В период выздоровления Ухваткин привык беседовать мысленно сам с собой. Нет, это не был диалог с внутренним голосом или со вторым противоречивым "я", это всё же монолог. Лёжа на больничной койке в палате люкс и, не имея возможности общения с другими больными, Алексей абстрагировался. Он сам себе ставил вопросы и сам же отвечал на них, причём сам процесс монолога был разбит на отдельные составляющие и также проанализирован им самим.
Сначала возникала идея, мысль, затем она получала вербальную форму, но не озвучивалась, хотя он чувствовал, когда это происходило, язык подёргивался, совершая почти незаметные колебания синхронные со словами и выражениями, как если бы он произносил их вслух. Поначалу ему было забавно размышлять на отдельные абстрактные темы в новом стиле, но потом потихоньку привык и перенёс такую форму мышления и на практические события и дела. Ему нравилось строить внутренний монолог для самого себя. Вот и сейчас он с удовольствием предавался такому занятию.
"А что обычно предъявляют гадалкам? Фотографии? — Чьи фотографии? Письма и личные вещи? — Чьи личные вещи?"
"Что же вообще могут представлять собой ясновидящие, нет, не те шарлатаны, которые "косят" под них, а другие?"
"А какие другие?"
"Ну, другие, которые существовали и раньше, о которых из уст в уста передаёт народная молва".
"Что-нибудь о таких вещах говорят словари — кладези мудрости?"
"Посмотреть в словаре или в интернете?"
"Нет, всё же в словаре, в интернете можно нарваться на тех самых шарлатанов, а критериев для сравнения нет".
Алексей подошёл к книжному шкафу и, открыв стеклянную дверку, извлёк несколько словарей, занимающих самую верхнюю полку.
И Ухваткин, ранее высмеивающий свою родную мать за теорию стержня внутри человека, вдруг почувствовал, что у него такого стержня-то нет, вот потому, сейчас он будет искать не только толкование о ясновидящих, но и этот самый стержень.
Однако поиски в большом энциклопедическом словаре советских времён ни к чему не привели.
"Так и должно быть, ведь тогда не было ни секса, ни религий, ни иных вещей, противоречащих правящей идеологии".
В современных словарях, благо и такие оказались под рукой, вот что он вычитал:
"Ясновидение — ясное зрение. Прорицатель буквально видит будущее.
Метагномия: толкование будущих событий, увиденных в гипнотическом трансе. Предвидение: внутреннее паранормальное знание будущего. Психометрия: экстрасенсорная способность сообщать сведения о человеке через контакт с принадлежащим ему предметом".
"Ну, что успокоился? Стало легче и понятней от таких знаний?"
Он захлопнул словарь, и стал ставить книги обратно на полки книжного шкафа.
Неожиданно взгляд его встретился с цифровым фотоаппаратом, лежащим на тумбочке рядом с сотовым телефоном.
"Чёрт, я же обещал секретарше вернуть его, как только…, - и вот тут его словно ударило током, нарушив ход логической цепочки о долге вернуть личную вещь бывшей секретарше, он в своих мыслях переключился на то, для каких целей он брал эту вещь, — сделаю фотографии джипа для страховой компании".
"Джип!" — вот что всё связывало в один узел, вернее не сам автомобиль, а его фотографическое изображение после взрыва. Этот изящный бежевый "лексус", превратившийся в уродливого монстра с развороченной крышей и выбитыми стёклами. Он покажет ей фотографии джипа. Нужно только напечатать их.
"Вот тебе и психометрия! Правда тачка принадлежит или принадлежала, как теперь правильно выражаться, мне, но в ней был и Варев, и касались те, кто заминировал".
И он стал одеваться, чтобы отправиться в фотостудию, но посмотрев затем в зеркало, решил и побриться. Извечная проблема выздоравливающего человека что делать, на ближайшие два часа была решена Алексеем успешно, и в перспективе уже наметились ещё два дела во второй половине дня: вернуть фотоаппарат и созвониться с секретарём гадалки.
Глава 3
Шум и завывание двигателя, постукивание колёс на выбоинах и мелькание вечерних пейзажей за окнами автобуса укачали Марию, и она, откинув сиденье в более пологое положение, задремала. Ну, вы знаете, что дорожная дремота не такая, как на мягком диване после трапезы, она сродни той, когда засыпаешь в кресле с пультом от телевизора во время бесконечно долгой рекламы и просыпаешься в тот момент, когда самое интересное уже закончилось. Так случилось и с Машей, которая ждала, ждала заката солнца, чтобы им полюбоваться, да и не дождалась, уснула.
Разбудили её не толчок соседки, а смена шумового оформления в салоне, двигатель не урчал, колёса не стучали, всё это заменили шарканье ног, двигающихся по узкому проходу пассажиров, шелест пакетов и тихий гомон голосов.
Она посмотрела на часы, двенадцать часов ночи. Отодвинув штору, выглянула в окно. Автобус стоял напротив небольшого памятника Ленину, за ним виднелось старое здание железнодорожного вокзала, куда теперь перенесли и автовокзал. Балашов. Стоянка сорок минут. До деревни осталось всего-навсего тридцать километров. Она не стала висеть над проходом, как молодой человек с кресла перед ней, а дождалась, когда все вышли, вышла наружу и она подышать свежим ночным воздухом и размять ноги, прихватив с собой дамскую сумочку с кошельком и документами.
Некоторые пассажиры прибыли в свой конечный пункт. Они обнимались и целовались с встречающими их людьми. Другие отправились побродить по привокзальной площади, третьи стояли в сторонке и просто курили. Кстати, курящих женщин было больше, чем мужчин, отметила про себя Маша.
Но они все в меньшей степени интересовали её, она рассматривала другую небольшую группу с сумками и пакетами, которая жалась к входной двери автобуса. Это будущие пассажиры, и, возможно, кто-то тоже едет в её деревню, но знакомых лиц не было, а к их диалогу с водителями автобуса, по которому можно было определить конечную цель их поездки, она опоздала.
Устав стоять на одном месте, она решила побродить. Перешла дорогу перед автобусом и оказалась на тротуаре у пятиэтажного жилого дома. Пройдя вдоль него в сторону вокзала, Маша остановилась у того места, где раньше располагалось кафе-закусочная.
Это заведение общепита было памятно для неё тем, что они всегда с матерью, когда приезжали в город посещали его в ожидании автобуса. Тогда в большом просторном зале стояло несколько столов на тонких ножках из металлических трубок. Сами столешницы, верхним слоем которых служил белый пластик, на своей поверхности всегда имела два столовых предмета: солонку, с крупной поваренной солью внутри, и горчичницу, в основном без крышки и засохшим содержанием по краям. И плакатом-табличкой посредине: "Пальцами и яйцами в соль не лазить!" Колхозники и селяне, посещавшие районный город, привозили всё с собой и, приходя перекусить в кафе, там ничего не покупали, а довольствовались своим. Это своё в основном и было варёнными куриными яйцами, крошки желтков которых и создавали цветной колорит в солонках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
