Руководителями первых сибирских чекистских структур становились чаще всего опытные подпольщики с большим стажем нелегальной работы. Своего рода «сибирским Камо» был руководитель Томской ЧК Д.И. Кривоносенко. Потомственный революционер, сын фельдшера-политкаторжанина, он после ареста в 1906 г. за участие в восстании в Чите успешно симулировал психическое расстройство. Одним из первых иркутских чекистов был М. Лагошин — политкаторжанин с 1905 г., близкий к анархистам. Опытным подпольщиком являлся М.А. Трилиссер. Первого новониколаевского чекиста Ф.И. Горбаня впервые арестовали за революционную деятельность в 1901 г. Аналогичный тюремный стаж был и у руководителя красноярских чекистов Г.И. Пекаржа[30]. Порой во главе первых губернских ЧК оказывались личности, не имевшие больших революционных заслуг. Комендантом отдела по борьбе с контрреволюцией Омского губисполкома, к примеру, стал бывший стрелок 20-го Сибирского полка, председатель полкового комитета 25-летний В.И. Шебалдин, большевик с 1916 г.
Вообще, биографии большинства первых сибирских чекистов изучены плохо. Так, М. Лагошин в краеведческой литературе именуется Лагошным[31], а кто руководил отделом охраны при Алтайском губисполкоме, совсем неизвестно.
Унификация чекистских региональных структур началась только после 1-й Всероссийской конференции ЧК 11–14 июня 1918 г., когда было принято «Положение о ЧК на местах», определившее структуру чрезвычайных комиссий, их полномочия и место в системе губернской и уездной власти. Однако в Сибири это решение в связи со стремительной ликвидацией советской власти не было проведено в жизнь.
Деятельность сибирских чрезвычаек «первого призыва», созданных в основном буквально за несколько недель до белочешского переворота мая-июня 1918 г., была сравнительно скромной: чекисты преимущественно занимались борьбой с «мешочниками», конфискациями, реквизициями, изъятием оружия и борьбой с саботажем чиновников. Поскольку любые нелояльные разговоры выглядели в глазах властей крайне опасными, 7 июня 1918 г. Енисейская губчека сообщила о возбуждении уголовных дел против Иванова, произносившего «погромные речи», а также Симаковой, допустившей «оскорбления защитников Советской власти». При расследовании деятельности сибирских чрезвычаек белыми властями были зафиксированы факты жестоких чекистских расправ над своими противниками.
Политические просчёты большевиков быстро восстановили против власти значительную часть населения. Во время «кулацкого восстания» (весна 1918 г.) в Нарымском крае, вызванного реквизициями, был арестован продкомиссар А.В. Шишков. После подавления мятежа он вынужден был покинуть Нарым, но ровно два года спустя именно он возглавил Томскую губчека. 24 мая 1918 г. при попытке конфисковать «излишки продовольствия» в женском монастыре собравшейся толпой был убит глава Томской чека Д.И. Кривоносенко. Преемником Кривоносенко был избран видный местный большевик С.А. Дитман[32], но он не успел что-либо сделать, поскольку уже 31 мая томские коммунисты под натиском белочехов спешно оставили город.
Собственно госбезопасность для всех новорожденных сибирских ЧК оказалась делом непосильным, ибо в течение нескольких недель создать функционирующий агентурный аппарат было невозможно. Поэтому хорошо организованный белочешский мятеж стал для чекистов полной неожиданностью. Известно, что в период белого террора погибли лидеры Енисейской и Иркутской губчека, а также Новониколаевской чека — Г.И. Пекарж, И.С. Постоловский, Ф.И. Горбань. Уцелевшие чекисты ушли в подполье, воевали в партизанах и Красной армии, а после восстановления Советской власти в Сибири пополнили, пусть и в довольно скромном количестве, воссозданные чрезвычайные комиссии.
Белый и красный террор в Сибири в 1918–1919 гг.
Ликвидация летом 1918 г. большевистской власти в Сибири сопровождалась массовым уничтожением советского аппарата — значительная часть сибирских коммунистов была вырезана, в том числе руководящие работники Центросибири. В ноябре 1918 г. отряд поручика И.С. Захаренко расстрелял 12 скрывавшихся в якутской тайге членов Центросибири и других видных революционеров, включая председателя ЦИК Советов Сибири Н.Н. Яковлева, наркома Ф.М. Лыткина, члена ЦИК и ВЦИК З.Ф. Кулинича и др.
Судя по воспоминаниям одного из участников русско-якутского отряда Захаренко, в данной жестокой расправе над комиссарами проявился общий дух нетерпимости по отношению к красным. Захваченные в Олёкминской тайге в ночь на 6 ноября (с более чем 50 тыс. рублей) пленные, которые «ужасно плакали» и молили о пощаде, сначала не вызвали желания расправиться с ними немедленно. Захаренко передал судьбу шести арестованных комиссаров на решение русских дружинников и те, посовещавшись, постановили пленников расстрелять. Вероятно, некоторые бойцы стреляли не целясь и «скверно попадали», нарочно отойдя на 25–30 шагов. Один из комиссаров полураздетый убежал в тайгу, но, не выдержав мороза, вернулся и разделил участь товарищей.
Следующая партия руководящих сибирских работников была застигнута врасплох 16 ноября 1918 г. во время ночлега в палатке, которую каратели (кстати, именовавшие себя партизанами) обстреляли издалека, сразу убив троих. Оставшиеся трое были страшно изуродованы самодельными разрывными пулями дружинников, и, не в силах оказать сопротивления, умоляли прекратить их мучения. Прямо в палатке этих несчастных добил из винтовки один из тунгусов, некто Кутай[33]. Многие другие арестованные советские функционеры в течение 1918–1919 гг. погибли в заключении, но немалая часть из них смогла выжить, в том числе благодаря ложным сведениям о своей личности, либерализму отдельных представителей белой власти, подкупу тюремных чиновников, побегам и т. д.
Стихийный белый террор, отличавшийся массовостью и жестокостью, был вызван сопротивлением режиму, почти повсеместными атаками партизан и невозможностью эффективно контролировать деятельность озлобленных гражданской войной регулярных частей. Недовольство сибиряков белой властью было велико, ибо контрреволюционные правительства, пришедшие на смену большевикам летом 1918 г., попытались восстановить отменённую ими из популистских соображений налоговую систему и даже приступили к взысканию с крестьян недоимок за предыдущие годы.
Сопротивление крестьянства политике белой власти, требовавшей обременительных повинностей и мобилизаций, ограниченность людских и материальных ресурсов слабозаселённого края вынуждали Колчака возложить тяжесть военной экономики на население, прежде всего, сельское. Принуждение сопровождалось суровыми репрессиями, включая массовые порки. Во время подавления восстаний и партизанских выступлений было много бессудных убийств, повальных грабежей, сжигания целых деревень и прочих крайних эксцессов. Большой жестокостью отличался и режим содержания политических заключённых, значительная часть которых погибла от голода в тюремных поездах — так называемых «эшелонах смерти».
Известно, что колчаковское правительство фактически не контролировало целый ряд крупных воинских частей, практиковавших особенно беспощадный террор. В Казахстане и на Алтае бесчинствовал каратель Б.В. Анненков. Забайкалье контролировал бравировавший своей независимостью атаман Г.М. Семёнов, в Даурии ужас на население наводил барон Р.Ф. Унгерн.
Вопрос о количестве жертв белого террора до сих пор остается открытым. Жесточайшими репрессиями анненковцев было отмечено подавление восстаний на Алтае, много врагов Колчака погибло от рук белых в Енисейской губернии. Как сообщала советская пресса, в июне 1920 г. под Ханском было раскопано захоронение более 400 расстрелянных и зарубленных крестьян, рабочих и повстанцев; В своём докладе в Сиббюро ЦК РКП(б) курьер-разведчик Д.Д. Киселёв, проехавший через весь край весной 1919 г., писал: «Бессудные казни, массовые порки и утопление в проруби — бытовые явления в Сибири»[34].
Есть сведения, что только на ст. Черепаново Алтайской железной дороги, куда из окрестных деревень свозили арестованных сторонников советской власти, белые расстреляли до 200 чел. Но, например, в Новониколаевском уезде жертв было относительно немного, что явно связано с умеренным сопротивлением мероприятиям колчаковской власти в этой части Томской губернии. Отчёты волостей Новониколаевского уезда в местный отдел управления показывают, что от рук белых в 1918–1919 г. погибло несколько более 300 чел. В 12 волостях жертв не было вообще. Массовые порки населения были зафиксированы в нескольких волостях: в Каргатской телесным наказаниям подверглись 700 чел., Сумланской и Чаусской — по 200, Миргородской — 150, Дергоусовской — 105, Ярковской — 100. Сожжение домов фиксировалось в единичных случаях[35].
