над собой. А потому, очень скоро пришел к выводу, что нет предела совершенствованию на пути к достижению того идеала, который лежит в основе мировых общечеловеческих ценностей.
Не имея привычки – делить, кого бы то ни было, по расовому или национальному признаку, он прекрасно был осведомлен в том, что хороших и плохих людей хватает всюду, среди любого народа. И, всё же, к степным казахам не мог скрыть своего неприятия. Несмотря на то, что среди его друзей было немало казахов. Один, из которых, так разъяснил Роману, имея ввиду своих степных «собратьев»:
