отказаться от своей научной карьеры, которая только начиналась, или я должен был остаться ученым и оставить всякую надежду достичь духовной самореализации?
Я очень хотел попросить совета у Кришнамурти, но он не допускал вопросов на своих лекциях и не разговаривал ни с кем после них. Мы сделали несколько попыток встретиться с ним, но нам совершенно определенно ответили, что Кришнамурти не хочет, чтобы его беспокоили. Счастливое совпадение (совпадение ли?) однако привело нас к встрече. Выяснилось, что секретарь Кришнамурти был французом, и после последней лекции Жаклин, урожденной парижанке, удалось разговориться с ним. Они поладили, и в результате мы имели возможность прийти к Кришнамурти на следующее утро.
Я был очень взволнован, когда оказался наконец лицом к лицу с Учителем, но не терял времени. Я знал, зачем я пришел. «Как я могу быть ученым, – спросил я, – и вместе с тем следовать Вашему совету остановить мысль и достичь свободы от известного?» Кришнамурти не задумался ни на мгновение. Он ответил на мой вопрос за десять секунд таким образом, что это совершенно разрешило мою проблему. «Прежде всего, вы – человек, – сказал он, – а затем уже вы – ученый. Сначала вам нужно освободиться, и эта свобода не может быть достигнута посредством мысли. Она достигается лишь медитацией – пониманием целостности жизни, в которой каждая форма разделения прекращается». Достигнув этого понимания жизни как целого, сказал он мне, я смогу специализироваться и работать как ученый без всяких проблем. И разумеется, речь не шла о том, чтобы оставить науку. Переходя на французский, Кришнамурти добавил: «Я обожаю науку. Это чудесно».
После этой короткой, но значительной встречи я встретился с Кришнамурти лишь шесть лет спустя, когда меня вместе с несколькими другими учеными пригласили провести неделю, дискутируя с ним в его образовательном центре в Броквуд Парк, к югу от Лондона. Он выглядел по-прежнему поразительно, хотя и был менее энергичен. В эту неделю я гораздо лучше узнал Кришнамурти, в том числе и некоторые его недостатки. Когда он говорил, он был величествен и харизматичен, но я был разочарован тем, что мне так и не удалось вовлечь его в разговор. Он говорил, но не слушал. С другой стороны, у меня было много стимулирующих дискуссий с коллегами-учеными – Дэвидом Бомом, Карлом Прибрамом, Джорджем Сударшаном и другими.
С тех пор я почти что утерял связь с Кришнамурти. Я всегда признавал его значительное влияние на людей, но я не был больше ни на одной из его лекций и не прочел ни одной его книги. И вот, в январе 1983 года я оказался в Мадрасе, в Южной Индии, на конференции теософского общества рядом с поместьем Кришнамурти, и, поскольку Кришнамурти был там и читал вечернюю лекцию, я отправился засвидетельствовать мое уважение. Прекрасный парк с огромными старыми деревьями был заполнен людьми, преимущественно индийцами, которые тихо сидели на земле и ждали ритуала, в котором большинство из них участвовало уже много раз. В восемь часов Кришнамурти появился в индийской одежде и прошел медленно, но с большой уверенностью к приготовленному помосту. Было замечательно видеть, как в свои восемьдесят восемь лет он проходит этот путь, как он делал это более чем полвека, восходит по ступенькам помоста без посторонней помощи, садится на подушечку и складывает руки в традиционном индийском приветствии перед началом беседы.
Кришнамурти говорил семьдесят пять минут, без колебаний и почти с той же интенсивной сосредоточенностью, которую я отметил пятнадцатью годами ранее. Темой вечера было желание, и он развернул свою сеть с той же ясностью и искусством, как и всегда. Для меня это было уникальной возможностью оценить эволюцию своего понимания с тех пор, как впервые встретился с ним, и я в первый раз почувствовал, что понимаю его метод и личность. Его анализ желания был ясным и красивым. «Восприятие порождает чувственную реакцию, – говорил он, – затем вмешивается мысль – «я хочу…», «я не хочу…», «я желаю…», – и так возникает желание. Оно не порождается желаемым объектом и будет сохраняться при различных объектах до тех пор, пока вмешивается мысль. Поэтому освобождение от желания не может быть достигнуто посредством подавления или избегания чувственного опыта (то есть аскетизма). Единственный способ освободиться от желания – освободиться от мысли».
Но Кришнамурти не сказал, как может быть достигнуто освобождение от мысли. Как Будда, он предлагал блестящий анализ проблемы, но, в отличие от Будды, не показывал ясной дороги к освобождению. Может быть, размышлял я, Кришнамурти сам недалеко ушел по этому пути? Может быть, он сам был недостаточно свободен от обусловленности, чтобы вести своих учеников к полной реализации?
После лекции я был приглашен с некоторыми другими на обед. Разумеется, Кришнамурти был утомлен после лекции и нерасположен к разговору. Не был расположен к этому и я. Я пришел, лишь чтобы засвидетельствовать мое уважение, и был щедро вознагражден. Я напомнил Кришнамурти о нашей первой встрече и поблагодарил его еще раз за решающее влияние и помощь, хорошо понимая, что, наверное, вижу его в последний раз, как оно и оказалось.
Проблема, которую Кришнамурти решил для меня в духе дзен, одним ударом, – это проблема, с которой сталкивается большинство физиков, когда они встречаются с идеями мистических традиций: как можно выйти за пределы мышления, не оставляя науку? Я думаю, что именно поэтому многие из коллег опасаются моих сравнений между физикой и мистицизмом. Может быть, им поможет то, что я также чувствовал эту угрозу. Я чувствовал ее всем своим существом, но это было в начале моей научной деятельности, и мне очень повезло, что человек, который заставил меня почувствовать эту угрозу, помог мне также и превозмочь ее.
Параллели между физикой и мистицизмом
Уже в самом начале моего знакомства с восточными традициями я обнаружил параллели между современной физикой и восточным мистицизмом. Помню, как я читал французскую книжку про дзен-буддизм в Париже, из которой впервые узнал о важной роли парадокса в мистической традиции. Я узнал, что духовные учителя Востока часто весьма искусным образом пользовались парадоксальными загадками, чтобы заставить своих учеников понять ограниченность логики и умозаключений. В частности, в традиции дзен была развита система невербальных инструкций посредством кажущихся бессмысленных загадок, называемых коанами, которые не могут быть разрешены посредством мышления. Они созданы специально, чтобы остановить процесс мышления и подготовить ученика к невербальному переживанию реальности. Все коаны, прочел я, имеют более или менее уникальные разрешения, которые знающий учитель распознает немедленно. Когда решение найдено, коан перестает быть парадоксальным и
