Насмешка над собой помогла ему преодолеть наступающее уныние, которое ещё не наступило, но вот-вот уже было на подходе из-за утренних размышлений и воспоминаний, которые завели его в тупик.
Закончив утренние процедуры только умыванием, поленился бриться, он поначалу вошёл на кухню с мыслью о завтраке. Но такая мысль так и осталась мыслью, не получившей своего дальнейшего развития, даже более, возникла контрмысль, зачем ему завтрак, если не хочется кушать, он просто сыт.
Покинув кухню, Алексей вошёл во вторую комнату и включил телевизор, поискав пульт и взяв его в руки, устроился на диване напротив. Экран засветился утренней программой первого канала. Обладатель пульта начал перебирать каналы, но везде было в принципе одно и то же, да он и сам не знал что ищет, потому вернулся снова на первый.
А в мыслях вернулся к постоянному ребусу, который мучил его ещё в больничной палате и не покидал уже после выписки, но теперь если главные вопросы так и оставались неразгаданными из-за множества неизвестных: "Кто подстроил взрыв его автомобиля?" и "Кому это нужно?"; то сопутствующий, вытекающий из первых двух: "Что делать?", не обладал уже такой конкретикой и постоянно удовлетворялся всё новыми и новыми ответами, в зависимости от настроения, времени суток и других житейских коллизий, сопровождающих человека всегда и везде.
После выхода из больницы этот второстепенный вопрос, не отягощённый глобальностью, свёлся к первому решению: "Устроить всё по-людски, по-христиански в отношении усопшей матери, Веры Васильевны". Потому простой и понятный вектор действий исполнялся как по линейке, прямо и на нужную длину. Ухваткин заказал в церкви, которую посещала мать, сорокоуст; нашёл её подружку, Зою Петровну, дал денег, чтобы она по своему усмотрению организовала в подъезде помин; съездил на могилку и договорился с кладбищенским начальством о надгробье и оградке; встретился с дочкой и бывшей женой, поблагодарил её за хлопоты связанные, с похоронами.
Далее вопрос "Что делать?" трансформировался в свой синоним "Как жить?", и снова прямой отрезок не превратился в прямую линию, уходящую в бесконечность, а отсекался в нужном секторе. Ухваткин занялся своими текущими финансовыми делами: оформил документы на возмещение страховки по несчастному случаю; наследственными делами по квартире матери; прокрутил каналы давления на страховую компанию по автокаске, возможно удастся уладить дело без суда по возмещению ущерба за автомобиль, не подлежащий восстановлению; посетил свою фирму.
И вот сейчас, сидящего на диване, мучил уже младший собрат вопроса "Что делать?", "Чем занять себя в сию минуту?", если не хотелось завтракать, не хотелось смотреть телевизор, вообще ничего не хотелось.
"Чем же я занимался последнее время перед взрывом, что у меня, кажется, и свободного времени-то не было?" — спросил он самого себя и стал вспоминать.
Калейдоскоп событий замелькал в его памяти: желания и проекты в бизнесе; тревога, суета вокруг диска; семейные неурядицы и счастливые мгновенья; лица, приятные и не очень, знакомые и чужие, но всё как-то нечётко и расплывчато, по-видимому, сказывалось последствие травмы.
Казалось, что ничего его не отвлекает, и мелькающие кадры в телевизоре с комментариями не интересуют, но в этот самый момент ведущая утренней программы сообщила с экрана о гороскопе на сегодняшний день, и, словно шаровая молния, просочившаяся сквозь невидимые щели безразличия, в его мозгу вспыхнула яркая мысль "гадалка Мария".
Ему показалось, что он вспомнил сразу всё: как он метался от милиции к бандитам; от Помпея к какому-то медиуму-экстрасенсу; и, в конце концов, пришёл к ней, к гадалке Марии, которая в два счёта решила его проблему.
"Она должна помочь снова, она скажет, кто заминировал мой автомобиль".
И он, ранее не верующий ни в бога, ни в чёрта, ни в построение коммунизма, высмеивающий людские предрассудки, такие как гадания и предсказания, и признающий лишь как народную традицию, магию числа тринадцать и женщину с пустым ведром, впал в инфантилизм.
Алексей лихорадочно начал искать ту газету с рекламой услуг по гаданию, из которой он когда-то извлёк тот телефон, абонент которого теперь ему казался той спасательной соломинкой в его перепутье, его панацеей не только от болезней, но и от всех бед. Газеты не было, то есть не в смысле не было нужной газеты, а не было вообще газет.
"Татьяна Ивановна, убираясь, выбросила весь этот хлам", — горестно воскликнул он, понимая, что женщина, которая убирает в его квартире, не причём.
"Так, звонил я тогда не с мобильного, с домашнего".
И он начал просматривать в опции домашней трубки последние набранные телефонные номера, благо, что он отсутствовал последние два месяца в квартире. Многие номера Алексей знал, другие были сотовой связи, а не городской, и вот выбор пал на один номер, и он тут же нажал на кнопку дозвона.
Длинные гудки казалось, будут продолжаться вечно, но вот на другом конце провода щёлкнуло, и приятный, знакомый голос, представился секретарём гадалки. Ухваткина, оказывается, помнили, но сегодня пока записи на приём нет, нужно перезвонить во второй половине дня, и, возможно, тогда ситуация прояснится.
Объяснения секретаря были более убедительны, записи нет не потому, что много клиентов, просто в настоящий момент гадалки нет в городе. Он не расстроился, всё-таки контакт состоялся, а встреча, будет и встреча, и, радостно потирая руки, двинулся на кухню, нет кушать не хотелось по-прежнему, просто приём лекарства, назначенного врачами, никто не отменял, а Алексей никогда не сомневался в надёжности и нужности традиционной медицины.
Позавтракав без аппетита и выпив лекарства, Алексей снова предался размышлениям, но на этот раз они не были абстрактными, хотя и носили несколько мистический характер. Теперь его беспокоило то, что он предъявит гадалке, как она найдёт тех, кто подложил взрывчатку под автомобиль, а что если убить хотели не его, а смотрящего. Ведь Варев был связан с криминальным миром, за ним, возможно, следили, чтобы отвести подозрения и запутать дело попытались устранить в чужом автомобиле. Тогда получается, что телефон прослушивался. Он с ним договаривался о встрече по мобильному.
"Может позвонить Вареву, — думал он, и сам же себя подвергал сомнениям, — что ему скажу? О чём стану говорить? Будем вести беседу о здоровье и погоде? Нет, не нужно этого делать".
В период выздоровления Ухваткин привык беседовать мысленно сам с собой. Нет, это не был диалог с внутренним голосом или со вторым противоречивым "я", это всё же монолог. Лёжа на больничной койке в палате люкс и, не имея возможности общения с другими больными, Алексей абстрагировался. Он сам себе ставил вопросы и сам же отвечал на них, причём сам процесс монолога был разбит на отдельные составляющие и также проанализирован им самим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
